Нынче неизведанное

Задымленные стены города и его прокуренные гаражи окружали, сжимаясь в плотное кольцо, мешанину цветов, запахов, отзвуков, ощущений. Он шёл по этим улочкам словно в первый и последний раз, не выхватывая деталей, но всё равно запоминая каждую, как будто так велел древний, не изученный инстинкт самосохранения. Жгучий закат отгремел, принося с собой головную боль, и лишь красноватые линии на небе напоминали о его существовании — да и те скоро смылись, оставив густую ночь распоряжаться человеческим материалом. Усталость наваливалась постепенно, перекрывая тяжестью всякую горечь, отголоски праведного гнева и даже воспоминания о скальпелях в собственных конечностях. В конечном счёте, они вышли из этой бесполезной игры победителями; совершенно неважно, что там себе воображает бывший клиент, к тому же — подпольный врач-убийца; пусть хоть заплюёт всего себя ядом, пытаясь доказать несостоятельность аргументов и амбиций Фукудзавы. Главное сейчас — вовсе не хищные, бордово-алые глаза, глядящие с прищурью, изредка даже нежно. Главное сейчас вот что: какую еду приготовить для девочки, которую бесконечные дни кормили, как придётся? Возможно, стоило задуматься об этом до похода за покупками, а не после, но логическое повествование физически не могло сохранится в этих заданных условиях. От супа ей наверняка не станет плохо. Йосано — девочка шестнадцати лет, выглядящая на все одиннадцать из-за ужасной худобы, почти не шевелилась и вовсе не разговаривала; могла помотать головой и угукнуть на что-то, не больше. Огромные тёмные глаза смотрели всегда не на объект, а сквозь, руки покорно отдыхали на коленях. В ней, кажется, поломано всё, что вообще могло: самые мелкие косточки души вынули, перемешали и вставили обратно, заставив ходить по миру так: пустой и отчаянной. Ранпо, вечный непоседа, чувствовал себя неуютно и, на удивление Юкичи, горячо переживал за создание перед ним, ни на минуту не оставляя её. В детективе проснулась какая-то даже братская мудрость и забота, несмотря на обычно абсолютно показательное эгоистичное поведение. Ночь приносила понимание, что Фукудзава не обойдётся одним, хоть и потрясающим, запахом отядзуке. Нужно многое изменить, чтобы эта девочка растаяла, ожила, перестала быть лишь тенью войны и жестокости вокруг неё. Сколько же им троим предстоит? *** Агентство, развивающаяся организация, поставленная на ряду с другими, огромными и уже давно защищающими город, включала до этого дня всего двух детективов, их директора, парочку клерков и уборщицу. Умалять заслуги последних Фукудзава не собирался ни в коем случае, но факт оставался фактом: без расширения трудовой и интеллектуальной силы долго офис не продержится. Эдогава мог раскрыть любое дело меньше, чем за минуту, а Йосано активно помогала ему в том, ещё и работая врачом, однако, на двух, пусть и одарённых людях целая сложная система, которую хотелось выстроить, не продержится. До этого дня Юкичи всё ещё сомневался в будущей успешности предприятия, пока на собеседование не пришёл молодой человек, почти мальчишка, смиряющий мир вокруг себя преувеличенно строгим взглядом. Куникида Доппо — имя, будто заставляющее внезапно уткнутся в высочайшую кирпичную стену. Оно хорошо ложилось на язык, думал Фукудзава — будет неплохо называть кого-то этим именем. Новоиспечённый детектив был спокоен, сердит по-тихому, сверкал глазами из-под очков, иногда резкими движениями приглаживал светлые волосы, смотрел на мир сверху вниз и читал нотации нудным голосом, несвойственным для человека в возрасте восемнадцати, что совсем недавно бросил колледж. Он сразу же проявил такой океан инициативы, от которого снесло даже стойкого Юкичи: брал на себя чужую работу, предлагал методы для расширения штата, придумал идею маскота для официального сайта (в голову Серебряного Волка ничего, связанное с интернетом, точно прийти не могло). В общем, вёл себя так, словно сам и собрал агентство, отчего иногда становилось даже неловко. Ни один сотрудник, кроме Йосано и Ранпо, долго ещё не продержался: за пару лет существования агентства они сменяли друг друга, расследуя дела и исчезая позже, решая, что такая жизнь не по ним. Этот паренёк явно собирался если не пустить корни, то вцепиться в организацию и вытрясти из неё всё, что только можно. Через две недели Фукудзава услышал, как громко орёт Доппо, не поняв даже толком, кто такой чести удостоился: и тогда в голове начало проясняться. А блондин больше не казался подозрительным. Живой, всё-таки. Гневливый. *** Город утопал в закате, как человек, бьющийся за последние глотки кислорода в плёнке воды — неумолимо. На набережной возник знакомый силуэт, очерченный тяжёлым, алым солнцем, светлеющий на фоне кровавой небесной бани. Юкичи не подходил: просто смотрел. Значит, и Куникида умеет гулять после работы: удивительно, что его блокнот такое вообще предполагает. Не стоит его пугать. Представилось, как красный, заполонивший, казалось бы, даже воздух вокруг, отражается на линзах очков. Какого цвета глаза Доппо, пока ещё не запомнилось. Представилось, как этот мальчишка, стоящий сейчас у грохочущего, вечернего, тёмного моря работает в агентстве год, два, три — и дальше. Сердце отозвалось, потянулось. Светлый хвост колыхался на ветру. Фукудзава развернулся и направился прочь, видя теперь фиолетово-синюю, блеклую сторону небосвода. Пронеслось в голове «красное» — первое серьезное ранение, чужое горе на собственном клинке, застывший ужас больничных стен. Его история представляла собой смесь самых отчаянных оттенков расцветшей в саду жизни розы, набор бордово-отвратных оттенков. С Куникидой Доппо стало легче.