***
Один бесконечный коридор сменялся другим. Менялись лишь пейзажи на картинах, развешанных тут и там. Мари заглядывала за каждую дверь, что встречалась по пути, но так и не могла найти кухню. Девушка старалась прислушиваться к каждому шороху, чтобы случайно не оказаться жертвой охотников, но слышала лишь мышей, беседу Эвена с его матерью и собственное учащённое сердцебиение. У Мари в руке был зажат серебряный канделябр. Иногда горячий воск от свеч капал на пальцы, но она этого не замечала. Без слуг в некоторых частях дома стало совершенно темно: огарки свечей никто не менял и всё здание постепенно погружалось во мрак. Девушка прекрасно видела каждый уголок, но по привычке держала при себе импровизированное оружие. Что может сделать какой-то там канделябр охотникам? Разве что подсветить место, куда они вгонят кол. — Этого просто не может быть! — ахнула Агата на очередное откровение сына. За время отсутствия Мари юноша рассказал матери обо всём. Она теперь знала правду про давнее обращение, про обмен мыслями и силу, последствия ритуала. Пусть откровенничать было тяжело, но Эвен решил больше ничего не утаивать. Агата должна была понять, войти в положение сына, хоть как-то помочь. Женщина сначала отказывалась верить, потом злилась, затем совсем замолчала, внимательно слушая Эвена и лишь изредка задавая вопросы. Главной проблемой их семьи было отсутствие общения — решила Мари. Постоянные недомолвки, утаивания и секреты порождали проблемы, которые в иных условиях не должны были появиться и вовсе. Что сейчас стало бы с Мари и Эвеном, если бы родители сразу объясняли всё сыну, если бы сам вампир честно рассказал всё им ещё тогда? Юноша жил бы полной жизнью благородного вампира, а прах девушки сейчас, скорее всего, покоился бы в одной из урн в старом склепе. И о её жизни напоминала бы лишь только маленькая табличка с датой смерти и именем. Хотя она не была членом их семьи, поэтому даже таких похорон вряд ли бы удостоилась. Агата продолжала слушать сына, чего не делала очень давно. А Мари за своими размышлениями даже не заметила, как случайно умудрилась наткнуться на кухню. Если учитывать метод поисков, успех в конечном итоге был неизбежен. Всё пространство помещения заняли столы, шкафы, утварь для готовки и сама еда. В воздухе стоял резкий запах каких-то восточных специй. Мари чихнула и потёрла нос рукой. Ей вспомнился базар в одном портовом городе, где люди в забавных одеждах продавали разноцветные пряные порошки и высушенные перцы. Там пахло точно так же. Довольно скоро в полу обнаружился люк. К одной из его сторон крепилось крупное железное кольцо. Мари потянула за него, и её тут же обдало холодом. Она оставила канделябр на одном из столов и спустилась по шаткой деревянной лестнице. Сыр, соленья и разные овощи лежали в ящиках, а вяленое мясо было подвешено у потолка на больших крюках. На этих припасах любая деревня, в которой когда-либо останавливалась Мари, могла бы жить несколько месяцев, но нет. Это обилие еды предназначалось ровно для одной семьи. Совсем тощим слугам вряд ли доставалось много со стола господ. Одна из стен погреба была полностью переделана для хранения бутылок. На них красовались белоснежные этикетки, украшенные чёрными буквами, больше похожими на замысловатые узоры. Мари не могла прочесть написанное и наугад вытащила две бутылки. Она принюхалась сначала к одной, затем — ко второй, чтобы попытаться определить содержимое, но стойкий запах специй не позволял почувствовать что-либо. Мари наугад выбрала бутылку и уже собиралась подниматься, когда уловила какое-то движение у больших бочек в самом дальнем углу. На грызунов это было не похоже, как не было похоже вообще ни на что живое: в погребе, кроме Мари, никто не дышал, не билось больше ничьё сердце. Инстинкты кричали об опасности и требовали поскорее бежать отсюда, но что-то неведомое заставляло идти прямо в темноту. Девушка взяла одну из бутылок за горлышко и ударила ею по лестнице. Осколки посыпались на землю, вылилось содержимое сосуда. Рукав пропитался жидкостью, и теперь Мари почувствовала запах — это было вино. «Господи, а если это охотник? Они не совсем люди, может, им и дышать не надо?» Мари крепче сжала своё оружие, в народе его называли хрустальной розой. Девушка сделала шаг, потом ещё один и ещё. Она оказалась прямо перед бочками, когда наконец решила заговорить: — Кто здесь? А ну покажись, — потребовала она, пытаясь не показывать страх. «Боже, нужно было бежать, зачем я вообще сюда пошла? Что я сделаю ему этим?» Послышался шорох. Тот, кто прятался за бочкой, решил показать себя. «Оружие» дрожало в руках Мари. Она лишь крепче вцепилась в него и невольно отступила на шаг. «Я умру, я точно умру». — Она не могла больше ни о чём думать. Мари пожалела о своём решении и уже собиралась бежать, когда стеклянное горлышко бутылки не выдержало напряжения и лопнуло. В тот же момент из-за бочек показалась человеческая фигура. — Я не воровала, я не могла ничего с собой поделать, я просто не хотела умирать! Простите меня! — Это была служанка, с ног до головы покрытая кровью. Она опустила голову, сжалась вся, точно испуганный кролик, и не решалась поднять взгляд. Мари сделала шаг к служанке. Та стазу же закрылась руками, будто ожидала удара. — Кто ты и что ты здесь делаешь? — Мари удивилась так сильно, что сразу же забыла о страхе, она даже не чувствовала боли в ладонях, хотя несколько мелких осколков всё ещё врезались в её кожу. — Меня зовут Мив, — почти прошептала девочка, когда набралась храбрости и посмотрела на ту. — Госпожа решила, что от меня нет пользы, и забрала мою кровь. Клянусь, я не хотела ничего плохого! Я лишь забирала своё… Я очень не хочу умирать, простите! Наконец детали мозаики сложились в голове Мари. Она поняла, почему ничего не слышала, и поняла, почему девочка вся была измазана кровью. Служанка была упырём. В ней проснулся голод, хотя разум ещё оставался при ней. Вероятно, девушка лишилась жизни совсем недавно. — Ты пила собственную кровь, — заключила Мари, и внутри у неё что-то съёжилось, когда служанка неуверенно кивнула. — Всё хорошо, не переживай. Я не причиню тебе зла, но нам нужно выбираться отсюда. — Нет, хозяйка меня совсем убьёт, если узнает о моём проступке! Мари не смогла загипнотизировать девочку, не смогла внушить ей чувство спокойствия, и это неприятно укололо её эго. Понадобилось несколько бесконечно долгих минут для того, чтобы уговорить служанку вылезти из погреба и пойти вместе к Агате.***
— Это я виноват в их смертях. — Нет, Аттал. Ты сглупил, но кровь наших родных на руках заговорщиков. — Я найду их. Всех. И тогда… — И что тогда? Отдашь на растерзание своей бродяжке? Ты не виноват в бедах. Не в своих, не в наших. Трагедия была неизбежна. Охотники всё равно пришли бы, по твоей ошибке был выбран лишь день. — Они пришли вслед за магом. Не понадобился бы мне ритуал — его бы тут не было, как и этих гадов! — Охотники прибыли до мага. — Он мог отправить их вперёд себя специально. — Это домыслы, Аттал. И правды мы уже не узнаем. — Не говори так. Нам неизвестно, что случилось с отцом. Может, он жив и что-то знает. Может, он ещё придёт сюда. В саду было лишь девять мантий! Подумай: одна на тебе, бабушкина — в зале, кто-то выжил. Это отец, я чую, просто знаю, что он. — Пустые надежды приносят больше горя, чем жестокая правда, — холодно отчеканила Агата. — Это не пустые надежды. Кто мог спастись, если не отец? Куда он мог пойти? Мари слушала нескончаемый поток размышлений Эвена. Агата пыталась успокоить юношу. На удивление, она, как оказалось, умела быть матерью. Агата была холодна, но как умела успокаивала сына и пыталась открыть ему глаза на правду. То, что Вильгельм остался жив, да ещё и владел информацией о нападавших, было крайне маловероятным. — Кто мог желать смерти нашему роду? — спросил Эвен. — Всех не упомнишь. Мы достаточно влиятельны и при этом не согласны с политикой правящего монарха. Недоброжелателей много. Но я даже не могу представить, кто мог бы связаться с охотниками, чтобы избавиться на нас. — Голос Агаты едва заметно подрагивал каждый раз, когда она говорила про охотников или нападение. — Значит, я доберусь до каждого, кто может быть причастен, и узнаю правду. — Не запятнай имя нашего рода в попытках познать истину. Ещё больше позора нам ни к чему. — Повисла небольшая пауза. — Когда вы собираетесь выдвигаться? — Завтра на рассвете. И я пойду один. Мне не нужна обуза. — Вздор! Сейчас эта девочка есть ничто иное как твоя сила. Без неё ты даже море не переплывёшь. Вам обоим нужно отдохнуть и научиться жить по-новому. Общайся с ней и убеди в том, что ей выгодно помогать тебе. Сделай всё правильно, тогда она станет верным союзником. — Агата сделала небольшую паузу, чтобы её сын всё осмыслил. — Выдвигайтесь не раньше, чем через неделю. — Я не могу тут сидеть целую неделю. А если отец у них? Может, охотники пытают его прямо сейчас. Мне… То есть нам нужно выдвигаться в путь, пока ещё есть хоть какой-то шанс нагнать их в море или на материке. — Ты даже не знаешь, куда они направились. Эвен без конца ссылался на охотников, говорил про те ужасы, которые могут грозить Вильгельму. Агата решила разыграть ту же карту. — Неужто ты не побоишься оставить меня здесь одну? А если эти монстры вернутся? Ты хочешь поставить всё на кон и совершенно не переживаешь обо мне? Я ведь даже скрыться не смогу. Задержись хотя бы на несколько дней — для моего и собственного спокойствия. В конце концов доводы женщины возымели должный эффект. Съедаемый сомнениями и разрываемый противоречивыми мыслями, Эвен согласился. Теперь юноше предстояло подружиться с той, чью жизнь он однажды сломал.