***
У них уходит практически час на то, чтобы туда добраться, и еще десять минут на то, чтобы отыскать саму гостиницу. Не успевает Томми заглушить двигатель, как к нему со стороны водителя подкрадывается долговязый парень. У него копна кудрявых, красно-коричневых волос, и кажется он совершенно безобидным. Что, конечно, необязательно должно что-то означать. — Мистер Шелби, сэр? — спрашивает он. Это голос с телефона. Ему едва ли есть двадцать лет, и он даже не располагает достаточной смелостью, чтобы посмотреть Томми в глаза, вместо этого пялясь на дверную ручку. — Ты вооружен? — спрашивает Томми в ответ. — Да? — ошарашено говорит он. — То есть, да, сэр. Вооружен. Томми отчаянно хочет вздохнуть, но сдерживается. Трудно сказать, дело ли в том, что парень всего лишь молод и неопытен, или же в том, что он законченный идиот. — Ясно, — говорит Томми. — Полезай в машину, Бенджамин, и скажи мне, куда мы едем.***
Они стоят на обочине дороги, примерно в пяти милях, не заметить их невозможно: трое мужчин, один из них сгорбился, словно пытается свернуться калачиком, стоя на ногах. Приблизившись, Томми убеждается, что никогда его раньше не встречал, хотя он узнает человека рядом с ним как кого-то, кого видел в ромокурне, где-то на заднем плане. Он предпринимает попытку вспомнить его имя и терпит неудачу. В третьем человеке безошибочно угадывается Альфи Соломонс. Каждый из них одет в пальто, что на первый взгляд выглядит странновато. День сегодня теплый, и даже несмотря на то, что солнце садится, общая температура по-прежнему комфортно мягкая. Как только Томми выходит из машины, два момента предстают совершенно ясно. Первый: мужчина, что практически согнулся пополам, должно быть, каким-то образом ранен, судя по его бледному лицу, блестящему от пота, и одной руке, в защитном жесте зажатой под бок за пиджаком из темной шерсти. Второй: у них у всех, похоже, на одежде кровь, что могло бы объяснить, почему они в пальто. — Томми! — говорит Альфи так, словно они два знакомых, случайно столкнувшихся друг с другом на Главной улице. Под его левым глазом расцветает фингал, не совсем еще черный, но уже на подходе. Он протягивает руку. Она темна от засохшей крови, собирающейся под ногтями и окрашивающей тонкие узоры колец в насыщенный коричневый цвет. Его рука не дрожит. Он переносит на трость чуть больше веса, чем обычно, думает Томми, но, не считая этого, выглядит нормально. Значит, кровь, наверное, принадлежит не ему самому. Они пожимают руки. — Альфи, — говорит Томми, затем кивает оставшимся двум мужчинам. — Господа. Добрый вечер. — Определенно вечер, ага, — говорит Альфи. — Рад тебя видеть, рад, что ты пришел. Как ты мог заметить, Адаму вон там… — Он делает жест в сторону раненого мужчины. — …немножко нездоровится из-за погоды. Денек сегодня выдался очень долгий и трудоемкий, приятель. Очень странно, думает Томми, что он постоянно забывает непонятное ощущение чего-то знакомого, всякий раз возникающее, когда он разговаривает с Альфи. Неважно, как долго они друг друга не видят — всегда кажется, будто они продолжают с того места, на котором остановились. Вроде бы и не безопасно, но как-то… легко. Без какого-либо сознательного усилия с его стороны. — Что случилось с вашей машиной? Он не пытается вести себя как мудак. Ну, может, немного. Но он считает, что раз он проделал весь этот путь, будучи сейчас здесь, что-то это да должно значить. Ему позволено чуть-чуть повеселиться. «Машина была, а потом… не была». Что это к хуям вообще означает? Альфи бросает презрительный взгляд на Бенджамина, который вдруг осознает камни под своими ногами как самое интересное, что ему когда-либо случалось видеть. — Какой машиной, — говорит Альфи. — Ну, откуда мне знать, — говорит Томми. — Ну, откуда мне иметь хоть малейшее представление, о чем ты говоришь, приятель, — говорит Альфи, очевидно пародируя его. Томми пожимает плечами. Ладно, тогда. По-видимому, он задел больное место. Глубоко в своем сознании он пытается разобраться, оказались ли они здесь потому, что пытались кого-то убить, или потому, что кто-то пытался убить их. И означают ли конкретно эти последствия чего бы там ни случилось, что все дело закончилось успехом или же провалом. Кто-то угнал у них машину? Они были вынуждены оставить ее позади? — У нас есть врач, которому можно доверять, — говорит он в знак предложения мира. — Раньше на нас работал. Если ты заинтересован. — Гм-м-м, — говорит Альфи, почесывая сначала бороду, потом шею. — Что ж, отлично. Он поворачивается боком к двум мужчинам, стоящим подле него. — Адам, хотелось бы тебе проконсультироваться со специалистом по поводу своего страшного бедствия? — Да, — хрипит Адам. — Хорошо, тогда, — говорит Альфи, выжидающе поворачиваясь к нему. — Вот так-то. У них уходит добрых десять минут на обсуждение, как договориться о машинах. Первоначальное предложение Альфи о том, чтобы они отвезли Адама к своему врачу, в то время как Альфи и его невредимые люди возвращают другую машину в Лондон, мгновенно пресекается ввиду того, что Томми не чертов шофер. На самом деле весьма мало смысла в том, чтобы к врачу отправился кто-то из них, поэтому Томми предлагает, чтобы Адама отвез туда его человек, тогда как остальные возьмут другую машину. Альфи накладывает на это вето с подозрительным видом, что заставляет Томми стиснуть зубы, и настаивает, что в таком случае к поездке к доктору придется присоединиться Бенджамину ради защиты жизни, достоинства и общего благополучия Адама. Учитывая, что лишь минуту назад, когда он хотел самостоятельно вернуться в Лондон, он совершенно нормально относился к тому, чтобы оставить Адама на произвол судьбы, это явное гонево. Томми поставил бы настоящие, мать их, деньги на то, что Бенджамин просто бесит Альфи и что тот пытается сбагрить его в другую машину. Проблема конкретно с этой договоренностью, однако, заключается в том факте, что тогда Томми будет оставлен в машине наедине с одними лишь Альфи и третьим невредимым участником его маленькой группы. Ввиду того, что фактически машину придется вести ему, один из них сядет на заднее сиденье, откуда Томми не сможет за ним присматривать, а это он отвергает из гребаного принципа. Адам становится заметно тем бледнее и несчастнее, чем дольше длится обсуждение. На данный момент Томми даже не уверен, зачем они спорят, только вот он не может остановиться: он накален, он раздражен, и вся эта ситуация не имеет никакого смысла. — Так, слушайте, — наконец срывается он, желая только, чтобы со всем этим было покончено. — Вот как мы поступим. Вы все — лезьте в чертову машину. Да, Бенджамин, ты тоже. После недолгого колебания они все забираются внутрь, третий парень Адаму с этим помогает. Альфи — единственный, кто остается стоять на обочине, перекладывая все больше веса на трость, наблюдая за всем со все той же немигающей интенсивностью, что всегда ему была присуща. Он тоже кажется искренне раздраженным и, может, немного уставшим. Пожалуй, это объясняет только что произошедший спор. — Знаешь, куда ехать, да? — спрашивает Томми водителя лишь для виду. Его человек, Саймон, терпеливо кивает. — Само собой, мистер Шелби. Тогда все, находящиеся в машине, оглядывают Альфи, точно проверяя его на предмет наличия возражений. Их нет. Он поднимает свободную руку и великодушно от них отмахивается, как будто он какая-то ебучая королевская особа. Они уезжают. — Ну ебаный в рот, — наконец бормочет Альфи. Прихрамывая, он подходит к оставшейся машине, снимает шляпу и, все еще стоя на улице, закидывает ее на заднее сиденье. Затем он также закидывает туда и кипу. Под ней волосы его темнеют от пота, завиваясь на концах. Он грубо проводит по ним рукой, оставляя их растрепанными, несколько прядок торчат в разные стороны. Томми дает ему одну секунду, затем подходит. Они забираются в машину, не говоря ни слова. Альфи открывает пассажирскую дверь, явно беря себя в руки перед тем, как переместить вес, и взбирается вовнутрь с кряхтением, скорее звучащим как следствие раздражения, нежели боли. Томми дожидается, пока тому не удается закрыть дверь, после чего усаживается за руль. Альфи занят вытягиванием ноги, отыскивая идеальное место, куда поставить трость. Затем его рука почти что в злости поднимается к шее, пытаясь ослабить воротник. Усилия оказываются бесплодными: все пуговицы и так были расстегнуты, а пальто застегнуто не было изначально. Томми замечает на нижней половине ворота его рубашки кровь, едва видимую, но бессомненно спускающуюся дальше вниз. Солнце к этому моменту уже почти полностью село, но ему, должно быть, все еще жарко. — Тебе обязательно носить пальто? — спрашивает он. Альфи издает раздраженный звук и упирается головой в оконную раму машины. На удобное это положение не похоже, тем более, что он все еще смотрит в сторону Томми с запрокинутой назад головой. Оттого ворот его рубашки раскрывается еще больше, где на видимой части ключицы также присутствует немного засохшей крови. Он проводит рукой по бороде. — Там все, блять, в крови, а? Если снять пиджак, то и остальное. Томми правда, правда не хочет вести этот разговор. — Майка? — спрашивает он помимо своей воли. — В крови. Насквозь, вообще все. Это почти впечатляет. — Как? — спрашивает Томми наполовину из неверия, наполовину из любопытства. Альфи пожимает плечами. Его взгляд внезапно становится куда более сфокусированным, и он немного склоняет голову набок, но продолжает прижимать ее к раме. — Очень странный случай. Кое-какие люди, да, кое-какие люди просто, нахуй, решили начать истекать на меня кровью. Можешь себе представить. И так уж получилось, что один из них… — Его рука вздымается вверх, подчеркивая слова жестом. — …один из них внезапно смотрит на меня, ага? Пиздецки мертвый, какой есть. И говорит он мне… Томми внезапно понимает, к чему все идет. Он даже не смог бы сказать, откуда он это знает. Чего он не знает, так это зачем он решает присоединиться, но он присоединяется, заблаговременно в утихомиривающем жесте вытягивая руку, и произносит: — Говорит он тебе: «Если Томми Шелби начнет задавать вопросы, скажи ему, что это не его, нахрен, собачье дело, а?» Альфи и глазом чертовым не моргает на тот факт, что он его перебил. Если уж на то пошло, он кажется довольным его содействием. Томми не уверен, чего ожидал. Он не то чтобы намеревался грубить, но Альфи не кажется удивленным. — А после этого случилась еще парочка неприятных сюрпризов. Всегда, блять, неприятные сюрпризы случаются в подобных ситуациях, не так ли. Не очень-то похоже на вопрос. — Случаются, — соглашается Томми, потому что… что ж. Довод неплохой. Многие из его ситуаций тоже имеют тенденцию заканчиваться блядскими сюрпризами, и, если подумать, Альфи лично ответственен за парочку из них. Шея Томми начинает зудеть. Должно быть, из-за погоды. Он внезапно осознает, что они просто сидят в машине, разговаривая друг с другом, и это заставляет его прочистить горло. Он заводит мотор и начинает ехать. Когда он рискует оглянуться на Альфи, тот оказывается глазеющим отстраненным взглядом на ветровое стекло перед собой, разумом словно за тысячу миль отсюда. Его пальцы один за другим ритмично постукивают по трости. По его виску стекает капля пота, минуя ухо на пути к шее. Томми достает сигареты, чувствуя себя странно, почти тошнотворно. На то, чтобы закурить за рулем, требуется немного практики, но он справляется с первой попытки. Несколько минут никто ничего не говорит. Обычно у них тем, кто болтает, является Альфи, или, по крайней мере, начинает разговор с темы, которую считает достойной обсуждения. Томми тихо курит, слегка расслабляя плечи. Они снимут гостиничные номера, думает он, организуют себе несколько чистых рубашек, а завтра поедут на поезде обратно в Лондон. Опять же, не так он надеялся провести свой вечер, но, если честно, могло быть и хуже. И разумеется, как раз в этот момент двигатель машины начинает перегреваться. Они оба мгновенно осознают происходящее. Альфи выпрямляется, вновь принимая полную боевую готовность. Томми почти недоверчиво останавливает машину на обочине. Что за чертовщина. Не то чтобы такого раньше никогда не случалось, но дорога абсолютно ровная, и не может быть, чтобы они проехали более десяти минут. — О, иди в пизду, — произносит рядом с ним Альфи, не обращаясь ни к кому конкретному, насколько может судить Томми. Ко всей вселенной в целом, наверное. Они выбираются из машины. Томми почти говорит Альфи оставаться на месте. Не из опасения, а из нежелания, чтобы тот заглядывал к нему через плечо. Он даже не уверен, компетентен ли Альфи в вопросе машин. Он никогда не видел его за рулем, но, опять же, он и никогда не видел, чтобы тот в кого-нибудь стрелял, а у него нет никаких сомнений, что с этим Альфи смог бы справиться без каких-либо проблем. Света едва ли достаточно, чтобы что-то разглядеть. Альфи взял с собой трость, но он ее просто держит, используя руку на машине, чтобы уравновесить то, что опирается на одну ногу больше, чем на другую. Некоторое время они просто стоят, принимая во внимание дым и свист. — Ну да, — бормочет Томми и разворачивается, чтобы проверить канистру с водой: он не уверен, в машине ли она вообще. Разве что, когда он, не особо обращая внимание, поворачивается, Альфи вдруг оказывается прямо перед ним. Томми пялится ему в грудь, поскольку она находится в прямой линии его видимости, и быстро поднимает взгляд на его лицо. Вблизи Альфи пахнет потом, и кровью, и, может, слегка ромом. По идее, ему следует посчитать это омерзительным. Или, что ж, учитывая, что в течение своей долгой жизни Томми случалось встречать и куда худшее, может, не омерзительным. Но суть в том, что ему не следует считать это интригующим. Они пристально смотрят друг на друга, никто из них не шевелится. Не как если бы они застыли, скорее, как если бы они пришли к сознательному решению. Первый, кто отведет взгляд, проиграет. Альфи морщит лоб и кажется чуть ли не рассерженным. У Томми в животе скручиваются узлы, и он не уверен, является им причиной волнение или же страх. Он хочет отвести взгляд — не может. Где-то в глубине сознания он думает, что должен быть способен понять, что происходит сейчас и что произойдет дальше. И этого тоже сделать не может. — Денек этот, блять, приятель, — вдруг говорит Альфи, низко и свирепо, — честное слово… Тогда он умолкает, и мозгу Томми требуется целые две секунды на осознание того, что умолк он потому, что они целуются. Он даже не знает, кто двинулся первым. В горле трепет, похожий на панику. Быть может, это он двинулся первым. Поцелуй не медленный и не нежный. Также и не совсем агрессивный, но балансирует на грани. Это тоже кажется чем-то знакомым, замечает Томми с, может, легким налетом истерии, они будто проделывали это уже миллион раз. Обеими руками он загребает пальто Альфи, сам не зная, для того ли, чтобы его с него снять, или просто для того, чтобы потянуть его на себя. Альфи притесняет его к машине, одну руку положив на основание его шеи, поглаживая по затылку и удерживая. Томми может сказать, что тот сохраняет большую часть своего веса на одной ноге. Ему плевать. Альфи, кажется, тоже. Они прижимаются друг к другу, покачиваясь на месте. Томми даже не осознавал, что у него начинает вставать, но теперь осознает, что стоит у него почти болезненно. Он засовывает язык в рот Альфи, пытаясь укусить его, по той лишь причине, что ему так хочется и что Альфи, пожалуй, это заслужил. Альфи кажется совершенно невозмутимым, позволяя ему контролировать поцелуй, но в остальном ни на йоту не уступает. Он почти как стена, абсолютно, мать ее, твердая. Недвижимая и прямо здесь. Томми просовывает руки внутрь пальто, рубашка под ним задубела от, по всей вероятности, засохшей крови. Что-то встает у него на пути, и ему требуется мгновение, чтобы узнать ремни пистолетной кобуры. Альфи вооружен. Они оба вооружены. Это, блять, сумасшествие. Если они хоть на секунду перестанут целоваться, все закончится катастрофой. Ткань на спине Альфи чуть ли не мокрая от пота. Томми цепляется за нее, ни с того ни с сего заводясь до отчаяния. Он заваливается, практически опрокидывая их обоих навзничь. Альфи, каким бы неустойчивым он ни был, умудряется остановить толчок как раз вовремя и издает что-то вроде рассерженного, кряхтящего звука, вновь придавливая его спиной к машине. Деваться больше некуда, думает Томми, господи. Между его ног вжимается нога, значительная часть веса Альфи теперь лежит на нем, и они инстинктивно долбятся друг об друга, все двигаясь и двигаясь. Томми пробирается единой кристально чистой вспышкой яростного гнева, думая, да черта с два он собирается, блять, кончить подобным образом, трахая ногу Альфи Соломонса как пес. Но он собирается, понимает он, он действительно собирается, а затем это происходит. Вот блять. Блять. Он содрогается, отрывая рот от рта Альфи, поскольку воздуха, кажется, нигде не осталось, обдавая шею Альфи влажной одышкой и отчаянно стараясь не издавать каких-либо жалких звуков, просто переживая это чувство, волной за чертовой волной. Альфи слегка отстраняется, и Томми даже не станет браться за описание того, насколько мало ему хочется сейчас открывать глаза, но он чувствует, как тот пялится. Он открывает глаза, все лицо горит. Альфи, кажется, потерял дар речи. А еще со своей окровавленной рубашкой и синяком под глазом он похож на безумца, его зрачки широко раскрыты, а губы выглядят мокрыми и разбитыми. Это его рук дело, осознает Томми, все еще дрожа, это он его укусил. — Ты… — пронзительно низким и хрипучим голосом говорит Альфи. Он смотрит на Томми так пристально, будто пытается заглянуть в его несуществующую душу. — Черт возьми, Томми, ты ебучее бедствие. — Заткнись, — Томми пытается высказать грубо, но выходит лишь бездыханно. — Заткнись нах… Альфи опять его целует. Томми только сейчас замечает, что кожа вокруг рта ощущается чувствительной и ободранной, оцарапываемая бородой. По какой-то проклятой, чертовой, мать ее, причине это заставляет его всего содрогнуться вновь. Альфи работает над тем, чтобы расстегнуть свои брюки одной рукой, поскольку другой рукой все еще цепляется за затылок Томми. Томми отбивает его руку и вместо этого засовывает свою. Он не знает, почему он это делает. Он не знает, какие чувства его сейчас наполняют, не считая странно узнаваемой смеси взбешенности и возбужденности. А еще он понятия не имеет, что делает. — В душе не ебу, что я делаю, — говорит он Альфи, ощупывая его член и пытаясь тереться о него ладонью. Альфи разрывает поцелуй и простанывает ему в рот. — Ты прощен, — говорит тот шатким голосом. Он толкается в руку Томми без какого-либо ритма или ловкости и наконец совсем замирает, напрягая все мышцы, выдыхая воздух из носа и глотая его ртом. Томми чувствует, как тот кончает, пульсируя теплом на его ладонь и запястье. Он не закатал рукава, вяло думает он. Сука. Они прислоняются друг к другу, пытаясь перевести дух. В конечном счете Альфи отталкивается и отходит, откидываясь рядом с ним на машину. Уже почти полностью стемнело. Трость Альфи валяется на земле возле передней шины, наверное, там, где он ее уронил. Томми считает, что с рациональной точки зрения ему полагается сейчас запаниковать, но он не может убедить свое тело что-либо предпринять по этому поводу. Над их головами повисает неловкое молчание. Ну конечно, думает Томми, внезапно вновь обозлившись на весь мир, именно сейчас этот засранец в кои-то веки решает заткнуться. Догадывается. Боже, ему надо закурить. Ему бы только секунду. По его мнению, Моисей со своей чертовой пустыней может пойти на хуй.