***
Некоторое время назад
Они не пошли в храм на следующий день, не пошли и в последующий, а всё потому, что оказывается у Романа есть неотложные дела, которые он игнорировал пару суток и теперь ему предстояло разрешить их все. Оливера без его холодного, но привлекательного чуть ли не до греха, сопровождающего никуда не пускали. Продолжалось так, правда, не долго. С подачи Романа Петти-Браун смог беспрепятственно разгуливать по всему второму этажу, однако стража возле лестницы и рядом с выделенными для него покоями никуда не делась, она всё продолжала выискивать в поведении гостя что-то, что выдавало бы его не самые благие намерения. Свобода была мнимой — ему дали сделать вдох, но не отпустили руки, сжимающие шею, лишь немного ослабили хватку. Своё положение пленника он понял почти сразу, только очутившись здесь, когда Мария, лишь узрев его впервые, глядела на него свысока, как будто он пустое место. Это было не далеко от истины, Оливер здесь чужой, но это не значило, что голубоглазый признавал здешний порядок, просто бунтовать в нынешней ситуации было бессмысленно. Он составил план и собирался следовать ему, а лишнее внимание и недоверие к его персоне в него не входило. Занятость Романа пошла Петти-Брауну на пользу: он выиграл немного времени на изучение структуры этого места и налаживания отношений с беловолосым. Последним он занялся серьезно. Блондин поступал по меньшей мере нагло, позволяя себе существовать в опочивальне юноши, когда ему заблагорассудится. Роман вставал рано, садился за светлый деревянный стол и приступал к работе, уже со смирением ожидая стука в дверь. Оливер приходил немногим позже, молча присаживался на диван, предварительно отыскав несколько книг в личной библиотеке сероглазого. Они и в правду не говорили друг другу ни слова, предпочитая общаться взглядами и жестами. Именно тогда Петти-Браун и подметил, что Роман любитель тишины. Он читал, писал, ставил печати, изредка посматривая на гостя. Его движения были расслабленными, словно он и не замечал присутствие чужака на его территории, отнюдь, юношу просто не волновало был ли Оливер рядом или нет, потому что он питал страсть к одинокому времяпрепровождению, но ощущал такой же комфорт и от присутствия вблизи наземца. Их молчание не было напрягающим и для самого Петти-Брауна. Во многом потому, что его сознание было поглощено занятием, требующим полную концентрацию внимания на деле. С одной стороны у него был словарь, с помощью которого он мог переводить тексты местных книг, получая желанную информацию, а с другой те самые книги, являющиеся лучшим путеводителем по канувшему, как оказалось нет, в небытие государству. Обоих устраивало положение дел. В один из дней голубоглазый узрел необыкновенную картину: Роман, весь день просидевший на твердом стуле за уже знакомым столом, слишком занятой, чтобы отлучиться хоть на минуту, уснул. Он посапывал, уложив голову на свои руки, используемые в роли импровизированной подушки, прямо на рабочем месте, вот так просто. Беловолосый растерял все свои силы, раз так легко смог заснуть в присутствии фактически незнакомца, не опасаясь дурных действий с его стороны. Оливер в общем-то и не собирался ничего делать, он продолжал сидеть в окружении книг, не находя в себе желание пошевелиться и оторвать взгляд от спящего юноши. Его лицо не было таким серьезным, а светлые брови не были привычно опущенными, нахмуренными, оставаясь в своем естественном положении. Так умиротворённо. Роман был словно ангел, со своими белыми, будто бы мрамор, волосами, в обыденном светлом одеянии и с бледной кожей, настоящего аристократического оттенка. Блондин не умел рисовать, однако ему бы хотелось запечатлеть прекрасного юношу на холсте, повесить его у себя в комнате как икону, глядеть ночью перед сном и утром, проговаривая ежедневную манту. Матушка природа благословила юношу, наделив его неземной внешностью. Оливер услыхал краем уха сплетни, посвященные Роману, что блуждали по просторам королевского дома. Другие не понимали красы беловолосого юноши, были ослеплены страхом и завистью, способные только подпитывать свою собственную гордость лишь сплетнями. Доставляли ли слухи проблемы Роману? Блондин бы хотел знать. Оливер медленно, тихо, чтобы не побеспокоить спящего человека, собирал разбросанные вокруг него книги, покой и здоровый сон Романа был важнее, а продолжить он может и на следующий день. Судя по толстому слою пыли, никто, кроме Петти-Брауна, не притрагивается к данной литературе уже достаточно долгое время, значит и не поспешат сделать это в ближайшее время. Голубоглазый оставил теплое насиженное место, поднимаясь со стопкой книг в руках. Он направился к рабочему месту Романа, где и оставил свою ношу, меняя её, словно разменную монету, на юношу. Оливер почти не дышит, опасаясь сделать хоть одно лишнее движение, аккуратно обхватывая бессознательное тело, словно самую любимую драгоценность. Голова спящего опускается на его плечо, он неосознанно хмурит брови, не обрадованный сменной положения. Таким он был похож на обычного себя — серьезного, молчаливого Романа, заинтересованного только в выполнении своих обязанностей, но напряжение сошло на нет также быстро, стоило Петти-Брауну опустить юношу на кровать. Его черты разгладились, вновь обретая спокойствие. Блондин снимает чужие ботинки, дабы не запачкать постельное белье, и накрывает сероглазого одеялом, подпирая концы. Пальцы аристократа выпускают из своей хватки мягкую ткань и тогда Оливер замечает как близко его тело наклонено к спящему. Подняв голубые очи на лик юноши, он уже не смог покинуть не принадлежащую ему спальню так скоро. Петти-Браун не смел касаться парня, пусть личные границы уже были нарушены его действиями, но прикосновения к чужому лицу для блондина являлось чем-то особенным, личным, не предназначенным для малознакомых людей, коим и был Роман. Поэтому голубоглазый остался неподвижным наблюдателем. За эти несколько дней под глазами Романа засияли темные полукруги, свидетельствуя о недосыпе. Оливер не понаслышке знал какого это, спать всего несколько часов в сутки. Он трудоголик, работающий сверхурочно пять дней в неделю, в остальные два занимался приемом гостей Уильяма или Оливии на важных культурных мероприятиях и посещением лондонской библиотеки. Однако блондин и позабыл о проблемах со сном, здесь, на неизведанной территории, в дворцовых покоях, его сон был крепок. У него не было никаких обязанностей, кроме его личного желания ежедневного посещения опочивальни Романа, от кого он и перенял новый распорядок дня. Его собственные веки хотели опуститься, накрыть голубые очи, показать Петти-Брауну, что пора возвращаться к себе, в свою постель, дабы узреть множество дивных снов. Оливер ещё раз поправляет одеяло, беззвучно покидая комнату.***
Роман застал его ранним утром, Оливер только пробудился ото сна и приводил себя в порядок, готовясь провести в покоях беловолосого ещё один день. Однако планы изменились, когда пришедший поведал цель своего визита. У него наконец нашлось немного времени, чтобы выполнить их первичную миссию: отправится к жрицам. Блондин покидал пределы дворца за всё время пребывания тут впервые. Любопытство становилось всё сильнее, с каждым движением ног Оливера, ведущих его всё ближе к большим, таким же белым, как и весь замок, дверям, минуя однообразные коридоры. Стража приветствовала Романа, выполняла его приказы и, что уже стало привычным, с недоверием посматривали на Петти-Брауна, не высказывая этого вслух из-за наличия рядом юноши в белом одеянии. С преодолением последнего препятствия к большей свободе, голубоглазого встретил свет искусственной звезды, на которую он глядел поздними вечерами, стараясь понять как же она работает. Устройство распространяло сияние, освещая морское дно, на котором и стоял город. С каждым шагом по открытому пространству блондин удивлялся всё сильнее. Он каждый день заглядывал в окно, разглядывая поселение с высоты дворца, но и представить не мог каким оно окажется там, внизу. Архитектура казалась такой старинной, что даже самый старый дом в английской столице мерк в сравнении с любой постройкой здесь. Это было похоже на Лондон, в какой-то степени. Поток людей на улицах, некоторые строения, вид улиц — казались такими родными, словно он был дома, в родной Англии, но нет. Отличий было не столь мало, здесь не было хмурых серых туч, английской речи, моды, привычного менталитета. Петти-Браун мог бродить по улицам, прочувствовать знакомую атмосферу, но подняв голову, наткнувшись на отсутствие неба, он понимал, что всё это чужое. Оливер не думал, что когда-нибудь будет скучать по Англии. Роман следил за ним весь их путь, чувствовал, как блондин хотел бы задать ему вопросы, но воздерживался от них. Впервые тишина между ними была такая напряжённая, словно встреча взглядов двух хищников, приметивших одну и ту же добычу. С прискорбием беловолосый понимает, что не знает из-за чего. Было ли это потому, что он своим недовольным видом отталкивал наземца, или причина была в самом Оливере и его думах? Вид голубоглазого напоминал Роману его отца в моменты нахлынувших воспоминаний. Должно быть Петти-Браун тоже бродил в недрах своего сознания, воспроизводил что-то из своей жизни, словно музыкант, что немного ошибаясь, играл старую мелодию, пытаясь упомнить её ноты. Печальное иль радостное тревожило — неважно, если это заставляло его дорогого гостя грустить. Роману не нравится эта эмоция на, всегда светящимся от улыбки, теплом, как настоящее солнце, существующее наверху, лице. — О чем ты думаешь? — юноша продолжал говорить с наземцем на английском, хоть и замечал как упорно тот изучал его собственный язык. Оливер повернул голову в его сторону, будто бы только вспомнив, что шел не один. Топот ботинков стихает, когда Петти-Браун останавливается вслед за беловолосым. Он концентрирует взгляд на серьезных глазах, молчит, не имея желания делиться своими мыслями с пусть и единственным человеком здесь, которому на него не плевать. Оливер чувствует это, что-то во взгляде Романа просит довериться и открыться. В серых с отливом голубого очах был интерес, немного раздражения и… беспокойство, которое и было этим незамысловатым «что-то». Конечно, парень не считает себя знатоком людских эмоций, но такое простое чувство, как беспокойство, он распознать способен. Слишком правдоподобно для любой игры, но искать подвох даже в самых кристально чистых помыслах было частью жизни Петти-Брауна. — О Лондоне, — блондин вздыхает, вновь оглядывая улочки Атлантиды, решает довериться жемчужине и продолжает говорить, дабы светловолосый не посчитал его ответ сухим или ложным.— Это мой родной город, всё здесь напоминает о нем. Роман хмыкает, осматривает дома вокруг них скептическим взглядом, всматриваясь в каждый сантиметр фасада, будто отыскивая что-то. Он некоторое время молчит и Оливер думает, что разговор окончен, пока юноша не останавливает его начавшийся шаг, схватив за запястье. Он смотрит в глаза, вот только теперь не с тревогой или интересом, а с недовольством. Глядит, как на ребенка, не способного понять нечто элементарное. — Ты ищешь того, чего нет, я видел Лондон и он не имеет ничего общего с моей родиной, — Роман сжимает ладонь в кулак, легонько постукивает по лбу аристократа, наконец отпуская его запястье. — Все эти малозначимые сходства у тебя вот тут, а не наяву. — беловолосый проходит мимо, обгоняя растерянного англичанина. Шлейф ненавязчивого аромата юноши и его теперь уже фантомные прикосновения парализуют Петти-Брауна. Доля истины в совсем не одобрительных словах к счастью, альбо к несчастью, была. Возможно, ему стоит меньше думать о родном королевстве и больше о том, как в него вернуться. Оливер задерживает взгляд на «солнце», которое всё не отпускало его. Механизм был знаком, вот только он запамятовал, где же уже лицезрел подобное. — Ты собираешься продолжить путь? — Роман остановился в нескольких метрах впереди, почувствовав, что никто не идёт следом. Аристократ догоняет беловолосого, ровняется с ним и задаёт терзающий вопрос, дабы утолить своё бушующее любопытство. — Как работает данный источник света? — Петти-Брауну не требовалось уточнять суть своих слов, ведь Рома понял его. Он приподнял голову, устремив свой взор на башню. — Не думаю, что кто-то из ныне живущих сможет дать тебе ответ, — юноша кивает в сторону огромного, даже с такого расстояния, храма, призывая Оливера ускориться. — Существует легенда, что давным давно, ещё когда государство не было осуждено и стёрто с лица земли, сюда приезжал греческий мастер, именно он и создал чертеж «Илиоса» для украшения храма солнца, однако проект не был воплощен в жизнь, — беловолосый сохранял спокойную интонацию, но Петти-Браун мог понять, что рассказ о событиях древности не осчастливил его. — Ужасное бедствие нависло над Атлантидой, здания рушились, земля уходила из-под ног, а вода прибывала с берегов, дабы уничтожить, покарать наш народ, — Оливер четко услышал, как юноша выделил одно слово, с каждым новым предложениям Романа вопросов становится всё больше. — Но государство и его люди не канули в небытие, никто не знает каким образом сие случилось, — Роман задрал голову повыше, разглядывая воду, сдерживаемую куполом. — Как только остров стал опускаться на дно, возник барьер, вода, словно по зову, утекла за его пределы, а люди остались одни во тьме опасных волн, — история совсем не походила на реальность, она показалась англичанину не более, чем мифом, однако прибывание в подводном городе научило его не делать поспешных выводов, даже если рациональный мозг не жаждет этого. — Они воссоздали Илиос и с тех пор его свет направляет наш род в этих глубинах, однако никто не знает, как им это удалось. Петти-Браун обдумывал сказанное. По словам жемчужины это лишь местная легенда, не имеющая подтверждающих источников, но не могла же она появится, как черная смерть, неожиданно, по непонятным причинам. Блондин знал слишком мало и в своих умозаключениях смог прийти только к двум вариантам: либо легенда правдива, либо был кто-то, кому было выгодно преподнести её народу, в угоду своих не названных целей. Если же второе, то Оливер хотел бы быть тем, кто разгадает сию тайну. Если на это останется время, в чем он сомневается. Храм, к которому его привел Роман оказался внушительно величественней, чем казался с улочек города. Сооружение из белого мрамора, обнесенное двумя рядами колон, стояло на платформе, к которой вела длинная лестница, укрытая красным полотном. Петти-Браун уже видел похожий стиль в книге, что поведала ему о культовых постройках древних греков и римлян. Рома дотрагивается до плавающего в своих мыслях шатена и, завидев ясность в небесных очах, поднимается наверх. Оливер идёт следом. На входе не было дверей, лишь одинокая алая ткань скрывала внутреннее убранство от посторонних. Тронув её рукой, Петти-Браун миновал препятствие, попадая в совершено другой мир. Если в городе и дворце повсюду можно было увидеть схожесть с европейским стилем, в частности испанским или же французским, то здесь время будто бы застыло на отметке «до нашей эры», сохраняя индивидуальность культуры древних людей. В самом конце помещения стояла не малых размеров статуя, как предполагает Оливер богини, вот только женщину он не узнал. В одной из старых греческих книг, которые хранились в библиотеке Уильяма, ему довелось прочесть, что именно греческим богам поклонялись атланты. Писание гласило: «В центре острова, обнесенного тремя рядами колец, возвышался храм поклонения Зевсу». Храм действительно был, вот только Зевса юноша не наблюдал. В прочем, греки были не без греха, любили приукрашивать действительность. Он в любом случае сможет узнать об этом у Романа позднее. Визуально храм казался величественным ещё снаружи, но внутри он был просто огромен: несколько этажей в высоту, с анфиладой комнат и с покрытыми фресками стенами. Беловолосый вел его всё дальше вглубь, по пути уделяя внимание каждому встречному человеку, который тут же терялся и спешил миновать юношу. Словесное подтверждение королевского положения его смотрителя Оливер так и не получил, однако взгляды людей, их извечные поклоны говорили о его статусе громче любых слов. Должен ли он обращаться к Роману как к «его высочеству»? Он может попробовать. Концом их пути стала комнатушка, более проходившая на кабинет, нежели на часть храма. Петти-Браун и представить не мог, чтобы такое священное место использовали словно свой дом. Вдоль стен вырисовывались стеллажи с книгами и различными бутылочками, напоминающими парфюм. В центре стоял рабочий стол, а вблизи входа маленький диванчик. Беловолосая девушка в алом платье, казалось бы ничем не выделялась на фоне всех служителей храма, если бы не белые элементы в ее наряде. Юноша будто бы очутился во второй «Поднебесной». Никто из местных жителей не носил белое одеяние, одежды этого чистого цвета он узрел лишь на трёх людях: Романе, Богдане и этой девушке. Она подняла голову, услышав звон колоколов, когда Оливер и Роман предстали перед ней. Петти-Браун видел отличие от других, что боялись встретить ответный взгляд Романа, будто птенцы перед первым полётом из гнезда, опустившие взор вниз, на далёкую землю. Однако дева улыбалась, глядя на беловолосого, её светло-зелёные глаза не выражали страха, она не испугалась и его, лишь вежливо кивнула, приглашая присесть. Её миловидное личико с аккуратным носиком и розовыми губками было идеалом многих юных дам из его аристократического английского окружения. — Привет, Рома, нечасто ты приводишь гостей, — приятный женский голос казался непринуждённым, словно её меньше всего волновало наличие чужака в их маленьком уютном городке на дне морском. — Я уже думала, что никто, кроме Миши, не захочет иметь дело с моим «ледяным» братом, — девушка хихикнула, заканчивая замешивать фиолетовую жидкость в стеклянном сосуде. Проскользнувшее имя привлекло внимание Оливера. Значит «Миша» был другом Романа? — Ты ведь Оливер, тот наземец, из-за которого весь совет на нервах? — поняв, что родственник предпочел игнорировать её, беловолосая переключилась на другого юношу, который кивнул, подтверждая догадки. — Я Мирослава — младшая сестра Романа, но в данную секунду я та, кто поможет решить ваш вопрос, — её взгляд быстро перескакивал между двумя парнями, пока руки активно жестикулировали. Сероглазый придерживает девушку за плечо, призывая взять себя в руки, и уже сам разъясняет всё Оливеру, который тактично делал вид, что не замечает их семейные перепалки. Это напомнило ему о редких шумных вечерах, когда Уильям и Оливия покидали родную гавань, оставляя шаловливых мальчишек на попечения слуг, что и слово не могли вымолвить подвешенному языку Лионеля. Только тогда правила отступали, позволяя юнцам вдыхать полной грудью. Они веселились: опускали шутливо-грязные комментарии в сторону друг друга, устраивали драки на мечах за сундук, доверху набитый золотом, коим в их играх служила материнская шкатулка. В то детское мгновение между ним и его братьями ещё не было глубокой пропасти, Оливер улыбался так же радостно, как и они, перехватывая шкатулку у Итана, принося победу своей команде. Мысли о минулом не хотели покидать Петти-Брауна, в голове, как на зло, проскальзывала их последняя встреча, закончившаяся не очень красивым образом. Он собирается извиниться перед Итаном сразу же после возвращения в Лондон. — О твоём существовании не стоит распространяться, в связи с этим мы не можем обратиться к обычным служащим храма, совет и так недоволен, лучше не ухудшать ситуацию, — Роман закатил глаза, показывая свой скептицизм к неизвестному для голубоглазого «совету», завладевая вниманием шатена. — Мира — идеальный вариант для нас, — Петти-Браун кивнул, позволяя юноше подвести себя ближе к темному деревянному столу. Одной рукой Мирослава извлекла из котелка кусочек смоченной ткани, а другой набрала несколько капель той фиолетовой жидкости в предмет, не похожий ни на что, что мог знать наземец. С виду вещь походила на маленькую бутылочку, но с зачем-то прикреплённой туда иглой. Девушка приблизилась к Оливеру с просьбой закатать рукава своей рубашки, которая была незамедлительно выполнена. Она протёрла маленькой тряпочкой место, куда впоследствии всадила иглу, вкачивая в него это нечто. — Не волнуйся, эта сыворотка безвредна, она лишь покажет есть ли в тебе кровь нашей нации, — беловолосая приподняла голову юноши за подбородок, вглядываясь в его глаза. — Если зрачки расширятся, то ты уроженец Атлантиды, вот и всё, — спокойствие Мирославы сменилось удивлением, она придвинулась ближе, стараясь разглядеть получше. Роман, учуяв неладное, придвинулся ближе, как раз вовремя, чтобы поймать бессознательного Оливера в свои руки. Он опустился на пол, укладывая светлую головушку наземца на свои колени. — Не припомню в твоих словах упоминание о чем-то подобном, — юноша наблюдает за сестрой, что ураганом приносилась по кабинету в поисках помощи. Она ответила, не оборачиваясь: — Этого и не должно было случиться, я не знаю, где допустила ошибку, — Мирослава находит нужную бутылочку, выливает ее содержимое в мисочку, смачивая кусочек белой ткани в ней. Присев рядом с пострадавшим, она преподносит предмет к его носу, надеясь привести в чувство.***
Оливер наслаждается прохладной водой, наконец смачивая свое больное горло, пока двое родственников обсуждают что-то очень важное, что ему знать было непозволительно. Роман и Мирослава говорили на местном языке, оставляя Петти-Брауна в малой осведомленности сказанного. За время во дворце он успел выучить пару тройку слов, однако быстрая и местами невнятная, с большим количеством незнакомых слов, речь была непонятна. Голубоглазый вновь почувствовал себя ребенком, не понимающим ни единого слова на уроках французского, которые всегда заканчивались его выходками и уходом преподавателей. Изучать языки Оливер не любил, но мог свободно выражать свои мысли как минимум на трёх, было бы неплохо иметь возможность понимать язык атлантов. Так он мог бы узнать намного больше, чем ему рассказывают. Петти-Брауну не нравится оставаться в стороне, когда дело касается его самого, и он демонстрирует это. — Извините, но хоть кто-нибудь соизволит разъяснить мне обстоятельства? — голова Оливера всё ещё немного кружится, когда он поднимается с дивана, едва ли не падая обратно, а голос едва хрипит, но горло не обжигает, всё же эти бутылочки могут приносить пользу. Выражение его лица и шаткие шаги должно быть воспринялись как просьба о помощи, ведь в ту же минуту слева от него оказался Роман, придерживающий его за руку, — истинный джентльмен, да и только! По правую руку его сопровождали нежные прикосновения дамы, обеспокоено щебечущей про рассеянность и легкомысленное отношение к собственному здоровью. Его вновь усадили на злополучную мебель, строго-настрого запретив подниматься, пока эффект снадобья не излечит атакованный организм полностью. На этот раз Петти-Браун удержался от споров, подчинившись «голубой крови». Мирослава всё же поведала Оливеру истину, вот только это дало гораздо больше вопросов, нежели ответов. Ингредиенты сыворотки не были проблемой, как и само её изготовление, девушка не допустила ошибок. Единственным острым углом являлся он сам. Реакция его организма не походила на обычную: его зрачки не расширились, но и не остались в том же положении, как если бы он был уроженцем любой другой наземной страны, они сузились, а радужки поменяли свой цвет с небесно-голубого на аквамарин. Петти-Браун никак не ощущал названные изменения, однако в воспоминаниях перед потерей сознания он чувствовал не только тошноту и головокружение, странное чувство, словно его мозг подавал сигналы, оповещая шатена о чем-то неизвестном. — Вам следует увидеться с Марией, мой скудный опыт не может сравниться с мудростью верховной жрицы, — Мирослава обращается к брату, не проронившему ни словечка в её с Оливером беседе. — Я знаю, что ты не желаешь докучать ей, но, поверь, Мария не считает тебя бременем, никто из нас так не считает, — её руки подрагивают, сдерживаемые в своем порыве прикоснуться к беловолосому, Рома не любит объятия. Петти-Браун не понимает, как именно он должен воспринять информацию. Слова девушки не являлись пустым лепетом, то было личное, поэтому ему хватает такту придержать свою любопытную сторону. Однако прозвучавшая фраза не виделась юноше случайностью. Хотела ли зеленоглазая, чтобы он услышал это? — Я знаю, — не ложь, — тебе не стоит переживать по пустякам, Мир, иначе твоих нервных клеток не хватит для последующих выходок Богдана, — шутка, невзначай добавленная Романом, развеяла накопившееся напряжение. Родственники, не моргая, глядели друг на друга, казалось готовые в любую секунду начать словесный поединок, но вопреки мыслям Оливера, они оба перестали сдерживать себя и расхохотались. Смешки разнеслись по комнате, создавая атмосферу семейного тепла и уюта, как же Петти-Браун завидовал их отношениям.