Где ты?
В горле едкий дым, но жжет лишь ощущения пустоты и злости. Я сжимаю телефон, в ожидании ответа. Прошу солги, солги. Солги.Я у Джинсоль.
Щурю глаза, кошусь влево. И даже сидя в двух метрах я могу слышать их шёпот. Она улыбается, попивая вино. Она демонстрирует ряд верхних зубов и ямочку на левой щеке. Солгала. Дым покидает полость рта.***
— Тэён, ты где? Я не хочу отвечать, ведь знаю наперёд чего ожидать. Выдерживаю несколько секунд, гитару не откладываю. Рука тяжелеет и тянется к исписанным тетрадным листам, я раздражённо прикрываю глаза. — Ты знаешь где, — выдыхаю. Молчание. Естество наполняется свинцом, от которого хочется задохнуться. Я киваю Хисыну, тот молча уходит. — Я скоро приду, подожди. Я не слышу ответа, но знаю, что она кивает. Нажимаю на сброс и кладу телефон экраном вниз. Прямо на листы. Мне ничего не остаётся как устало откинуться на кресло, запрокинув к потолку голову. Нужно домой. Но почему же ноги слились с полом, я не в силах покинуть студию. Хочу глянуть на настенные часы, но вспоминаю, что недавно разбил их. К телефону нет сил тянуться. Рябеет от бьющего по глазам света. Я лишь щурюсь, но лицо не убираю. Прошло несколько секунд, если не минут, и Хисын входит обратно. Дверь глухо хлопает за ним. — Держи, — протягивает он мне бутылку пива. Я кладу гитару на стол, не тревожась о находящихся на нём вещах. Хватаю бутылку и залпом выпиваю половину. — Будешь уже уходить? Я бесшумно киваю. Провожу рукой по лаковой поверхности инструмента, делаю новый глоток. Из груди рвётся смех и усталость, я расплываюсь в улыбке. Взлохмачиваю кудрявые волосы и резко поднимаюсь. — Сколько времени? — Первый час пошёл. Я ещё останусь и доделаю второй куплет, остальное завтра. Киваю. Забираю со стола гитару и оставляю её рядом с барабанной установкой. Телефон засовываю в задний карман. — До завтра, — протягиваю руку и Хисын тут же пожимает её, похлопывая меня по спине. — Ага. Ты придёшь с Хиджин или один завтра? — Один, — незамедлительно отвечаю. Я выхожу из студии. Иду длинным тёмным коридором к главному выходу. У невысоких дверей сидит охранник с газетой на лице, хропя. Уголок губ приподнимается. Открыв старую деревянную дверь, в лицо бьёт поток прохладного освежающего ветра. Я не прячу лицо. Достаю с кармана помятую пачку Esse Change. Дешёвое дерьмо, купленное в соседнем маркете. Единственное, на что хватило денег. Вспоминаются времена, когда на одной из вечеринок угостили Gurkha Black Dragon – это было лучшее, что я когда либо курил, учитывая, что курил я практически все сигареты Кореи. Зажимаю фильтр, делаю затяжку и тут же поджигаю. Противный горький дым заполняет рот, но я не выбрасываю. После трёх затяжек горечь улетучивается и я даже могу наслаждаться. Денег на дорогу не осталось и я иду пешком. Нужно завтра уже доделать эту чёртову песню и отправить заказчикам, а то аванса хватило всего на три дня. А затем можно неделю жить на заработанное и работать над своей музыкой, пока опять не закончатся деньги. Блять. Раньше чем через час я не вернусь домой, хотя мог бы. От мысли о доме воротит, но знаю, что стоит лишь зайти – не захочу уходить. Бреду по Гурону. Даже ночью в воздухе витает тяжёлый воздух от отходов, за которыми редко кто следит. Интересно, от чего умру быстрее: от этого воздуха либо от дерьмовых сигарет? Либо же, однажды, Хиджин не выдержит и задушит меня ночью подушкой. Я смеюсь от последней мысли, зная, что скорее это сделаю я, нежели она. Сплёвываю скопившуюся горечь и бросаю сигарету. На радость уборщикам под руку попалась урна. Вздыхаю и тянусь за новой. Знаю, что Чон не нравится запах сигарет, который остаётся на долгие несколько часов. Мне эти сигареты тоже не по душе, но мы будем вдвоём терпеть. Идя до дома я выкуриваю вторую, медленно, но не смакуя. Открываю дверь, домофон так и не починили, лампочки опять выкрутили. Я задумываюсь, остановившись напротив двери, но затем стучу раз, два. Я не слышу шагов, но после третьего стука ключ в замке проворачивают и дверь открывает уставшая Хиджин. — Ты сегодня поздно. — Доделываем. Завтра будем высылать работу. Чон отступает, сжавшись и прислонившись головой о стенку. Я быстро скидываю обувь и даже не тревожусь о том, куда я её швырнул. Подхожу к девушке и целую её в щёку, быстро перемещаясь к губам. Прижимаю её к себе, а она и не сопротивляется. Пальцы запускаю в тёмные гладкие волосы, оттягивая. Хиджин запрокидывает голову, а я без стеснения спускаюсь к челюсти и шее. Продолжаю, пока её голос не заставляет меня остановиться. — Тэён, ты всё ещё уверен в том, что ты делаешь? Ты ведь видишь как мы живём. Я сжимаю зубы и еле сдерживаюсь, чтобы не оскалиться. Моё лицо так и осталось у шеи, я раздражённо сглатываю. Сильнее сжимаю её волосы в руках и тихо шиплю: — Ты хочешь что-то купить? — Я не об этом, — тихо отвечает она и я замечаю, как Чон делает шаг назад. Но я не позволяю, прижимаю её к себе сильнее, хватая за запястья. — Я знаю, что я делаю. Поэтому лучше не заикайся об этом, — я всё ещё не поднимаю лица. — Я не видел тебя целый день. Она больше не говорит, а я только и рад. Отпускаю её руки и забираюсь под длинную футболку, продолжая осыпать её шею поцелуями. Мы быстро перемещаемся в комнату, Хиджин летит на застланную ею кровать. Она оказывается без футболки, как и я без своей. На ней нет бюстгальтера и я немедленно льну к её груди. Касаюсь прохладной кожи кончиками пальцев, а затем сжимаю пальцы на талии. Голова идёт кругом. Пытаюсь проморгаться, прижимаюсь лицом к животу Хиджин, а она поглаживает меня по волосам. Тело бьёт мелкая дрожь, которая грозится перерасти в конвульсии. Я задыхаюсь, умираю и воскрешаюсь. Эти ощущения топят и приподносят, я физически ощущаю блаженство и тревогу. Моя рука перемещается на бедро, а я не могу поднять лицо. Ощущаю её гулкое дыхание. Уверен, что сейчас я сам не дышу. Я не могу дышать рядом с ней.