Ты меня любишь...

О, это чудо! Ты меня любишь... *** Его руки, его губы везде... Настойчивые, диктующие, требовательные, не принимающие ни отказа ни возражений. Кого он представляет себе в этот момент? В ком так сильна сейчас его потребность? Что его сделало таким жадным и нетерпеливым? Чей образ сейчас в его голове? Хелен? Деборы? Просто абстрактной женщины, способной удовлетворить его сиюминутные мужские желания, которые не охладили ни удар по голове, ни холодная вода Дувра? На несколько секунд Барбара оцепенела. К такому она была не готова. Казалось, вступи она сейчас в схватку с двумя вооруженными ножами преступниками, ей было бы легче. По крайней мере, в таком случае она бы точно знала, что делать – отчаянно обороняться. Что делать с Линли, на которого внезапно нахлынул необъяснимый приступ нежности и страсти, она не знала. Впрочем, наверное, то же самое – обороняться, разве что не так яростно, ведь его и без того изрядно потрепала жизнь. Как бы то ни было, ей следует это прекратить и при том немедленно. Это непозволительно! И в первую очередь непозволительно не то, что делает он, а то, что чувствует при этом она сама! Сколько времени она отрицала его мужское начало и в паре с ним свое женское. Она растоптала это в себе также безжалостно, как окурок своей последней сигареты, перед тем, как бросить курить. Всяк сверчок знай свой шесток, - любила повторять её мать. Барбара часто слышала эту мудрость от неё в детстве и прекрасно её усвоила. Она знала свое место! Будучи рядом с ним, Барбара с самого начала четко знала своё место. Очертив дозволенные для себя границы, она строго их соблюдала. Даже в тех случаях, когда сам Линли настойчиво пытался их нарушить. Словно мелом на асфальте она вновь и вновь упорно чертила эти невидимые линии между ними. Согласиться приехать в поместье на празднование его с Хелен помолвки - да, пожалуй! Начать называть его при этом по имени - о, нет! Быть может, именно поэтому она оставалась рядом с ним дольше, чем любая из его женщин. Они появлялись, исчезали, она неизменно оставалась рядом. Им он доставался на пару коротких вечерних часов и в редкие выходные, с ними он проваливался в сон, с ней он проводил дни напролёт. Она сделала всё, чтобы стать тем, кто был нужен ему – профессиональным, преданным напарником, чуть позже не менее преданным другом. Но не более! Несмотря на то, что Барбара давно и безнадежно любила его, она никогда не позволила себе допустить и мысли о возможности чего-то большего между ними. Это было абсолютно невозможно. Настолько невозможно, что она даже не могла себе этого представить. Не могла и не хотела. Она совершенно искренне полагала, что те особые, крепкие доверительно-дружеские отношения, которые сложились между ними за эти годы, стоят много больше, чем хрупкое эфемерное чувство, возникающее между мужчиной и женщиной. Однако так сложилось, что сейчас ему нужна была именно женщина, и эту женщину он настойчиво искал в ней. И это рождало в ней женщину. Ее тело, ощутив его так близко, моментально позабыло обо всех наложенных разумом запретах. Оно тянулось к нему, жадно откликалось на каждое его прикосновение. Ей мучительно хотелось закрыть глаза, отдаться его рукам и хоть на минуту позволить себе поверить в то, что эта страсть и эта нежность предназначены именно ей. Ей мучительно хотелось дать волю своим рукам, запустить пальцы в мокрые волосы у него на затылке, пройтись ладонями по широкой шее, плечам, спине, коснуться губами обнаженной груди... В голове всплыл странный вопрос: что испытывали с ним другие? Так же переворачивалось все у них внутри от каждого прикосновения этих рук и губ? С трудом, но Барбаре все же удалось развеять окутавший ее морок и выскользнуть из его объятий. От неловкости она выпалила первое, что пришло ей на ум: - Вы колючий, сэр! Его щёки, скулы, подбородок приняли иссиня-черный оттенок из-за проступивший на них щетины. Обычно он такого себе не позволял. Барбара знала, что на все непредвиденные случаи в нижнем ящике его рабочего стола всегда хранилась электробритва. Несмотря на то, что темные круги, залегшие у него под глазами, по насыщенности своего цвета могли смело поспорить с его щетиной, глядя на него, она подумала о том, что, пожалуй, не смогла бы придумать ничего более совершенного даже, если бы очень постаралась. С ним она начинала снова верить в Бога (ведь только Ему было под силу создать нечто столь с ее точки зрения совершенное). С ним она начинала верить в аристократию. И неясно, что из этого было более удивительно. - Барбара! – вполне отчетливо произнес он ее имя, снова настойчиво притянув к себе. Мир сильно накренился подобно кораблю в сильный шторм. Она бы не удивилась, если бы на нее сейчас посыпалась утварь из шкафов. Что это?! Мираж в ее пустыне отчаянья и одиночества? Или же он пришел в себя и больше не бредит? Но тогда почему его руки снова так настойчиво тянутся к ней? На секунду закралась предательски шальная мысль: уступить ему. Может статься, что завтра он и не вспомнит, ей будет, о чем вспомнить всю жизнь. Но тут же память услужливо подсунула фразу, которая клеймом впечаталась в ее память и, которая моментально отрезвила её, словно окатили ушатом ледяной воды: - На что ты рассчитываешь? Что он из благодарности действительно тебе даст?! О, нееет! Уже давно она ни на что не рассчитывает. Она потеряла способность на что-то рассчитывать. Она почти потеряла способность молиться и верить. Лишь в особые минуты душевного отчаяния она возводила к небу глаза, и откуда-то из глубин ее души невольно вырывалось едва слышное "Господи!". При это она сама не понимала, о чем взывает. Быть может, о пощаде. Всего лишь о пощаде. Не так давно на уличной ярмарке назойливый торговец, завязывая узелок красной нити у нее на запястье, настойчиво призывал ее загадать желание, обещая, что оно непременно исполнится. Тогда она честно старалась, но не смогла. Она разучилась желать и мечтать. Тем же вечером она сорвала эту нить. У нее есть ради чего вставать по утрам. Больше ей не о чем просить. Изо всех сил и накопившегося в ней отчаянья Барбара снова оттолкнула его от себя. - Да, что с вами, черт возьми?! Барбара была твердо намерена, наконец, покончить с этим безумием. - Ох, я даже знаю, что вы мне сейчас посоветуете - выспаться и отдохнуть, - усмехнулся он. В этой его усмешке чувствовалась определенная горечь и досада. Отступив от нее на пару шагов, он болезненно потёр глазницы. Барбара с удивлением вскинула на него взгляд. Карие глаза выглядели вполне осмысленно. Прежний Линли вернулся? Можно спокойно выдохнуть? - Это определенно не было бы лишним, сэр. Для нас обоих. - Никакой отдых и сон не избавят меня от этого, Барбара. Линли снова сократил расстояние между ними, из-за чего она ощутила прилив беспокойства. После произошедшего ее изрядно нервировала его близость. Ещё больше ее нервировало частичное отсутствие одежды на нем. Не помешало бы провести инспекцию шкафов и найти для него что-нибудь сухое и теплое. Кто угодно только не я? Так ведь, Барбара? - На его губах появилась кривая усмешка. - И это вовсе не потому, что я не в вашем вкусе... Скорей, наоборот... - Вы чертовски самонадеянны, сэр, - она попыталась отбиться, переведя все в шутку. Не вышло. Линли умел быть настойчивым, когда этого хотел. Помимо этого он был очень умён и проницателен и расколол ни один десяток преступников на допросе. - Я чертовски прав! Вы даже по имени меня назвать не смеете. Не говоря уже о том, чтобы дотронуться до меня лишний раз. Словно я прокаженный. Не дай Бог сдвинется хоть один кирпич в стене, которую вы вокруг себя воздвигли. Я думаю, что сейчас не самое подходящее время для подобного разговора, сэр. Надо пойти за помощью. Томпсон и Таня... К черту их! - раздражённо рявкнул Линли. - Никто не выживет там в такой шторм... Он указал рукой в сторону окна. - Я правда не понимаю, что на вас нашло... Наверное, это все из-за удара по голове... В шкафу наверху наверняка есть какая-то одежда для Вас... Надо подняться и поискать... А потом... Барбара попыталась обойти его, но он преградил ей путь. - Вы никуда не пойдете, пока мы не закончим. - Что ж... Хорошо... Она картинно закатила глаза, демонстрируя, что не в восторге от такой перспективы, но все же подчиняется его воле. Стремясь хоть как-то себя успокоить, она засунула руки в задние карманы джинсов, не отдавая себе отчёта в том, как это движение натянуло ткань футболки и подчеркнуло форму ее груди. - Ты ведь больше не ходишь на свидания и не смотришь на других. Почему? - Я поняла, что это абсолютно бессмысленно. У них у всех есть один большой недостаток. - Какой же? Когда Линли загонял ее в угол, она становилась честна. - Они не вы, сэр. От его широкой улыбки ее сердце словно упало вниз. Не так часто в последнее время он улыбался так искренне. - И как бы ты это назвала? - Привычкой, потребностью. На удивление быстро она подобрала подходящие слова, словно пыталась найти этому объяснение для себя и раньше. - Эта потребность зовётся любовью. Он попытался коснуться пальцами ее лица, но Барбара резко отстранилась. Она не могла выдержать ту нежность, которая была написана у него на лице. - Быть может. Как между братом и сестрой. - Нет. Мои мысли в последнее время были безнадежно далеки от братских... Знаешь о чем я думал, глядя на тебя? Я думал о том, какой бы ты была, окажись в постели со мной... И я был уверен, что несмотря на всю твою чопорность и застенчивость, со мной ты бы была нежной и страстной... Эти мысли сжигали меня. Когда мы спорили, я думал о том, как я хочу наклониться и оставить засос на нежной коже твоей шеи, чтобы каждый раз, когда ты видела себя в зеркале, ты вспоминала о том, что принадлежишь мне. Она и не подозревала, какой узел может скручиваться внизу живота не от прикосновений, от слов. Ее тело горело, но разум по-прежнему сопротивлялся. - При всем уважении к вам, сэр, вы несёте чушь! Она упрямо вздернула подбородок. - Не надо так, Барбара... Я чуть с ума не сошел, думая о том, что могу потерять тебя... Ох, вы хотели поговорить? Что ж... хорошо! Тогда слушайте. - Она ткнула пальчиком в его обнаженную грудь. – За все эти годы Вам и в голову не пришло взглянуть на меня как на женщину. Я была кем угодно: напарником, другом, жилеткой, в которою в любой момент можно было поплакаться, но не женщиной. Вы увидели женщину в дочери вашего друга, но не во мне. Кто угодно, только не я. Так ведь, Линли?! Я не соответствую ни одному из Ваших представлений и стандартов. И знаете что? Я нисколько не виню Вас! Это действительно невозможно. Поэтому не стоит и начинать. Это все испортит. И я... не смогу это выдержать. Я не смогу без Вас! - Барбара... Она толкнула его в грудь, припечатав спиной к стене. - Ты чертов ублюдок! Я медленно умирала без тебя каждый день эти шесть месяцев... А ты отталкивал... Она раздражённо смахнула с глаз непрошенные слезы. Все, что с ними произошло за последние сутки, сделало ее более уязвимой, привычная броня постепенно спадала. - Потому что было нельзя! - Он резко притянул ее к себе и снова заключил в крепкие объятия. Из таких не вырваться. - Я виноват! Я должен был наказать себя, должен был страдать, оплакать ее... Я знал, что стоит только позволить тебе снова приблизиться, все станет на свои места, мои страдания закончатся, тебе понадобится пару дней на то, чтобы исцелить меня. Я бесконечно виноват перед ней и перед тобой. Эта все гордыня... Я самонадеянно считал, что я выше этого... Выше всех этих мыслей о титулах и классовых предрассудках... На самом деле они так глубоко укоренились во мне... Это не позволяли мне сразу увидеть и понять... Ты в тысячи раз лучше любого из моих стандартов и идеалов. Я и представить себе не мог, что такое возможно. Я боялся протянуть руку и прикоснуться к этому. Его хватка ослабла. Она не сразу осознала, что он опускается перед ней на колени. - Пожалуйста, Барбара! Я никого и никогда не любил по-настоящему до тебя. Откинув голову назад, он смотрел на нее с отчаянной мольбой. - О, черт! Она топнула ногой от досады. Теперь, когда она знала, каково это быть в его объятиях, знала вкус его губ, возможно ли от этого отказаться? Что это она сейчас пытается сделать? Остановить воду, летящую с водопада вниз? Невозможно! Вслед за ним она опустилась на колени, пригладила взъерошенные темные волосы, легко прошлась пальчиками по скулам и щекам, припала губами к синяку у него на груди, который успел образоваться на том месте, куда через бронежилет ударила пуля. *** Никто самыми искусными ласками и деликатностью не смог бы пробудить в Барбаре то, что просыпалось в ней от его требовательных, хаотичных, жадных движений. У нее было не так уж и много опыта. Тот другой, который был безнадежно давно, ещё в пору ее далёкого юношества... Черт возьми, его нельзя было упрекнуть, ведь он старался... Однако, чем больше он старался ее впечатлить, тем меньше ей это нравилось. Все происходящее тогда казалось ей нелепым и насквозь фальшивым. В какой-то момент ему надоела её равнодушная отстранённость и он бросил изображать из себя Ромео, думая только о своем собственном удовлетворении. Линли был другой. Он был где-то за гранью, и несмотря на это уверенно вел свою партию, вел жадно, гордо, ласково. Он был настоящим, в нем не было ни грамма фальши, он не прилагал усилий, в своем жадном желании он просто был собой. Этой ночью они нашли общий язык, как находили его всегда и во всем. Это работало словно годами отточенный механизм. И Барбара при этом вовсе не была пассивным статистом. Только не с ним! Слишком велико было ее желание, слишком невыносима была ее любовь. Как?! Как это все могло соединиться в одном человеке? Восьмой граф Эшертон, богач, ее шеф, ее друг, ее душа и ее любовь. В эту ночь ее мир рушился и рождался новым, совершенно другим. Где-то на задворках сознания к ней пришло осознание, что их отношения неуловимо изменились уже давно. Томми намеренно раскачивал из лодку, лишая достигнутого идеального равновесия. Тогда она не могла понять причину и цели. Он словно пытался подчинить ее себе. Теперь она поняла, какого рода власть он хотел над ней утвердить. Не шефа. Мужчины! И этой власти она подчинилась.