Судьба

Мона резко открыла глаза. Яркий солнечный свет, льющийся из окна, прикрытого лишь прозрачной тюлью, неприятно щипал, заставляя жмуриться. Но единственное, что волновало девушку — только что увиденный ею сон. Вскочив с кровати, она подлетела к старомодному деревянному столу со множеством встроенных ящичков с шарообразными ручками. Порывшись в нескольких из них, Мона достала огромную, толстую, потрёпанную тетрадку, разрисованную детской рукой. Обложка потускнела и космические просторы уже не манили своей глубиной, а звёзды не мерцали тысячами отблесков. Но записи до сих пор оставались для неё одной из самых ценных вещей, что она имела. Пролистав больше половины страниц, исписанных аккуратным почерком, девушка нашла чистый лист и, схватив валяющуюся на столе ручку, принялась записывать сегодняшнее видение. Так проходило почти каждое её утро. Загадочные сны преследовали её на протяжении уже многих лет, и, наверное, началось всё это, тогда же, когда её бабушка впервые заговорила со своей внучкой о магии. — Двенадцать лет. Да, пожалуй, ты уже достаточно подросла, — кивала головой Барбелот, прикрывая карие глаза, подёрнутые пеленой времени, после того как обнаружила Мону, увлечённо читающую томик по основам астрологии, найденный в одном из тех старых сундуков, что пылятся в библиотеке, — И раз уж, сами звёзды обратили на себя твой взор, то, так и быть. Мона! Я беру тебя в свои ученики! С тех пор жизнь девушки приобрела новые краски. Не все из них отливали радугой, но магия для Моны стала предметом настоящего восхищения. Особенно волшебство небесных светил. То, что эти загадочные огни могли так многое поведать об окружающем мире, поражало юную колдунью до глубины души и заставляло её сердце трепетать. Осознание, что все звёзды — это не просто скопления пыли и газов, как говорили в школе, а зашифрованные судьбы людей, делало сверкающий небосвод в разы прекраснее. Изучая основы волшебства, Мона прочитывала множество книг из библиотеки наставницы, которые были намного интереснее учебников по химии и физике. Так она добралась и до темы снов. Вещие сны, осознанные сновидения, сны ведающие о прошлых жизнях, выходы из тела и прогулки по астральному измерению манили, конечно, не так сильно, как чарующие звёзды, но тоже привлекали девушку своими загадками. Может быть, тогда она открыла в себе спящий до этого талант? Или сняла какой-то барьер, после чего кто-то пытался достучаться до неё, посылая знаки в виде снов? Но с того самого момента, как она впервые увидела подобный сон, Мона словно стала проживать сразу две жизни. Одна была полна веселья и приключений, а другая напоминала её безликую тень. К её сожалению, первая была лишь миром её грёз, и именно реальность представлялась Моне серым, блеклым отражением в грязной луже. По-крайней мере, так она думала, пока не врезалась в незнакомца, спеша на урок морозным утром. Бормоча извинения, девушка подняла голову и застыла. Рыжие, словно тыква, волосы, лазурные глаза, вечно полные озорства, веснушки, рассыпанные по заострённым чертам лица. Мысли утопали в шоке и непонимании, пока взгляд всё блуждал по лицу парня, пытаясь отыскать хоть один намёк на то, что это сон, мираж, чья-то не смешная шутка. Что это не герцог Тарталья. Ведь… это невозможно. Так ведь? — Эй! Ты в порядке? — и голос точь-в-точь, как у её вымышленного друга. Звонкий, немного нахальный, — Выглядишь так, будто увидела призрака! — Ч-Чайльд? — Ты что меня с кем-то спутала? — усмехался рыжий, — Ну, и имечко! Я вообще-то Аякс! — он гордо задрал голову. — Мона, — машинально ответила она, продолжая тупо пялиться на парня. — Ты, видимо, из семьи любителей старины. Ну ладно, бывай, — Аякс махнул рукой, и обогнув так и не пришедшую в себя девушку, продолжил свой путь. Не уплыви её сознание в другой мир, она бы сказала ему, что Аякс — герой древнегреческих мифов. Вслушиваясь в удаляющийся скрип шагов, Мона простояла на месте ещё пару секунд. Опомнившись, она медленно зашагала вперёд, даже не думая куда идёт. Мысли плыли в тумане, и она уже не была уверена в том, что недавно произошедшая встреча была реальностью, а не продуктом её разыгравшегося воображения. Через пару дней после произошедшего инцидента, в класс Моны пришла новая ученица — Тоня. Она заплетала свои длинные кучерявые рыжие волосы в две объёмные косы и носила простенькие, милые и несколько старомодные платья. Её большие глаза цвета зимнего неба всегда были полны какой-то мягкости и доброты. А ещё она была очень-очень похожа на Чайльда, и, соответственно, на того самого Аякса, с которым Мона столкнулась морозным утром. Объяснение сему факту, а также подтверждение тому, что тот рыжий парень куда-то спешащий по утру ей не причудился, девушка нашла довольно быстро: в один день одноклассницу забрал старший брат — Аякс. Тонечка была весёлой и доброй девушкой, так что они с Моной вскоре сдружились. Эта задорная девчушка с каплями веснушек на носу очень напоминала ей Чайльда не только внешне, но и своим характером. Она также склоняла голову набок, заливисто смеясь, в её глазах также плясали огоньки, она также подпирала голову рукой, слушая рассказы их учителя истории. Проводя время с ней, Мона всё больше думала о своих друзьях, всё сильней скучала по ним в светлое время суток. От того становились ещё слаще и милее сердцу её встречи с друзьями во снах. И когда свет первых звёзд пробивался сквозь тьму вселенной, все домашние дела, уроки были уже сделаны, и Мона, поизучая ночное небо и просто полюбуясь его неземной красотой с полчаса, трепетно клала голову на подушку, накрываясь старым одеялом и с замиранием сердца ожидая наступление сна. Иногда, чаще зимой, когда солнце раньше уходит за горизонт, Мона видела Аякса, встречающего сестру со школы, вместо отца, занятого на работе. Такие подробности Мона узнавала непосредственно от Тони. Девушка часто рассказывала о своей семье: доброй, иногда суетливой матери — тёте Маше, молчаливом, но навечно преданном своей семье отце — Алексее Михайловиче, о младшем непоседливом братике Тевкере, об уже знакомом Моне Аяксе, о сестре Тане, поступившей на бюджет медицинского факультета, и о старшем брате Антоне, уже женившемся и живущем отдельно. Несмотря на то, что семья у них была очень большая, но не очень богатая, губы Тони всегда украшала полная любви улыбка, когда она говорила о своих близких. Она была абсолютно счастлива. И Мона мечтала о том, чтобы и её собственные глаза искрились этим светлым чувством. Единственным родным человеком для Моны была наставница — её бабушка. Да и то, они не были особо близки — чаще ругались. Однако Мона не могла не признать, что чувствовала благодарность и привязанность к этой женщине. Барбелот не была особо открытым и щедрым на эмоции человеком и свою заботу обычно выражала через постоянные нравоучения и порицания, что, конечно, раздражало Мону до чёртиков. Но несмотря на все ссоры и склоки девочка жила с бабушкой сколько себя помнила. Родители Моны погибли в автокатастрофе, когда та была ещё совсем малышкой и смотрела на этот мир своими большими, многого не понимающими глазами. Она знала, как они выглядели, только благодаря старому фотоальбому, который она так любила листать в детстве. Барбелот почти ничего о них не рассказывала, а Мона не решалась спросить, вспоминая мрачное выражение, поглотившее лицо старухи, когда та единственный раз вспомнила о её родителях. Только повзрослев, девочка поняла, что тогда взгляд женщины, что так напугал её своей тяжестью, был полон безутешного горя. Смерть единственного сына, стала для Барбелот большим ударом. И Мона поражалась тому, что эта женщина не сломалась, не опустила руки, а даже, наоборот — нашла в себе силы на заботу о маленьком ребёнке. Хотя, может, это стало её отдушиной. Но, пожалуй, именно искреннее восхищение наставницей, её силой воли побуждало Мону слушать её советы и внимать наставлениям, даже будучи не согласной в чём-то. А женщина зачастую оказывалась права. Среди соседей Барбелот слыла колдуньей — гадала престарелым соседкам на будущее их сынков и дочурок, двадцатилетним студенткам на любовь, а дамам в возрасте на наличие измен со стороны их непутёвых муженьков, неплохо на этом зарабатывая. Когда девочке удавалось застать гадающую бабушку, она всегда с интересом и восхищением наблюдала за тем, как дрожит пламя свечи, как карты скачут в руках женщины, как шуршат браслеты на её запястьях, и как горят неким магическим светом её обычно тусклые глаза в полумраке зашторенной комнаты. Барбелот никогда не запрещала ей быть свидетелем всех этих ритуалов, только шептала что-то, внимательно разглядывая изображение на картах и загадочные узоры рун. Но трогать магические принадлежности Моне настрого запрещалось — они были пропитаны энергией наставницы, и любое прикосновение чужих рук могло всё перемешать и запутать. И как бы сильно любопытство не поглощало всё её естество, девочка не решалась нарушить запрет. Но после нескольких месяцев изучения теории, Мона держала в руках свою собственную колоду. Небольшие карточки Уэйта, что очень подходят для начинающих в силу подробной детализации изображений. Интересные средневековые сюжеты и приглушённая цветовая гамма погружали сознание куда-то глубоко, словно сквозь толщи воды бездонного моря, вытесняя навязчивые мысли о повседневных делах, оставляющие пустой гладкий берег, иногда омываемый мягкими волнами — ответами на заданный вопрос. Поначалу Мона гадала самой себе, поскольку больше было некому. Она старалась обращаться к картам только с серьёзными вопросами — негоже тревожить Вселенную по пустякам. Однажды Мона принесла карты в школу, и все её одноклассницы тут же встали в очередь. Всем было любопытно узнать, что им может поведать магический артефакт. Они собирались на переменках в туалете, ведь в коридорах было очень шумно, и усевшись на покрытый белой отколупывающейся краской подоконник, затихнув, проводили ритуал. После того дня Мона обрела особенный статус в классе. Девочки смотрели на неё с уважением, как всегда смотрят на человека, знающего больше других. Мальчики же, со скепсисом относящиеся ко всему мистическому и потустороннему, лишь посмеивались и закатывали глаза, видя воодушевление одноклассниц. Чаще всего Мона гадала Тоне: на будущее, на любовь, друзей и материальное положение. Её — Тонькино, её мамы, отца, сестры и братьев. И нагадала скорую любовь Аяксу. Через неделю Тонька прибежала в школу и первым делом к Моне — плюхнулась за парту, сумка улетела на пол, глаза огромные и блестят. — Случилось, Мона! Пришёл вчера, не поверишь, с подбитым глазом и рот до ушей! А глаза-то словно затуманены, и весь он будто не тут, рассеянный какой-то. Мама запричитает, заохает, мол, кто тебя так, что случилось-то. А он только выдохнет так мечтательно: «Словно первый луч, пробившийся во тьму — прожгла мне душу». Представляешь? Как ты и говорила, встретил девушку и влюбился! Как зовут не знает, только что в клуб ходит, фехтовальщиков. Там то её и встретил — пошёл с другом, вызвал её на дуэль, на спор и проиграл! Попытался флиртовать — она ему в глаз и дала. Ой, Мона… Он, ведь, так и светится! А погадаешь ещё? Может я ему чего-нибудь и подскажу, — наконец замолчав, девушка уставилась на подругу. Её светло-голубые глаза — словно искрящаяся на солнце, замёрзшая водная гладь. Напоминают о свежем морозном воздухе, пропитанном утренним светом и скрипом снега под сапогами. Сейчас они сверкали восторгом и желанием разделить с кем-нибудь будоражащие душу чувства. — Как я и говорила. Омут любви поглотит его с головой, и сердце его будет биться сильней ради незнакомки. Звёзды никогда не ошибаются, — и чувство дежавю от собственных слов укололо пальцы. Кажется, что-то подобное Мона уже говорила о нём, Аяксе, нет — о Чайльде — в другом мире, в своих снах. Когда в памяти всколыхались обрывки её другого прошлого, ей всегда казалось, будто это было так давно. Пару сотен лет назад. Она вдруг яснее ощущала стремительное течение времени, улетающего словно куча увядшей листвы по ветру. Далеко и безвозвратно. Странно, ведь скорее всего фраза показалась знакомой лишь потому, что прозвучала в каком-то из привидившихся ей в последнюю неделю снов, — Конечно же, я не откажу тебе в удовольствии поведать будущее твоего брата. Когда желаешь начать? — Спасибо, Мона! — Тоня улыбнулась ярче, — А может ты зайдёшь сегодня к нам? Я тебя с Аяксом познакомлю, тебе и гадать, наверное, будет проще. Он не откажется! — девушка с уверенностью покивала головой, и пара выбившихся прядей колыхнулась в такт, — А, если попробует, я ему не позволю! Звонкий голос звучал забавно и трогательно, когда в нём селились грозный нотки. Тоня была ярким тёплым костерком, мягко греющим чужие ладони. Грубости, слетавшие с её губ, всегда казались несерьёзными и полушутливыми. Прозвенел звонок, и девушка опомнилась: подняла сумку и стала в ней рыться, доставая на стол цветные учебники и тетрадки. Прежде чем учитель вошёл в кабинет, принуждая учеников встать со своих мест, Мона успела проронить обещание, лёгшее на губы улыбкой предвкушения: — Хорошо, я приду.