Нынче неизведанное

После — всегда наступало затишье. Ходьба становилась лёгкой, словно это было не тело взрослого мужчины, а нечто сродни колыханию крыл бабочки. Рука не ощущала тяжести катаны, волоча её ещё пару бесконечных мгновений, прежде чем отточенным, мастерским движением водрузить в ножны. Абсолютно глубокая, отливающая синим пустота, глухота, через которую не пробивались никакие слова. И невероятное облегчение. Погружение: вода морская отхлынула, на коже осталась сплошная соль, утепляющая перед натиском холодных ветров. Он знает, что она его разъест. Но он дорожит этим смертоубийственным покрывалом. «Ты так странно улыбаешься, прекрати»: ухмылка дёргала губы, словно чревовещатель за ниточки. Самое верное решение — уйти, в попытках спрятаться от цунами людских голосов и глаз, отмыть свою верную острую подругу от чужого следа и раствориться в неочевидных ощущениях. Мышцы подрагивали. Сам организм не мог осознать, что думает насчёт произошедшего. После — ладонь сжимала основание клинка и явственно тянулась к горлу. После — металическое громыхание и тяжёлый сон. Нельзя отнекивается. Оно точно было. Было ли что-то ещё? Казалось иногда, что нет. Закат всегда слизывал остатки совести и чести, потому что волки воют и воюют лишь по ночам, а серебрянные, при этом, отлично поблескивают во тьме. Первое, что знающие думали о Фукудзаве Юкичи, директоре агентства — «люди не меняются». Невозможно стереть мастерство, не стирая человека. Невозможно отказаться от меча, не отказавшись от боя. Они правы. Но разве ничего не значит этот размеренный вечер, проведенный за игрой в го? —Снова я не заметил вашей осады в углу доски… — пробурчал уже три месяца как двадцатилетний Куникида, вглядываясь в лицо наставника, укрытое тенью. Ответа не последовало. Точный ход полностью разгромил хлипкое равновесие Доппо, отчего тот резко втянул в себя воздух, но тут же собрался, не забывая о присутствии собственного главы. Блондин немного расслабил плечи, наклонил голову назад, смиряясь с очередным поражением, а затем открыл один глаз и произнёс: —Если вы не против, я задам вопрос. Фукудзава кивнул, отчего его волосы неумолимо шелохнулись. —Меня всегда интересовало… Ваше мастерство в боевых искусствах неоспоримо, но при этом нынешняя ваша жизнь и работа с ними почти не связана. Конечно, во всяких передрягах умение постоять за себя без огнестрельного оружия важно, но ваш уровень наверняка достигался с самого раннего возраста. Как так получилось, что вы открыли агентство, а не, не знаю, там… Вы поняли, — к концу фразы детектив чуть сморщился, пытаясь понять, пересек он черту или нет. По лицу Фукудзавы никогда ничего не мог уяснить: то выражало самый необходимый минимум, а иногда и на него скупилось. Каждое движение наставника, даже в быту, было точнейшей интерпретацией этого движения, что в мире существовала. Если он ловил упавший предмет — никогда не делал лишнего. Никаких ненужных реакций и непроизвольных всплесков. Ранпо Эдогава, например, контролировал всё, что происходит в его мозгу, когда дело касалось раскрытия преступлений. Фукудзава словно контролировал каждый импульс, каждый сигнал, что передавали нервные окончания. Это либо талант, во что верится слабо, либо такое количество тренировок, которые не предполагали отсиживание в директорском кабинете в его всего лишь сорок пять лет (учитывая прекрасно сохранившуюся форму). —Раньше я зарабатывал на жизнь боевыми навыками. Был телохранителем. Потом произошла цепочка событий, что сподвигнула меня создать организацию. Никакой тайны. Тайна, конечно же, была. «Телохранитель», увы, странное обозначение для большей части его трудового стажа. —Понял. Спасибо, — чувство недосказанности зависло в воздухе игрового клуба. Началась новая партия. Отключенный резко свет заставил вздрогнуть обоих. Вторая реакция была разная: Доппо заозирался, а Юкичи приложил руку к месту, где располагалась катана. Поднялся, будто песок со дна мутного озера, гул упреков и возмущений. Всего-навсего беда с щитком: пара минут, и засияло вновь. Эти минуты освещали, словно на самом деле испускающие свечение, серебристые волосы директора. Куникида открыл рот, но не озвучил находившееся в голове недоумение. Лишь потом осознал, что просто очень внимательно вгляделся в Фукудзаву-сана, различая чёткие, аккуратные черты лица и глаза, в которых горело неизведанное. Ладонь загудела, зачесалась, желая прикоснуться к краешку плеча или к строго очерченной скуле. В тьме затихающего разума невозможно было отрицать красоту, незамеченную раньше. —Ты так пристально смотришь. Когда глаза прорезало так же как ушедшим, внезапно появившимся светом, Доппо прикрыл их изгибом локтя и просто промолчал. Собеседник не стал настаивать на ответе на этот даже-не-вопрос и переставил шашку. Если люди не меняются, тогда почему директор поднял на своего зама такой печальный, осторожный взгляд? Соль постепенно смывалась контрастным душем.