Нынче неизведанное

День озарился плавленным солнцем, растёкшимся по небу — небо почти всё было жёлтое, слепящее. Поэтому Фукудзава на него не смотрел. И не только поэтому. Тренера в додзё ревностно относились к режиму и стилю жизни своих подопечных: нужно было ложиться и вставать в определенное время, достаточно есть, проводить время на свежем воздухе. Не то чтобы они так тряслись о здоровье учеников из-за излишней любви к ним. Просто результата невозможно добиться, если захламлять свой организм, стопорить его развитие всякими выходками. У Юкичи всегда получалось, потому что в детско-юношеские годы кроме оттачивания навыков в боевых искусствах время занимала, разве что, школа. Но не слишком много времени. Довольно-таки мало, честно сказать: и ему не оставалось ничего, кроме следования чётко установленным правилам. Потом была служба. Огромные, кровавые сны, после которых спать не хотелось вовсе. Работа, что должна быть выполнена в краткий срок, в колоссальных количествах. Как-то так сложилось, что джанга, собранная за много лет, рушится довольно легко — и теперь, не прекращая переодические тренировки, директор начал подозрительно часто закрывать глаза, слушая подчинённых, а залегшие под веками тени не проходили неделями. —Фукудзава. Фукудзава-сан, просыпайтесь, — знакомый голос прозвучал из глубины. Юкичи разлепил ресницы, фокусируя взгляд. Тронул щёку — там отпечаталась бумага. А над ним возвышался портрет, состоящий из растрепанных после тяжелого детективного дня волос, отсвечивающих лампу очков и обеспокоенного, сдержанно-виноватого выражения лица. —Я бы не стал будить, но уже вечер. Вряд ли бы вы хотели тут ночевать. —А? — не особенно остроумно отозвался мужчина, потирая затёкшее плечо. —Вы заснули за работой, — Доппо кивнул на неотвеченные письма, нахмурившись, —Нормально себя чувствуете? —Да, — директор оправился от дрёмы, теперь уже ясно разглядывая родные, изогнутые сейчас брови и мышцу на шее, уходящую под воротник, —Мне закончить нужно, так что сегодня не получится время вместе провести. Он неожиданно услышал недовольное цоканье. —Нет уж. Простите, но вы такой серый в последнее время, и теперь ясно, что из-за сбитого режима. Или, не знаю, какие причины у вашего недосыпа. Но я в любом случае не позволю вам продолжать работать. —Это мне говоришь ты? Только глухой и слепой не ведает о трудоголизме Доппо. —У меня график и восемь часов покоя! — задеть струнки его нервов довольно легко, и он на мгновение повышает голос, но тут же затихает, —Пожалуйста, давайте вы завтра закончите. Могу посмотреть, вряд ли там всё настолько срочное. Что-то ломится в гордом Фукудзаве. Он кивает, встаёт и берёт светлую голову в свои ладони, прижимаясь лбом ко лбу повыше. Чувствует, как чужие щёки ощутимо теплеют. И ещё кое-что чувствует. —Вы как-то дёрнулись, — рука блондина метнулась сначала, словно бы приобнять, но почему-то опустилась. —Чего-то спина разболелась, — ровным тоном, чтобы не вызывать особенного сочувствия, ответил сероглазый, но тут же самой кожей ощутил нахлынувший на молодого человека энтузиазм. —Вы в неудобной позе были, конечно больно теперь! Нужен массаж, а то, мне кажется, нескоро ещё пройдёт. —Ага. Годы ведь… — серьезная интонация, на самом деле, обозначала саркастичный смешок. —Я не о том, — смутился секундно Доппо, но одним сжатием руки в своей руке продолжил настаивать. Сопротивляться больше не хотелось. «Ко мне?» — «к вам. Только я захвачу кое-что из дома». Страшно представить, какие средства этому педанту нужны для обычного, непрофессионального массажа. *** —Ложитесь и расслабьтесь. Ох… могу ли я… —Сейчас, я сам, — мужчина развязывает пояс, чуть спускает кимоно с плеч, ложится, и тогда уже полностью оголяет спину, оставив ткань на остальной части тела. И слышит неуверенный вдох от прежде заряженного на успех Доппо. Представляет примерно, что тот думает, но самому тоже неловко: не привык обнажать перед кем-то беззащитную, слепую зону, и удивлен, что вообще согласился. —Куникида? —Ох, да, простите, — по звукам мечник определил, что детектив открыл массажный крем, и через мгновения уже перестал следить за ходом копошащихся мыслей. Потому что его окутал мягкий, травянистый аромат, аккуратно, медленно втирающийся в лопатки. —Если вдруг неприятно будет — говорите, — даже голос возлюбленного звучит по-другому; трепетнее, легче. Фукудзава кивает и концентрируется на ощущениях, что постепенно вскипают где-то в районе груди, расселяясь по всему телу. У Куникиды ладони удивительно мягкие, тёплые, они несильно нажимают на соединение шеи с плечом, вызывая ноющую боль, что пряталась, зажималась там долго. Юкичи терпит, зная, что это нужно, и немного теряет холодную обычно голову, когда пальцы даже не массируют, а фактически гладят между лопатками. Чувствуется текстура крема, который тут вовсе не лишний, а только дополняющий, нотки его запаха останутся, наверное, и на ладонях блондина — думается прикрывшему глаза мужчине. В новоизобретённой темноте гудение мышц отдаётся импульсом, а их расслабление после давления извне — мурашками и тихими выдохами. Он старается, как может, но всё же не удерживается от звуков усталого удовольствия. Одобрения. Он сливается с руками, владелец которых затяжно молчит, не нарушая момент равновесия. После тягучих прикосновений идут чуть резкие надавливания костяшками, даже щипки, хотя кожу среди мышц Юкичи зацепить трудновато. Тот мычит что-то, ёрзая от переполняющего сердце жидкого золота; не выдерживает и оборачивает голову, вставая на локти. Скулы Куникиды залил красный румянец, но он сосредоточенно продолжает, а ловя пристальный взгляд, резко убирает руки. —Продолжай, пожалуйста, — эта фраза, сказанная директором в полутьме, будто автоматически возвращает пальцы на левый бок. —Вам уже лучше? — словно отходя от наваждения, спрашивает Доппо. —Намного. Продолжай. Неизвестно, что заставило Доппо, но он вдруг склонился и положил щёку на красноватую, растёртую, пахнущую душистыми травами спину. Фукудзава принял расслабленное положение, ловя каждый вдох и выдох блондина на своём позвоночнике. Щека тоже была мягкая, совсем не колючая. Вокруг застыло ошеломительное тепло — и нежность. —Куникида. —Да? —Встань с меня, дай-ка развернутся. Они оказываются сидящими напротив: детектив на краешке кровати, а Юкичи — сложив ноги по-турецки. Он ловит взгляд на своих ключицах, что всё ещё не прикрыты тканью. И слабо улыбается. В этот момент Доппо, выглядящий чем-то потрясённым, с ещё покрасневшими ушами, внезапно широко зевает, вовремя прикрывая рот рукой. Фукудзаве хочется засмеяться, но он удивительно серьезно замечает влагу, скопившуюся в уголках век. —У тебя глаза — как мокрый мох. Жёлто-зелёный, после дождя. Блондин отворачивает голову, неспособный выдержать атаку нежного взгляда этой лунной серости. —Давай спать, раз зеваешь, — кимоно закрывает рельеф, который слишком ясно даёт знать о годах тяжёлых тренировок, —Спасибо за массаж. —Не за что, — только и остаётся ответить блондину. Фукудзава уже встал, но, чувствуя непривычный для себя порыв, наклоняется и оставляет на чужих губах короткий поцелуй, надолго лишая Куникиду сна. Надолго приобретая ощущение, что камень на сердце сдвигается.