Охотники

             — Скажи, я сильно похож на него? — спрашивает Дань Хэн.       Он сидит в кресле, скрестив ноги и перекатывая в ладонях маленькую чашку с чаем. Цзин Юань поворачивается к нему от стола, над которым от чайника поднимается лёгкий пар. На мгновение он задумывается, как ответить. Дань Хэн испытующе смотрит на него. Для него это важно. Ему важно понимать, кто он, и никто не знает этого лучше, чем Цзин Юань.       — В чём-то, иногда. Но скорее нет.       — Это очень неопределённый ответ, — недовольно говорит Дань Хэн. Цзин Юань смеётся — его недовольство похоже на недовольство Дань Фэна, но всё же мягче.       — Хорошо, — говорит он, садится за стол и делает глоток чая. — Ты хочешь подробней?       — Да, — с жаром отвечает Дань Хэн. — Мне нужно знать, и кого мне ещё спросить? На память Блэйда нельзя полагаться.       Цзин Юань кивает.       — В его воображении ты… прости — Дань Фэн, — либо сияющее божество, либо чудовище. И в каком-то смысле он был и тем, и другим.       — Это я уже понял, — бурчит Дань Хэн и сводит брови. Цзин Юань снова смеётся.       — Хорошо, хорошо. Ты хочешь знать, похожи ли вы. Внешне — безумно, но ты это знаешь. Под конец своей жизни он был намного старше тебя, но всё ещё далёк от времени перерождения. Иногда вы так похожи, что почти невозможно отличить. Когда ты раздражён чем-то, или когда ты в бою — очень. И всё же — разные.       Он делает ещё один глоток, и его голос становится более задумчивым.       — Я знал разные стороны Дань Фэна. Он мог быть холоден, как лёд, он был высокомерен, самоуверен, часто — надменен. Да, с возрастом он стал тщеславен. Он был очень горд. Стоило видеть, как он смотрел на тех, кто осмеливался выказать недовольство его связью с короткоживущим. Он мог быть безжалостен, даже жесток, если нужно. Он был погружён в себя, отстранён, он ждал немедленного исполнения своих приказов. При этом он завораживал всех, кто видел его. Он мог быть обаятельным, если хотел. И он вызывал желание. Делал он это намеренно или нет — я не знаю, да это и неважно. Думаю, это было просто его свойством, но и использовать его он умел и не чурался этого. Ему нравилось это.       — Я понял, понял, — мрачно прерывает его Дань Хэн. — Ничего хорошего, неприятный тип.       Цзин Юань смотрит на него с удивлением.       — Он был великолепен! — возражает он. — Ты не дослушал меня. Он стоял настолько выше других, что эти его свойства были практически неизбежны. В каком-то смысле это была его защита. Но я и те, кто был близок к нему, — мы знали другую его сторону. Он был нежным, и он хотел любви, нуждался в ней. Он сам дарил свою любовь без остатка. Он много смеялся в окружении друзей и никогда не был к ним жесток. Он был заботлив, способен на искреннее сопереживание. Я думаю, именно это иногда делало его отстранённым — он чувствовал беды других сильно и глубоко, и ему приходилось держать эти чувства в узде, чтобы они не разорвали его изнутри. Для тех, кому он доверял, он был лучшим и верным другом. Я был с ним много лет, и никогда он не обидел меня, он полюбил Инсина, но даже тогда я не испытывал недостатка в его любви, не чувствовал себя отверженным или забытым им. Всё то, о чём я говорил — хорошее и плохое — соединялось в нём. Его высокомерие было чарующим. Его холодность вызывала жар. Его жестокость обращалась против врагов. Его тщеславие… толкало его всё дальше и дальше, его и Инсина, и в итоге именно оно погубило его. Он был одинок, если не считать нас. Он был один на самой вершине. И в конце концов он уверился, что только его решения правильны, и только он один может изменить мир так, как этому миру нужно.       Дань Хэн какое-то время молчит, продолжая перекатывать в ладонях уже пустую чашку. А потом повторяет свой вопрос:       — Так я похож на него?       Цзин Юань внимательно смотрит на него и отвечает серьёзно.       — Ты — дракон, и какие-то твои черты неизменны. Ты испытал свою власть, свою силу и знаешь, как она велика, даже при том, что ты ещё не вполне освоил её. Дань Фэн осознавал её очень хорошо и опирался на неё. Но ты — не он. Ты мягче, вдумчивей, ты вовсе не тщеславен, и в тебе нет жестокости. Ты много пережил — юность Дань Фэна была совсем иной. Тоже невесёлой, одинокой, но другой. Ты больше похож на Дань Фэна, каким он был с друзьями. Но, прошу, не пойми меня неправильно — я не сравниваю тебя с ним. Я сейчас провожу параллели между вами только потому, что ты попросил меня. Насколько я понимаю видьядхара, во всех воплощениях вы сохраняете некоторые общие черты, но они могут проявляться, развиваться по-разному, вы можете приобретать новые и отказываться от старых. Ты не Дань Фэн, и я знаю это — даже Блэйд уже знает это. Ты всегда будешь чем-то похож на него и на все другие твои воплощения. Но ты всегда будешь нынешним собой, другим. Таким, какой ты есть сейчас, каким ты сделал себя сейчас.       — Но я могу превратиться в него? — с нажимом спрашивает Дань Хэн, и Цзин Юань понимает — этого он и боится.       — Это зависит только от тебя, — отвечает Цзин Юань. — И мне кажется, ты не в восторге от этой мысли.              Он всё же задал тот же вопрос Блэйду. Тот был значительно лаконичней Цзин Юаня.       — В тот раз, — сказал он, — несколько лет назад, когда я нагнал тебя, но ты смог снова сбежать, помнишь? Тогда ведь я увидел тебя впервые. В последний раз я видел не тебя, а Дань Фэна. И я гнался за ним. Но когда догнал, увидел тебя. Ты спрашивал меня, вижу ли я в тебе только его, люблю ли я его, а не тебя. Нет. Я люблю вас обоих. В тот раз я полюбил тебя снова — это твоё воплощение. Я думаю, я любил бы тебя в любом. Ты не Дань Фэн, и ты — он. Я не знаю, как объяснить это, но ты сам должен понимать это лучше. Для меня ты всегда будешь похож на него, но будешь собой. Теперь я это понимаю.              Он ныряет глубоко, опускается на несколько метров вглубь океана, и оттуда смотрит на свет, преломляющийся в воде. Как силён, как ярок был Дань Фэн, что до сих пор даже многие видьядхара, понимающие суть перерождения, ненавидят его, Дань Хэна? Какие чудовищные страдания он принёс им, рассудив, что может решать за них? Может ли он, Дань Хэн, стать таким же — таким же сильным я ярким и таким же смертоносным, и может ли в этом быть что-то хорошее? Он хочет творить только добро, но и Дань Фэн хотел этого когда-то.       Он изгибается, оборачивается вокруг себя, отталкиваясь от воды, и легко всплывает на поверхность. Он смаргивает воду, поднимает взгляд к небу, и его глаза горят холодным бездонным огнём.       Эти сила — только его. Решения, которые он принимает — только его. У него есть друзья, есть любовь, он не одинок, как был когда-то, и он больше не боится себя. Он больше никогда не будет бояться себя.