Помоги мне/Help me

Ноги Юнги — это то, что могло бы стать новой религией. Они так красивы, что Чонгук готов на них молиться. Всю жизнь. На всего Юнги, ведь тот — его персональный опиум. Он покрывает поцелуями маленькие аккуратные ступни и пальчики, уже ставшие его личным фетишем, стройные лодыжки, острые коленки, молочную кожу бедер, снова возвращается к тазовым косточкам и татуировке-лапке, нарочито избегая самого вкусного и так сильно жаждущего внимания — уже давно стоящего и так и манящего своей блестящей от предэякулята головкой члена Юнги. Чонгук — тот еще гурман, любит откладывать самое вкусное напоследок, но сдерживать себя еще больше уже просто нет сил, поэтому он, сглотнув наполнившую рот от предвкушения слюну, обхватывает губами головку, заставляя Юнги выгнуться и застонать в голос. Это «Чо-о-онгу-у-ук» — и правда лучшая музыка. Лучше стонов Юнги — только его дурманяще-сладкий запах, пропитавший всю комнату и каждую клеточку тела и разума Чонгука, и вкус. Оторваться и правда невозможно. Хочется просто взять и сожрать Юнги. Всего целиком. Настолько вкусно. Чонгук никогда в жизни не делал минет, считая его привилегией омег, но Юнги — и здесь полное исключение из всех его правил. Чонгук на нем учится. Вспоминает, что ему самому нравилось, и пытается повторить: целует и посасывает головку, нежную кожицу прикусывает, заставляя Юнги уже не просто в голос стонать, а жалобно мяукать, дрожащими пальцами за простыни цепляясь, обрисовывает кончиком языка вздутые по стволу венки, с наслаждением облизывает гладко выбритые и до предела напряженные яички, а затем самый совершенный и самый вкусный в мире член целиком захватывает, заставляя Юнги и вовсе хрипеть и по постели метаться. «Чо-о-онгу-у-ук». Но Чонгуку даже этого как будто бы мало. Он еще не увидел, не попробовал всего, чего желал так сильно и что снилось ему ночами в мокрых, жарких, почти подростковых снах, после которых так хорошо и стыдно просыпаться в перепачканных собственной спермой трусах. Осторожно перевернув недовольно хныкнувшего и, кажется, окончательно лишившегося дара речи Юнги на живот и позволив себе всего пару мгновений открывшейся картиной полюбоваться, Чонгук чмокнул прогнувшегося в пояснице омегу в основание шеи и скользнул губами по выпирающим позвонкам к очаровательным ямочкам на пояснице. Целовать — не перецеловать. Но его манило другое. Белоснежная очаровательная попка совершенной формы и размера — как раз по половинке для каждой его ладони — и пока еще сжатое, обильно сочащееся смазкой колечко мышц, которое Чонгук просто мечтал поцеловать и на вкус попробовать. — Чонгук, что ты собираешься?.. Ты не должен… — приподнявшись на локтях и попытавшись обернуться назад, Юнги едва совладал с охрипшим голосом и поплывшим разумом, но стоило ему почувствовать язык Чонгука ТАМ, как всё: рот, разум и даже руки — наотрез отказались слушаться его и Юнги только и удалось, что сдавленно застонать и рухнуть на уже влажные от пота простыни, позволяя Чонгуку делать с ним то, что ему пожелается. И… Чонгук этой своей властью совершенно бессовестно пользовался, творя с Юнги такое, что он прежде только в самом развратном порно видел. Что уж говорить про делал. Но Юнги не жаловался. Не хватило бы сил. И не хотелось. От слова «совсем». Ему было так хорошо сейчас… до звезд в глазах. Юнги и не знал, что секс может быть ТАКИМ и доставлять СТОЛЬКО удовольствия, хотя формально это даже был не секс, а всего лишь прелюдия. А он уже на такой грани, что, казалось, еще чуть-чуть — и кончит. Но Чонгук не давал ему эту грань переступить, всё растягивая и растягивая эту мучительно-сладкую пытку. — Ты такой вкусный, малыш. Чонгук долго и с непередаваемым удовольствием Юнги вылизывал, жадно собирая каждую каплю смазки, проникая языком вовнутрь омеги и заставляя того выгибаться всё сильнее и сильнее и уже не стонать, не хрипеть, не мяукать, не хныкать, а просто поскуливать от непередаваемого наслаждения куда-то в постель. Чонгук от Юнги и от того, что он с ним делал, и сам был возбужден до такого предела, что ему уже не требовалось много, чтобы кончить — просто так, без рук, просто от открывающейся перед ним картины, вкусов, стонов и запахов Юнги. Но так было бы совсем не интересно. Поэтому он, прервав на каких-то пару мгновений свои ласки, одним махом избавился от всей своей одежды и снова перевернул Юнги на спину. Глаза в глаза. Лицом к лицу. Чонгуку нужно было это видеть. И Юнги, возможно, тоже. Чонгук искренне наслаждался жадным изучающим взглядом омеги, скользящим по его телу, пока сам он открывал и раскатывал по своему молящему о внимании члену заранее приготовленный и ловко извлеченный из карманов шортов перед их свободным полетом в сторону пола презерватив. Когда нужно — Чонгук был тем еще кудесником. — Нравится? — с усмешкой спросил он не отрывающего взгляда от его тела и от его члена Юнги. Хотя ответ был очевиден. Чонгуку было нечего стесняться: у него отличное тело, ради которого он много работал — занимался в зале, тренировался и просто дрался, да и с членом природа его вообще не обделила. И Юнги явно это оценил: — Еще как, — омега жадно улыбнулся, так и продолжая пялиться на возбужденно стоящий, очень красивый и очень большой член, всё еще зажатый в руке альфы. Юнги так сильно хотелось уже почувствовать его в себе. А еще попробовать. Что он решил: а почему бы и нет? Озаренный внезапной идеей, Юнги собрался было подняться навстречу Чонгуку, но тот опередил его, навалившись сверху на недовольно фыркнувшего омегу, и, вжав его в постель, вгрызся во вкуснейшие, зацелованно-припухшие губы голодным, иссушающе жадным, почти жестоким поцелуем. Прошло всего несколько минут без них, а Чонгук уже просто смертельно соскучился. И как он теперь сможет без них и без обнаженного Юнги рядом, кожа к коже, жить? Сложно даже представить и подумать. Но всё это потом. Сейчас у Чонгука совсем другое в приоритете. Он разводит в стороны потрясающие ноги Юнги, закидывает себе на правое плечо тонкую лодыжку, открывая взору восхитительную картину. Максимальный уровень открытости и доверия. Смущенный этой позой омега пытается отвести взгляд в сторону, но Чонгук молит его: — Смотри на меня, хочу видеть твои глаза, — и входит сразу, резко, глубоко, одним махом, попадая под нужным углом и заставляя Юнги выгнуться дугой и застонать в голос. Непередаваемое наслаждение это просто видеть. Но Чонгук чувствует. — Ты даже не представляешь, насколько ты красивый, — рвано выдыхает он и, склонившись над омегой, жадно впивается в так и манящие его губы, медленно начиная двигаться. Внутри Юнги так горячо, тесно и хорошо, что кричать хочется. Но рот Чонгука занят куда более важным делом. Он почти вгрызается в губы Юнги, желая заполучить себе его еще, как можно сильнее и больше, проникает языком в рот омеги и двигается в нем и там и там в едином ритме, заставляя Юнги сходить с ума от этой восхитительной двойственности. Юнги хватает всего пары минут в таком темпе, чтобы провалиться в оргазм и с мучительным хрипом кончить, чувствуя, как сладостная судорога скручивает буквально каждую клеточку его тела. Чонгуку нужно чуть больше, но и он буквально спустя несколько десятков секунд захлебывается в этом удовольствии, а затем обрушивается на сбитые влажные простыни, сгребая всё еще пребывающего в нирване омегу в свои объятия и долго, немного устало, уже без страсти и жадности, бесконечно нежно и сладко его целует. — Тебе понравилось? — Чонгук просто не мог не задать этот вопрос, хотя кажется, что ответ всем ясен. — Ты еще спрашиваешь? — у Юнги нет даже сил на недовольство, он просто судорожно вздыхает и шепчет, чувствуя, что его тело по-прежнему где-то далеко-далеко и ему совершенно не подчиняется. — Хочу услышать это от тебя. Почему-то для Чонгука важно услышать ответ Юнги. Голосом. Омега моментально считывает этот его настрой и совершенно серьезно кивает: — Мне очень понравилось, — а затем сам легонько чмокает альфу в губы и бормочет: — Нам нужно бы в душ. Но выбираться из объятий друг друга сейчас, вставать, идти куда-то так не хочется, поэтому они решают еще немного полежать, понежиться, возможно, даже уснуть. А помыться, убраться и сменить простыни можно и потом.