***
На первое пиршество Грейнджер пришёл снова вылизанным: только теперь он сделал это самостоятельно. Но иначе брюнет пока не желал поступать: теперь стрелку было морально тяжело переносить любой физический контакт. Всякое касание вызывало лёгкое раздражение, которое за день возрастало до отупляющего бешенства. И не то, чтобы этого не замечали, так как вскоре контакт снизился до необходимого минимума, диктуемого этикетом. Никому не хотелось стать жертвой вспышки гнева мрачного охотника на демонов. В такие моменты ярости жертва невольно ощущала себя самой настоящей нечистью, по душу которой пришла целая дивизия смертей с косой, дабы забрать на суд Божий. И, снова исходя из возросшей непереносимости касаний, Грейнджер отдалился как можно дальше, ведя разговоры на приличном расстоянии. Конечно, такое этикетом и привито, но вот молодые особы особо бесстрашные (или неразумные) так и рвались как-то невзначай сократить этот минимальный метр. Брюнета удерживало от закономерной всплеска тупой ярости лишь то, что это молодые барышни и что он сам охотник на демонов. Благо первый вечер прошел в спокойном жужжании. Праздник в честь свадьбы принцессы продолжал набирать силы. Три дня к ряду ночи должны были быть очень шумными, но вместо патрулирования, как выразился Тигрил, необходимо присутствовать на мероприятиях знатных особ. Возможно, так Грейнджера принудительно постарались приобщить к всеобщему веселью. Но получилось только хуже. Бессонницы обострились, как и нетерпимость к физическому контакту. Стресс от общения с высокопоставленными лицами голубых кровей раздражал, сильно взвинчивая и так побитую нервную систему. Но он молчал. В конце концов, командир был прав, нельзя пренебрегать поддержанием хороших и нейтральных отношений, а безопасностью займется стража. В случае чего, уполномоченные лица их найдут и донесут. Тем более, учитывая происхождение самого Грейнджера, аристократы были очень даже увлечены разговором с мрачным охотником, когда того получалось выловить из толпы. Надо было пользоваться подобным. И Тигрил не брезговал, заманивая побольше людей на такое недолгое, но закрепляющее хорошие настроения общение. После первого такого удручающе скучного ужина Грейнджер был совсем не в духе. Так что при вялой попытке Алукарда о чём-то заговорить быстро отмахнулся и грубо оттолкнул, минуя команду и скрываясь на втором этаже в своей комнате, где и пробыл до самого утра. Второе пиршество было поздним вечером на следующий день после первого. И на него Грейнджер шёл как на казнь. Впрочем, оно прошло довольно спокойно, без особых обострений нервозности, лишь слегка шершавое общение на протяжении нескольких часов, где брюнет чувствовал себя то диковиной зверюшкой, то желанной романтической фантазией малолетних девиц, то экспонатом в магическом музее с функцией для ведения непринуждённых бесед с кучей скрытых ям и морем подтекстов. Собственно говоря, чуйка Грейнджера не подвела, верно настроив стрелка на тяжёлый для себя третий день праздника. Всё внимание по-прежнему уделялось составу столичного отряда и его подручным в виде секретарей и заместителей. Усталость брала верх вместе с нарастающей жадностью аристократов в общении. Они высасывали всю энергию при очередной попытке попробовать подбить на очередной скандал или сплетню, а, может, или попытке свести стрелка с чьей-то дальней родственницей для получения высокого титула, ведь, со слов тех же дворян: «Ах, Вы такой обаятельный молодой человек, но женской руки Вам совсем не хватает. Знаете, у меня есть племянница. Писаная красавица! Может…» И дальше по кругу. Такие беседы быстро обрывались, теряя почву для дальнейших рассуждений о более подходящей партии. А сам Грейнджер после подобных разговорных трапез, где главным блюдом являлись его мозги, ощущал себя настолько опустошенным, что не хотелось больше ни о чем думать. Утром, как только все потихоньку начали расходиться, Грейнджер, сославшись на неважное самочувствие, удалился подальше от чешущих языками аристократов, надеясь, что вместе со сном уйдёт и ощущение морального растления. Но стоило только остановить повозку, как внутрь вслед за ним, запрыгнул Алукард. Не спрашивая, он захлопнул дверь, закрыл шторы и, наложив ручное заклятие конфиденциальности, посмотрел на Грейнджера. Тот сначала, опешив от наглости своего товарища, оскалился, не желая слушать что-либо ещё и от этого блондина. — Мог и остаться. Там как раз весь светский цветник собрался, идиот, — пассивная агрессия с неприкрытым отторжением чужого общества немного остудили пыл мечника. Тот недоумевающе взглянул на брюнета. — Я тоже устал от постоянного общения и виртуозных заигрываний, — спокойно сказал Алукард, проницательно заглядывая в глаза с алым блеском. — Я вижу, что тебе необходим срочный отдых. Можешь подремать. Я разбужу по приезде. — Спасибо, но, пожалуй, воздержусь, — не менее агрессивно щелкнул зубами Грейнджер, отворачиваясь в сторону. Желанная тишина и одиночество были уже у него в руках, а теперь… А что теперь?! У него были лишь неприязнь к человеку, от которого и так недавно получил порцию… Предосудительного. Так Грейнджер и замолчал, полностью окунувшись в мрачную мигрень с тучей мыслей. Алукард несколько секунд напряжённо молчал, прежде чем наклонился, снова заглядывая в чужие тёмные глаза. Стрелок тут же отпрянул, смотря открыто агрессивно. Пик усталости был достигнут, а вслед за ней доходило до кипения раздражение. Вкус уже осел на языке, предвещая выплеск. — Что тебе от меня снова нужно? — по слогам произнёс Грейнджер, не чувствуя себя готовым о чем-либо говорить. Он вымотался. Конская усталость пропитала его существо всеми возможными способами. — Я хотел поговорить, — спокойно сказал Алукард, как-то странно разглядывая чужое лицо. Этот взгляд вызвал даже у совсем измученного тела мурашки по коже, посылая электрический ток во все конечности. Но ком в горле как появился, так и исчез. Боги, как же всё это странно. До зубной боли странно. До стабильной мигрени. Грейнджер после того, как непонятная реакция схлынула, тут же напрягся, совсем вжимаясь в сидение. Ему не нравились ни жесты мечника, ни то, куда опять всё катится. Моральных ресурсов не было от слова совсем, и оттого брюнет быстро выставил вперёд ладонь, притормаживая на что-то решительно настроенного блондина. — Нет, я не хочу. Точно не сегодня и не сейчас. Оставь меня в покое. Грейнджер был серьёзно настроен, скаля зубы. Алукард сначала застыл и, придя в движение, порывался всё сказать что-то, но каждый раз обрывался в самом начале. Спустя несколько бесплодных попыток брюнет отвернулся, прежде с пренебрежением закатив глаза от усталости. И Алукард, замерев, опустил взгляд на пол, чтобы потом молча сесть прямо. Поездка прошла в полной тишине. И лишь когда Грейнджер оказался в кровати, в груди неприятно кольнула, но тут же заглохла совесть. Она была безжалостна к нему, но только не сегодня. Сегодня она оставила его в покое, отпуская в царство Морфея.***
Третье торжество, которое должно было оказаться завершающим, Грейнджер готов был бросить сразу же. Ему не нравилось то место, в которое им необходимо было поехать. Госпожа дома, устраивающего ужин, была той, кто довёл когда-то юного Грейнджера до ненависти к подобным мероприятиям. Каждое отдавалось зудом раздражения, но от этого ещё на стадии подготовки к сборам изнутри порывались ядовитые колкости и мрачная удушающая атмосфера. Где бы он ни оказался, везде бы сохранил достоинство и спокойствие, но здесь с большим сомнением он готов был поставить на полчаса натуженной улыбки. После… После он не ручался за то, что могло бы произойти. Наверное, с самого утра это было заметно. И даже Тигрил напрягся, видя подобный настрой. Конечно, приказ был отдан вести себя прилично, не ввязываясь в неприятности. Но стоило стрелку кивнуть, как Харит сжался, а Фанни и Алукард как-то тревожно на него посмотрели. Брюнет даже не старался кого-то запугать, однако его раздражение и немая убийственная аура душила даже когда она была направлена не на близких ему людей. — Грейнджер… — начал было Тигрил, как стрелок с громким стуком опустил вилку на стол, отодвигая назад стул и выходя из-за стола. — Всем приятного аппетита. Когда дверь захлопнулась, командир устало потер переносицу, куда-то задумчиво уставившись. Харит с тревогой оглядывал команду, совсем растеряв интерес к еде. Фанни нахмурилась, переведя взгляд на тарелку. Алукард повёл плечами, сбрасывая убийственное намерение. До самого конца завтрака никто не проронил и слова. Лишь выйдя из трапезной, мечника окликнула младшая Вайтинг. — Алукард, — она твёрдо посмотрела ему в глаза, сжав предплечье. Убедившись, что чужое внимание целиком и полностью сосредоточено на ней, девушка продолжила. — Поговори с Грейнджером. Ты всегда умел его успокаивать. А этим вечером он нужен нам совершенно точно не с таким настроем. Герцогиня Глория является представителем очень влиятельного знатного рода, который всегда был одним из главных спонсоров армии, если всё скатится до скандала, то… Алукард, поначалу не вслушивающийся в слова девушки, постепенно втянулся. Внутреннее скрытое раздражение сменилось рациональными доводами сестры по оружию. И лишь недобрый блеск в глазах стрелка показывал нежелание сегодня общаться. Но… Если они потеряют в этот непростой для всей страны период подобную поддержку, то для армии настанут не самые светлые дни. Скорее всего, отвоёванные территории не получится удержать, а города постепенно полностью падут в лапы Бездны, погружаясь в пучину отчаяния, кровопролитие и царство тьмы. И лишь одна мысль о демонах была куда большим стимулом перешагнуть через себя и кивнуть. Фанни, наконец, отошла, выпуская из своей цепкой хватки чужую руку. Та тут же отдалась глухой болью, но Алукард даже не поморщился: спокойно посмотрев на мечницу, он ушёл по своим делам. И шёл по коридору к комнате Грейнджера охотник уже ближе к сборам. Все вопросы по работе были разрешены, приказы отданы, люди распределены, так что сейчас, шагая по второму этажу общежития, Алукард размышлял о том, как начать этот с какой стороны не посмотри непростой разговор для обоих охотников. Ночь после бракосочетания Алукард не помнил толком, но, судя по тем обрывкам, что все-таки были в его голове, он понимал откуда могут расти ноги у взвинченного состояния… Друга. В груди сжималось только от одной мысли, что из-за него их отношения могли скатиться на самое дно, даже пробивая его. И эта выгребная яма порушенного доверия… Мечник отчаянно не хотел такой участи для них. Но и говорить после последней беседы с глазу на глаз не хотелось. Однако он уже пообещал, тем более риски, да и… Подняв голову, Алукард устало вздохнул, видя перед собой дверь в нужную ему комнату. Плотная, из тёмного дуба с заклинаниями, которые невозможно вскрыть без специального ключа. И у него он был. Покрутив в руках брякающую связку, блондин смело подался вперёд, заходя в комнату. Встретила его привычная тишина, пересекаемая лишь шорохом бумаги и других принадлежностей для письма. Полумрак комнаты был типичен даже для ясного дня, так как шторы были из плотной тёмной ткани, и при желании могли спокойно приглушить солнечные лучи. Грейнджеру так было комфортно. Алукард даже засмотрелся за спокойными движениями стрелка, который в очередной раз писал музыку для любимой скрипки. Исписанные черновики валялись то под руками, то у ног на полу, то где-то далеко комками. Творческий процесс был в самом разгаре. И блондина это не могло не радовать, ведь именно в такие моменты Грейнджер выплескивал основной процент раздражения. Так что сейчас тот должен был быть наиболее спокоен. Однако… — Катись отсюда, — стрелок был совершенно недружелюбно настроен. — Я не планировал ни с кем контактировать до нашей… Поездки. — Зато я с тобой, как раз наоборот, хотел поговорить, — спокойно отозвался Алукард, закрывая дверь на ключ и убирая связку в карман. Брюнет, нахмурившись, отстранился от листов бумаги, пододвигая стул и не жалея исписанных почеркушек, жалобно скрипнувших под ножками мебели. Часть порвалась, часть смялась, но малая доля уцелела. Мечник отстранённо подумал, что союзнику так обращаться с собственными творениями не следовало бы, пока не наткнулся на злой, как тысячи чертей, взгляд тёмных глаз. — О, правда? Что ж, я слушаю, — едко отозвался Грейнджер, проследив за закрытой дверью. — Только побыстрее. Побыть в тишине я совершенно не прочь. — Жаль это слышать, — ответил Алукард, а после, оглянувшись по сторонам, подошёл к кровати, расположенной по середине у самой стены, чтобы, осторожно убрав листы, присесть. Что ж, разговор будет долгим.