Помоги мне/Help me

Врачи мучали Юнги целых три часа. Бесконечное количество вопросов, осмотров, анализов, обследований и прочих манипуляций высосали из него все накопленные за ночь силы, поэтому единственное, о чем мечтал Юнги после того, как его отпустили и наконец-то накормили вкусным сытным завтраком, — это спокойно полежать в тишине и, возможно, немного вздремнуть. Тем более что Чонгук не смог дождаться Юнги и срочно уехал буквально перед завтраком по своим рабочим делам (или просто позорно сбежал?), оттянув их разговор еще на какое-то время. Ну ничего. Юнги по этому поводу даже не переживал, прекрасно зная, что сколько бы и куда бы его «муж» ни бегал, но от выяснения их внезапно образовавшихся брачных отношений ему отвертеться уж точно не удастся. Официально. По закону. Со всеми формальностями. И перед этим совершенно точно стоило отдохнуть и набраться сил. Чтобы выяснять эти самые брачные отношения долго и со вкусом. Вот только Юнги не учел, что в этом городе и в этом мире был еще как минимум один человек, который очень сильно переживал за него и так же сильно жаждал как можно скорее увидеть его и обнять. Чимин. Увидев взъерошенного, одетого самым нелепым образом друга — в полосатую, очень похожую на отельную пижаму, шлепки на босу ногу и ярко-алое пальто — на пороге своей палаты, Юнги едва не потерял дар речи от изумления. Сначала он подумал, что это просто сон. И даже ущипнул себя. Вот только боль была вполне себе реальной, как и моментально начавший наливаться на бледной коже синяк. Тогда… что? Галлюцинация? Последствия черепно-мозговой травмы и комы? Раньше-то Юнги уж точно подобного за собой не замечал. И, кажется, в списке его многочисленных диагнозов не было ничего подобного. Да и со всхлипом бросившийся к нему Чимин был до боли осязаемым и реальным. Совсем настоящим. Как и его крепкие объятия. И горячие слезы, настолько обильные и сильные, что Юнги чувствовал их на своих собственных щеках. Неужели Чимин и правда тут? Но… как?! Откуда? — Юнги, ты пришел в себя… наконец-то… — пока Юнги пытался хоть как-то упорядочить мысли в своей голове и эту реальность, всё всхлипывал и всхлипывал ему прямо в ухо Чимин, кажется, решив извести на плач по нему бо́льшую часть жидкости в свое организме. Юнги прекрасно знал, что успокоить человека, особенно Чимина, когда он в таком состоянии — почти невозможно, поэтому делал сейчас единственное, что мог, — обнимал Чимина в ответ, гладил его по спине и шептал всякие глупости о том, что уже всё хорошо и переживать и плакать не стоит. — Как я могу не плакать… когда ты… ты… — чуть отстранившись, Чимин посмотрел на Юнги со всем возмущением, на которое был сейчас способен, и недовольно шмыгнул покрасневшим от плача носом. — Ты же чуть не умер! Ты же правда мог умереть! — снова не сдержавшись, всхлипнул он, прижимаясь к другу. Удивительно, но ведь это и правда было так. Юнги мог умереть. Там. В тот день. Почему-то это именно сейчас казалось ему таким далеким и нереальным, как будто было и вовсе не с ним. В этой больничной палате в объятиях Чимина всё произошедшее в перинатальном центре… казалось сном? Самым жутким кошмаром. Юнги мог умереть. Там. В тот день. Как и почти все те люди, что были там. Но его разум этого решительно не понимал. Может, оно было и к лучшему. Потому что иначе… наверное, он сошел бы с ума? Или просто умер во время очередного приступа паники. Так что… возможно, и хорошо, что его рассудок воспринимал это так, ведь любой жуткий кошмар растворяется и забывается с первыми лучами солнца. А Юнги… не хотел бы этого помнить. Как не хотел помнить смерть родителей и Намджуна. Любые плохие вещи, что происходили с ним в этой жизни. Жаль только, что сервисов по частичному стиранию памяти всё еще не существует. Но как только появятся — он будет одним из самых первых клиентов. — Но не умер же, всё хорошо, — снова обнимая Чимина и гладя его по растрепанной макушке, продолжил успокаивать друга Юнги. Хотя, кажется, эти роли должны были быть распределены немного иначе, но… Чимин всегда был таким эмоциональным, и сейчас переживал и плакал, потому что Юнги в который раз расстроил его. — Это настоящее чудо, — пытаясь успокоиться, отстранился и сделал глубокие вдох и выдох Чимин. — После такого я серьезно планирую начать ходить в церковь и верить в Бога. И из его уст это звучало настолько нелепо и смешно, что у Юнги сами собой закатились глаза, а с губ сорвался ехидный смешок: — Ты? В церковь? Так и скажи, что хочешь проводить каждое воскресное утро с головы до пят одетым в «Шанель» в компании таких же снобов. Тебе всё не дает покоя образ Бри Ван де Камп, да? — Слегка, — немного нервно хихикнул Чимин. — К тому же ты не станешь отрицать, что всю одежду «Шанель» создают словно специально для меня. — Кто я такой, чтобы спорить с вами, о великомодный и столь же великонабожный Пак Чимин, — с каждым словом тон Юнги и его прищур становились всё ехиднее, а сам он с трудом сдерживал рвущийся наружу хохот. — Даже и отрицать не буду, такой и есть, и спорить со мной не нужно, — наигранно надув щеки, подбоченился Чимин, однако уже в следующее мгновение не выдержал и рассмеялся в голос. А Юнги с удовольствием к нему присоединился. Обстановка в больничной палате в мгновение ока разрядилась, без следа рассеяв всю трагичность и драму их встречи, а сам Чимин, отсмеявшись, уже куда более спокойно и уверенно, без слез, причитаний и истерик обнял друга: — Как ты себя чувствуешь? Я так и не успел спросить. У меня для тебя столько новостей, ты даже представить себе не можешь…