Дышать

Не то чтобы он боялся его, конечно нет. Походные костры — это весело, когда погода хорошая, а остров дружелюбен, на фонарики приятно смотреть, когда он и его команда проводят ночь, пуская их по океану или в небо, а Усопп создает лучшие фейерверки для вечеринок по случаю дня рождения. Но все же, если бы Луффи заставили ответить честно, он бы сказал, что не любит огонь. Несомненно, все началось с Серого Терминала, когда они убегали от пекла и выстрелов, потная рука Эйса сжимала его собственную до синяков, все вокруг сгорало дотла. Невозможно было дышать, не задыхаясь от дыма, и Луффи все еще может слышать крик Эйса, когда команда Блюджема пыталась его убить. Затем, после этого, Догра рассказал им о смерти Сабо, и, да, тот каким-то образом сбежал, но долгое, долгое время он был мертв — Эйс умер, не зная, что Сабо выжил — и Луффи не видел, как это произошло, но его мозг все равно составил для него картину: горящая лодка Сабо, должно быть, была уничтожена этими проклятыми дворянами. В Арабасте огонь стал лучше, когда Эйс сделал из него что-то хорошее, потому что он ушел и превратился в Огненного Человека. Луффи больше всего нравилось не только то, насколько крутыми были его силы или насколько сильнее стал его и без того суперсильный старший брат, но и то, что огонь больше никогда не сможет ранить Эйса. Только за это он мог полюбить мерцание оранжево-красного, которое так игриво танцевало на плечах Эйса по его команде и никогда не обжигало, даже когда Эйс обнимал его. По крайней мере, он так думал. Но потом случился Маринфорд, случился Акаину, и Луффи понял, что ему никогда в жизни не понравится огонь. Он может терпеть его, потому что огонь нужен для многих вещей, и многие люди сражаются с помощью той или иной формы огня — например, Санджи и Фрэнки — и Луффи никоим образом не скажет им прекратить сражаться или сказать своей команде прекратить разводить костры, создавать фонари или фейерверки, потому что это было бы действительно глупо и несправедливо. Но, когда ему не нужно с ним мириться, Луффи держится от всего этого подальше, насколько это возможно. Он не напуган. Ему он просто не нравится. А иногда, он так сильно ему не нравится, что тот даже вторгается в его сон, что является откровенным жульничеством, потому что он не может бороться с огнем или убежать от него во сне. Он думает, что видеть огонь во сне на самом деле хуже, чем реальный огонь, потому что, когда он спит, его разум путается в том, что реально, и в итоге это превращается для него в совершенно новый кошмар, пока он, наконец, не просыпается рывком с бешено колотящимся сердцем, кружащейся головой, и треском пламени в ушах; когда он пытается вспомнить, где находится. Это не то, с чем он не может справиться, потому что привык к этому. Эти ночные кошмары у него уже давно, еще с Терминала, и он даже научился просыпаться без звука, потому что раньше просыпался с криком, и иногда Эйс кричал на него, но чаще он просто изображал это ужасно виноватое выражение на своем лице, словно все это было по его вине, а Луффи не хотел, чтобы Эйс страдал только потому, что его собственный глупый мозг вел себя еще тупее. Итак, годы спустя, на Мерри, а затем на Санни, с расширяющейся командой вокруг него, кошмары больше не приходят так часто, но все же появляются, и Луффи по-прежнему просыпается от них в полной тишине, даже когда он весь в поту, а его руки трясутся, и он не чувствует ничего, кроме горелой плоти. Этот раз ничем не отличается. Он подскакивает в постели, обливаясь потом и давясь пустотой, и автоматически пытается вернуть свое дыхание в норму. Нормально - это хорошо. Как только он придет в норму, с ним все будет в порядке, и все закончится. Он отрывает пальцы от шрама на груди и позволяет им шарить по краю койки, чувствуя твердую древесину под ладонями, одеяла, спутанные вокруг его ног, знакомое покачивание корабля в море. Он начинает считать. Один - Зоро, на койке справа от него, спит крепко, положив мечи рядом с собой. Три - Усопп храпит над ним, свесив руки через бортик. Пять - Чоппер над Зоро, издает эти забавные сопящие звуки с каждым вздохом. Четыре - Санджи на соседней койке, снова навсегда с ними. Семь - Фрэнки… Фрэнки нет здесь гдеончтослучилосьонтожеушел — ночная смена. Точно, у Фрэнки же середина смены, и все еще темно, без намека на рассвет, так что он должен быть в вороньем гнезде прямо сейчас. Затем, восемь - Брук над Санджи, и Луффи может видеть белизну его костей даже со своей кровати. И девять - Джимбей, который присоединился к ним в Вано, как и обещал, что сделает это, когда больше не будет в лапах Большой Мамочки. Два и шесть, Нами и Робин, прямо над ними, и Луффи даже чувствует их, когда его легкие снова начинают нормально работать. Когда он напрягает свои чувства, то может засечь и Фрэнки тоже. Вся его команда здесь, все живы, никто не вынуждает их уходить, никто не похищает, никто не сжигает. Они все еще пришвартованы у берегов Вано, ожидая, пока все выздоровеют, прежде чем, наконец, двинуться дальше. Все в порядке. Он зажмуривает глаза и прижимает к ним ладони, пытаясь заставить образы в его голове исчезнуть быстрее. Они все равно затягивают его в них, истина и фальшь смешивается вместе, и он чувствует, как его дыхание в груди снова сбивается, но ничего не может с этим поделать: Он вернулся на Остров Рассвета, застрял в Сером Терминале, и все горит, потому что Акаину нашел его и Эйса и использовал Вызов Пяти, и никто не выжил… Эйс в его руках, взрослый в одну секунду, маленький - в другую, и всегда с кровавой прожженной дырой прямо в груди… Кто-то привязал Сабо к кораблю и поджег его, и Луффи не может добраться до него, как бы быстро он ни пытался бежать… Он вернулся в Эниес Лобби, но они не смогли добраться до Мерри, и ему приходится наблюдать, как огонь сначала поглощает его накама, прежде чем, наконец, охватывает и его… Он вернулся в Маринфорд… Он на Пирожном Острове, и ноги Санджи в огне, и Луффи позволяет ему сжечь себя, и сжечь, и сжечь, потому что он накама, а Луффи недостаточно, чтобы заставить его чувствовать себя в безопасности… Он вернулся в Маринфорд… В Арабасте так жарко... Арабаста в огне, а Эйс не неуязвим... Он вернулся в Маринфорд… Мерри в огне, и это вина Луффи, он никогда не заслуживал этот корабль… Душка-солнце Большой Мамочки сияет все ярче и ярче, и Санни рассыпается под ним в пепел… Повсюду дым и пушечная пальба, и Луффи оставляет Джимбея позади... Деревня Фууша сгорает, когда Акаину самолично уничтожает остров, просто чтобы выследить Луффи... Он вернулся в Маринфорд… Эйс в огне... Сабо в огне... Он вернулся в Маринфорд… Раскат грома приводит его в себя, потому что гром всегда означает дождь, а в его кошмарах никогда, никогда, никогда не бывает воды. Он опускает руки обратно на колени. Его сердце все еще пытается вырваться из груди, и он знает, что дышит слишком быстро, но… Раздается гром. Идет дождь. Он чуть не падает с кровати, но его тело знает, как вести себя тихо в таких случаях. Он на мгновение сбит с толку, когда чуть не врезается в другую койку слева от себя, а затем он вспоминает, что Пираты Сердца остались у них на пару ночей, потому что Полярный Тан получил некоторый урон в морском сражении против Пиратов Зверей, и половина их комнат была затоплена, поэтому им нужно сначала починить его, а это значит, что на Санни в данный момент две команды. Вано действительно предлагали жилье для всех, но половина страны также сильно пострадала во время войны, так что всем пиратам было проще спать на своих кораблях. Многие самураи все равно не очень их любят, ибо они - пираты и все такое, даже если они фактически помогли убить Кайдо и всех его Бедствий, а Момо и Хиёри поручились за них. Впрочем, это нормально, потому что Санни достаточно большой, и Фрэнки не составило труда повесить еще несколько двухъярусных коек. Однако у Торао слишком много накама, поэтому все они не поместились бы в спальных помещениях. Но в баре-аквариуме достаточно места, и, сложив внутри достаточное количество одеял и подушек, это будет похоже на огромную ночевку в окружении океана. У Луффи даже возникло искушение присоединиться к ним. Но Торао хотел спать в кровати… Ну, он не сказал так, но Луффи все равно знал, потому что Торао полностью повернулся в сторону мужских помещений, будто это было привычкой, прежде чем спохватился, замер и натянул шляпу пониже, как он делает, когда смущен. Кроме того, они на самом деле никогда не убирали койку Торао с тех пор, как он присоединился к ним после Панк Хазард, поэтому, очевидно, все знали, где будет спать Торао, а Луффи хотел спать там, где спал Торао. Так что, они здесь, и Бепо, и Пингвин, и Шачи тоже перебрались сюда, и если Луффи не будет осторожен, он разбудит их. Он не знает, как остальные, но Торао спит очень чутко, и тому действительно нужен сон, ведь он никогда не спит достаточно. К счастью, он пока не двигается, итак, Луффи обязательно огибает дополнительные койки, прежде чем, спотыкаясь, бредет к двери так быстро, как только позволяют его трясущиеся ноги. Он, шатаясь, выходит на улицу и тут же попадает под ливень. Это такой шторм, который налетает, и льет, льет и льет при очень слабом ветре, и если вы остаетесь под ним достаточно долго, возникает ощущение, что вы можете утонуть стоя. Однако все, о чем заботится Луффи, - это о том, что он мокрый, и его горло, наконец, начинает меньше чувствовать себя так, словно в нем застряли кости. Он пробирается к штурвалу, к носовой фигуре. Это его место, место, где он чувствует себя ближе всего к Санни, хотя даже он знает, что сейчас лучше не забираться наверх и не сидеть меж её колючей гривы. Иногда, однако, помогает просто прислониться и позаимствовать часть силы его корабля. Санни, казалось, никогда не возражала, всегда была крепкой и надежной, даже когда ее капитан не очень хорошо себя чувствовал, так что именно это он и делает сейчас, - прижимается к ней и сосредотачивается на уменьшении боли в груди. Этот раз хуже, чем обычно. Его дыхание то прерывается, то возобновляется снова, слишком быстрое и слишком громкое, и из-за этого у него ноют ребра. Он все еще восстанавливается после боя с Кайдо. Какая-то его часть, которая в данный момент чувствует себя очень отстраненной, вдруг указывает, что его бинты промокли насквозь, а это нехорошо. Чоппер и Торао будут в бешенстве. Остальную его часть это вообще не волнует. Они все равно уже промокли. Он просто сменит их позже и отсидит лекцию. А пока он прижимается лбом к Санни, впивается пальцами в шрам на груди и кашляет, сглатывает, снова кашляет, пытаясь очистить легкие от дыма, которого, как он осознает, не существует. Ему все еще слишком жарко, и какое-то время он задается вопросом, а не идет ли на самом деле дождь из какой-нибудь огненной воды. Это было бы отстойно. Он продолжает дышать, продолжает пытаться дышать. Он проделывал это достаточно раз, чтобы понять, что ему нужно просто перетерпеть, как бы плохо это ни было. Это не сложнее, чем сражаться с Минго, Катакури или Кайдо. Это не сложнее, чем потерять Эйса. Но он такой горячий, будто пылает под самой кожей. И каждый раз, когда он моргает, он снова оказывается в Терминале, или в Маринфорде, или вообще нигде, но все вокруг охвачено пламенем. Он пытается думать о чем-то другом. Иногда это помогает. Он думает о Зоро и его мечах, об Усоппе и его историях, о Нами и ее картах, о Санджи и его еде… и о его сигаретах и огненных ударах и… Луффи поднимает голову и снова ударяется ею по темному от дождя дереву. Он снова хрипит, каждый вдох царапает его горло, словно в нем внезапно выросли шипы, и его голова кажется слишком легкой, а тело - слишком тяжелым. Над головой грохочет гром. Океан ревет в ответ. Луффи чувствует себя так, словно его поджаривают изнутри, и он задается вопросом, чувствовал ли Эйс то же самое перед смертью. Он пытается выпрямиться, затем пошатывается, теряет равновесие и вместо этого падает на колени, скользя одной рукой вдоль борта корабля. Другой бьет себя в грудь, потому что его дурацкие легкие не работают, и почему на этот раз все так плохо, он ведь под дождем и все такое, сейчас должно быть лучше, ему должно стать лучше, но он не может дышать — Кто-то прикасается к нему. Чья-то рука ложится ему на плечо, и на одно мгновение, с замиранием сердца, Луффи чувствует только руки Эйса на своих плечах, прижимающие его к земле, даже когда жар магмы Акаину обрушивается на них, и бежать больше некуда. И это не один лишь Эйс. Это Зоро, Нами, Усопп и Санджи, Чоппер, который слишком мал, чтобы выдержать это, и Робин, которая слишком худенькая, Фрэнки, у которого слишком много схем и проводов, а Брук всего лишь кости, разобьется ли он сначала или распадется на части? Джимбей уже взял за него один удар, никогда снова, а тут даже Виви, Сабо и… Луффи набрасывается, что-то дикое, безмолвное и наполненное ужасом вырывается из его губ. Он наполовину ослеплен дождем и, кажется, не может подняться на ноги, но его рука натыкается на что-то мягкое, и этого достаточно. Его пальцы цепляются за ткань, и он дергает человека вниз, переворачивая его так, чтобы он оказался сверху, а они в безопасности под ним, а затем огонь лижет его спину, плавит кожу, прожигая его насквозь, но это нормально, потому что Луффи теперь сильнее, достаточно силен, чтобы на этот раз защитить всех, и как бы ни было жарко, он не падет- На его плече лежит рука, уговаривающая его успокоиться, и так не должно быть. Рука на его плече, другая - на спине, а в ушах - голос, едва слышный из-за шума дождя. Дождь. Идет дождь. — …паническая атака, Мугивара-я, — говорит ему голос, ровный и успокаивающий, и именно это, наконец, возвращает его в настоящее, на палубу его корабля, где над головой бушует шторм, а огня не видно. И Торао - тот, кто лежит под ним, но его руки теплые, большие и тяжелые, они лежат на лопатках и спине Луффи и источают мягкое тепло, которое, кажется, отталкивает огонь. Глаза Торао пристально смотрят на Луффи, и он не отводит взгляда, даже когда Луффи смотрит, дергаясь от желания найти надвигающуюся тень Акаину. — Хей, Мугивара-я, можешь кое-что для меня сделать? — Вместо этого спрашивает Торао, ровно и успокаивающе, потому что его голос всегда такой, по крайней мере, когда они не борются за свои жизни, а Луффи снова забыл План. Луффи резко опускает голову, быстро моргая, пытаясь сосредоточиться, пытаясь дышать. Торао до сих пор не отпускает его, и это заставляет Луффи меньше чувствовать, что он может разлететься на куски прямо здесь и сейчас. Он концентрируется на том, чтобы слушать, и это не так уж сложно, когда говорит Торао. — Можешь скопировать меня? Вот так. Грудь Торао расширяется от его глубокого преувеличенного вдоха, а затем еще раз, и еще, и еще, и это тяжело, но Торао попросил, поэтому Луффи изо всех сил старается соответствовать ему. Это занимает много времени, мир пару раз расплывается, а его пальцы так крепко сжаты на свитере Торао, что тот, вероятно, никогда не разгладит складки, но постепенно давление в его груди ослабевает, его легкие перестают казаться сдавленными, и на языке ощущается вкус дождевой воды и соли, а не горелой плоти, дыма или пепла. Он падает вперед, бескостный и измученный, и утыкается лицом в изгиб шеи Торао. Торао не отталкивает его, хотя в этот момент он должен быть таким же промокшим, как и Луффи, но он садится, передвигая Луффи, пока тот не оказывается окутанным его руками. — Здесь больше никого нет, — говорит Торао, и Луффи вроде как хочет знать, как он это делает — говорит вот так, спокойно и успокаивающе, не меняя тембр голоса даже посреди бури. — Я собираюсь поднять тебя. Это не звучит как вопрос, но чувствуется им, поэтому Луффи кивает головой с того места, где он все еще прячется в плече Торао, вцепившись пальцами в его свитер. Это нормально, только один раз, только сейчас. Здесь больше никого нет, а Торао не расскажет. Он чувствует, как Торао встает, чувствует, как смещается его вес, чувствует, как его руки поднимают Луффи немного выше. А затем, между одной секундой и следующей, дождь прекращается, буря стихает, и остается только звук капающей на пол воды. Луффи чувствует запах фруктового шампуня Нами и цветочного Робин. Они в купальне. — Я собираюсь наполнить нам ванну, — произносит Торао, подходя к стопке табуретов у стены. — Хочешь сесть? Луффи отвечает не сразу. Торао не отпускает его, а вместо этого стоит и держит Луффи, как будто он мог бы делать это всю ночь. …Сейчас ночь. Торао должен спать. И он тоже все еще восстанавливается после Кайдо. Луффи заставляет себя ослабить хватку. Он вдыхает, выдыхает, с облегчением обнаружив, что пришел в себя, даже если все еще немного дрожит. И замерз — когда он успел так замерзнуть? И очень устал, даже больше, чем обычно, после одного из своих ночных кошмаров, повторится, ночью. И Кайдо. Так что это тоже в порядке вещей. Он поднимает голову и кивает. Торао какое-то мгновение изучает его, и по какой-то причине Луффи не может встретиться с ним взглядом, поэтому, вместо этого, он извивается, чтобы его опустили, и Торао отпускает его. Ни один из них не произносит ни слова, пока Торао идет раскручивать краны, а Луффи немного одергивает свою промокшую одежду, прежде чем пожать плечами и снять одежду, обменяв ее на полотенце на вешалке. Его бинты тоже, преимущественно после того, как Торао видит, что он делает, и не останавливает его. Вода становится розовой, когда Луффи включает душ, и он наблюдает, как вода стекает в слив, прежде чем снова отключить воду. К тому времени ванна наполняется, и вода теплая, когда он скользит в нее, но не напоминает ему об огне. Она лишь похожа на столь необходимое объятие, и даже потеря части его энергии не мешает ему наслаждаться этим. Торао присоединяется к нему через несколько минут, бинты тоже сняты, а полотенце обмотано вокруг талии, и с довольным вздохом соскальзывает в ванну. Ванна достаточно большая, чтобы в ней с комфортом поместились три Джимбея, так что для них двоих она просто огромна. Однако Торао сидит прямо рядом с ним, свесив одну руку за край ванны, чтобы убедиться, что он случайно не утонет. В отличие от Луффи, который медленно погружается в воду, пока Торао не вздыхает и не поднимает его обратно. — Не делай этого. Луффи фыркает, но послушно откидывает эластичную руку назад, так что она свешивается за бортик. Не то чтобы они и впрямь утонут. Луффи не совсем понял суть объяснений Фрэнки, но трубы, в основном, что-то делают с морской водой по пути на корабль и делают так, чтобы она не так сильно влияла на пользователей Дьявольских Фруктов. Луффи даже все еще может использовать в ней свои силы; он просто чувствует себя вялым, когда это делает. А на случай чрезвычайных ситуаций на стене есть колокольчик, чтобы в случае необходимости позвать на помощь. Но Торао беспокойный, так что Луффи перестрахуется, чтобы заставить его меньше волноваться. В купальне спокойно. Дождь снаружи, кажется, идет не так сильно, но ветер усилился и бьет в окно, словно хочет, чтобы его впустили. Санни тем не менее стоит крепко, и комната остается надежно защищенной от непогоды. Однако при этом напоминании Луффи сползает немного ниже в воду. На самом деле на улице было довольно холодно, а он этого не заметил. Это немного странно. И этот кошмар длился намного дольше обычного, так что это еще более странно. Но у него также давно их не было, с тех пор как… на самом деле до Дресс Розы, и даже тогда он не нуждался в дожде, и каждый раз ему требовалось всего несколько минут, чтобы прийти в себя. Обычно так и происходило, если не считать тех нескольких месяцев после Маринфорда, о которых ему не очень нравится вспоминать. Но с тех пор, как он попал в Новый Мир, он был в порядке, в порядке на Острове Рыболюдей и Панк Хазард. Однако после этого все было как в тумане: битва за Мера Мера но Ми, обнаружение того, что Сабо вернулся к жизни, надирание задницы Минго, побег с Дресс Розы, прибытие на Дзо, преследование Санджи, прибытие на Тотто Лэнд, что-то вроде сражения с Джерма, битва с пиратами Большой Мамочки, битва с Большой Мамочкой, спасение Джермы, битва с Катакури, сражение с целой кучей людей, а затем отплытие до Вано, еще немного сражений, попадание в плен, освобождение и, наконец, победа над Кайдо и его командой раз и навсегда. Теперь, когда Луффи думает об этом, сегодня, вероятно, у него есть время, чтобы поспать больше, чем несколько часов ночью впервые за… немногим больше месяца? За исключением времени сразу после победы над Минго, но Торао, вероятно, заявил бы, что это потому, что он был без сознания, а не спал, и, очевидно, есть разница. А поскольку его дурацкие кошмары очень несправедливы, они, конечно же, решили, что сейчас самое подходящее время вернуться и снова побеспокоить его. Это реально несправедливо. Он не может ударить то, чего на самом деле нет. Он вдыхает. Вода только что стала горячее? Этого не может быть, никто не прикасался к кранам и- Чья-то рука обхватывает его собственную, и Луффи моргает, когда понимает, что снова царапает шрам на груди. — И без этого тоже, — мрачно говорит Торао, возвращая руку под воду. Проходит мгновение тишины. Пальцы Торао дергаются, как будто они собираются отпустить его, но даже когда Луффи с любопытством смотрит на него, челюсть Торао сжимается в упрямую линию, и вместо этого его рука крепче сжимает руку Луффи. Луффи моргает, глядя на него, затем опускает взгляд на их руки сквозь колышущуюся воду. Рука Торао больше, чем его, но… он думает, что ему нравится, как она ощущается на его собственной. Он откидывается на спинку ванны, оставив свою руку в руке Торао, и по какой-то причине он чувствует, как Торао немного оседает рядом с ним, издавая короткий вздох, который звучит очень похоже на облегчение. Луффи обеспокоенно смотрит на него. У Торао же нет проблем с дыханием тоже, верно? Но Торао лишь качает головой, еще больше погружаясь в ванну, не отпуская руку Луффи, и он выглядит нормально, так что Луффи опускает это. Торао не любит, когда на него давят, если он не хочет делиться, и, пусть иногда его все равно нужно подтолкнуть, сейчас это не тот случай, поэтому Луффи бездействует. Он наполовину думает, что они могли бы просто посидеть здесь и отмокать, пока вода не остынет, больше ничего не произнося, потому что Торао — тихий человек, а Луффи — на этот раз — тоже не хочет говорить. Он как бы хочет снова заснуть, но в тоже время вроде как и нет. По большей части, он думает, что это приятно — сидеть с Торао и слушать плеск воды в ванне, смешанный с отдаленным ревом бури над ними. Так что это сюрприз, когда Торао первым нарушает молчание, резко, но решительно, будто думал об этом какое-то время. — Часто у тебя случаются панические атаки? Луффи склоняет голову набок, хмурясь в замешательстве. — Панические атаки? Торао хмурится в ответ, уже не так растерянно, скорее, словно решает какую-то обнаруженную проблему. — То, что только что произошло снаружи. Когда ты не мог нормально дышать. Путаница проясняется. Ну, по большей части. — А! Это был просто кошмар, Торао. Ну, мне приснился кошмар, и обычно это не так уж плохо, особенно если я выхожу на улицу и идет дождь. — Он корчит гримасу. — Этот раз был странным, но обычно мне даже не нужно вставать с постели, и все заканчивается через пару минут. Я не могу бороться с кошмарами, пока сплю, но могу, когда бодрствую! — Он немного сдувается. — Ну, во всяком случае, за исключением этого раза. Но теперь мне лучше! — Он кое-что осознает и улыбается. — Благодаря тебе. Ты всегда заставляешь меня чувствовать себя лучше. — Он слегка пихает их плечи друг о друга. — Спасибо, Торао! Выражение лица Торао делает что-то забавное, будто он не может решить, что показать, поэтому пытается применить три разных способа одновременно. Его уши также розовеют, и он бормочет что-то себе под нос, чего Луффи не слышит. Он звучит раздраженно, но под водой его рука сжимает руку Луффи, и этот ответ может понять даже Луффи. — Я почти ничего не сделал, — наконец ворчит Торао, а затем поспешно продолжает: — Это была паническая атака, Мугивара-я, и я думаю, воспоминания тоже. У тебя была гипервентиляция — потребление кислорода и углекислого газа… — Он замолкает, глядя на Луффи, а затем говорит гораздо проще. — Достаточно ужасные кошмары могут вызвать панику даже после пробуждения, даже если твой разум знает, что все, что ты все еще видишь, не реально. Это может повлиять на дыхание, а если это продлится слишком долго, ты можешь потерять сознание, потому что тебе не хватает воздуха. Хах. Ну, это имеет смысл. И Луффи вроде как уже знал кое-что из этого, просто не такими словами. — Это был Маринфорд? — внезапно спрашивает Торао, и они оба смотрят на шрам на груди Луффи. Мгновение спустя большой палец Торао скользит по костяшкам пальцев Луффи, и он хрипло добавляет: — Тебе не нужно ничего говорить, если не хочешь. Луффи… позволяет своим ногам всплыть, сгибая пальцы прямо над поверхностью, а затем снова опускает их, скрывая из виду. Если бы это была его команда, он бы ничего не сказал. Конечно же, не потому, что он им не доверяет, они его накама, и если бы они очень, очень хотели знать, он бы им немного рассказал. Но они никогда не спрашивали о его прошлом, если только не всплывало что-то действительно конкретное — например, откуда взялась его шляпа, он мог бы говорить об этом весь день, — и у него никогда не было причин поднимать эту тему самому. Он всегда верил в то, что нужно смотреть в будущее, двигаться вперед, жить свободно, а это означает свободу и от всего, чем прошлое может вас сковать. Дело даже не только в нем. В общем, никто из них на самом деле не спрашивает о прошлом друг друга, по крайней мере, до того, как они все встретились. Новым членам нравится слушать о том, как познакомились старшие участники, что всегда создает хорошие истории, а читать об этом из дневников Робин — это не то же самое, так что это нормально. Но о Раньше — они не лезут из кожи вон, чтобы говорить об этом. Единственная причина, по которой они в любом случае знают почти всех, заключается в том, что большинству членов экипажа пришлось буквально бороться, чтобы избавиться от своих цепей, это нелепо. Санджи был последним из них, и он категорически запретил слова "Джерма 66" и "Винсмок" на корабле, как только все закончилось. Как только их цепи разорваны, они обычные люди, которые предпочли бы продолжать создавать новые и лучшие воспоминания, чем сидеть сложа руки и хандрить из-за вещей, которые больше не могут причинить им боль и которые все равно нельзя изменить. Итак, если бы вопрос был от команды, Луффи не сказал бы, потому что он не тот тип, как и они, но также и потому, что он капитан, и есть некоторые вещи, о которых на самом деле нельзя говорить со своей командой, когда ты лидер. Даже Луффи понимает это. Они семья, они накама, но он - капитан, и даже если ему не нужно быть сильным для них все время, даже если они не ожидают от него этого и все равно будут уважать его впоследствии, это не значит, что он не хочет быть таким. Выбиваться из сил после боя и нуждаться во времени для восстановления — это одно; это не слабость, это просто жизнь, и все, что вы можете сделать, это встать, стать сильнее и сражаться лучше в следующий раз. Но делиться… делиться тем, о чем спрашивает Торао — это то, с чем Луффи помогает своей команде, потому что их прошлое просто не перестанет преследовать их. Но это не то, с чем им когда-либо приходилось помогать Луффи, потому что это не то, с чем Луффи нуждается в помощи, не так, как его накама, так какой смысл говорить об этом? Но, может быть, в этом-то все и дело - прямо сейчас спрашивает Торао. Торао, который видел Луффи в его очень, очень плохом состоянии, и два года спустя все еще думал, что он достаточно силен, чтобы объединиться с ним. Торао, который является капитаном, плывущим под своим собственным флагом, и не нуждается в защите со стороны Луффи, как команда Луффи… хотя иногда он нуждается в защите другими способами, в основном, когда он слишком много думает и запутывается в разнице между вещами, ради которых стоит жить, и вещами, ради которых стоит умереть, но ничего страшного, Луффи работает над тем, чтобы помочь ему стать в этом лучше. Это Торао, который рассказал ему немного о Кора-сане, но все еще не ожидает, что Луффи расскажет ему секретные душераздирающие вещи взамен, если он этого не хочет. Торао, который все еще держит его за руку и ждет, пока Луффи примет решение, как будто он мог бы ждать вечно, и если Луффи скажет «нет», то это ничего страшного. Главным образом, это Торао, задавший вопрос, а Торао никогда не лезет из кожи вон, чтобы спросить о чем-либо, если это не то, что его волнует. — …Часть острова, на котором я вырос, — сбивчиво начинает Луффи, снова высовывая пальцы ног из воды, просто чтобы сосчитать появляющуюся вокруг них рябь, — была подожжена, когда я был ребенком. Он бросает взгляд в сторону как раз вовремя, чтобы заметить сужение глаз Торао, его версия удивления. Луффи кивает. — Мм. Это произошло потому, что нас посещали Небесные Драконы, и дворяне хотели произвести на них впечатление. Серый Терминал был гигантской свалкой прямо за городскими стенами, где должны были жить люди, которые были недостаточно хороши, чтобы жить в городе вместе со знатью. Дворяне также сваливали туда весь свой мусор, поэтому они подумали, что было бы хорошей идеей сжечь все до того, как туда доберется Небесный Дракон. — Он делает паузу, слегка брыкает ногами, что заставляет воду плескаться. — Они хотели, чтобы все исчезло — и мусор, и люди. И никому не разрешалось убегать, потому что, если они попытаются спастись от огня, их просто застрелят. Он снова останавливается, затем смотрит вниз, где Торао сжимает его руку так сильно, что может остаться синяк. Хорошо, что Луффи резиновый. — Торао? Ты в порядке? На этот раз глаза Торао расширились, он был потрясен больше, чем Луффи когда-либо видел. Луффи колеблется, затем сжимается так успокаивающе, как только может. — Все в порядке, мы с Эйсом благополучно выбрались, хотя в то время было очень жарко и очень страшно. — Он морщится. — В отличие от многих других людей. Но мне и Эйсу повезло. А я вообще везунчик. Когда мы пытались найти выход, нас поймали парни, нанятые дворянами, чтобы поджечь все вокруг, и один из них чуть не убил меня, но Эйс немного сошел с ума из-за них и нокаутировал большинство из них с помощью Хаки Завоевателя, так что я был спасен! Ему было всего десять, представляешь? И мы никогда даже не слышали о Хаки. Но он был уже так силен. Луффи замолкает. Он опускает ноги обратно на дно ванны и проводит рукой по шраму на груди. Иногда кажется, что тот горит, даже когда у него нет кошмаров. Или панической атаки. (Это подходящее слово для подобного. Луффи определенно всегда чувствует себя так, словно на него нападают.) Он немного вздрагивает, когда Торао толкает его в плечо. Его хватка уже не такая крепкая, и когда Луффи убирает руку со своего шрама и поворачивается к нему, Торао очень внимательно наблюдает за ним, словно видит Луффи впервые или что-то в этом роде, что не может быть правдой, потому что это не имеет никакого смысла. Но это немного напоминает ему их первую встречу на Сабаоди — Торао тогда так же глазел на него, будто Луффи был самой интересной вещью в аукционном доме. Что просто доказывает, что Торао — хороший парень, потому что больше ничего интересного там не было. Ужасно, но не интересно. Сейчас он выглядит более серьезным, чем был тогда, но Торао в целом стал намного серьезнее, чем два года назад, так что это неудивительно. С тех пор, как они победили Минго, он расслабился и даже немного чаще улыбался, так что, по крайней мере, он больше не грустит и не злится все время. — Мне всегда было интересно, было ли в объявлении войны Мировому Правительству и в том, как ты врезал Небесному Дракону, нечто большее, чем ты показываешь, — говорит ему Торао. Луффи издает понимающий звук. — Ну, в основном это было для Робин и Хачи, но да, мне никогда не нравились эти люди. Он снова опускает взгляд на их соединенные руки. Его пальцы начинают сморщиваться, а энергия падает, и это говорит о том, что ему пора задуматься о скорейшем выходе из воды. Торао тоже. Но тот не двигается, поэтому Луффи не двигается тоже, да и оставаться так еще какое-то время все равно приятно. — Через пару дней после пожара в Терминале, — резко продолжает он, потому что еще не закончил, и если он собирается говорить об этом, то с таким же успехом мог бы выложить все. — Мы услышали о… о смерти Сабо. Он не был… Он был дворянином, сыном дворян, но совсем не был похож на них. Он сбежал, когда был младше, а потом пришел его отец и заставил его вернуться, и тогда он, наконец, решил уйти навсегда. Но… он отплыл в тот же день, когда прибыл Небесный Дракон, и его лодка встала на пути их корабля, так что… Луффи пожимает плечами и не удосуживается закончить. Торао в любом случае достаточно умен, чтобы понять, и даже после всех этих лет и возвращении Сабо к жизни, Луффи все еще не любит думать об этом. — Я не видел, как это произошло. Эйс тоже. Но он был так зол. Дадан пришлось связать его, чтобы убедиться, что тот не сбежит и не погибнет, пытаясь убить дворянина. Но мы слышали, что лодка Сабо была взорвана, а у Сабо на лице такой же шрам, как и у меня, так что, должно быть, был пожар, и он обгорел, пусть ему и удалось спастись, и… Луффи кашляет, кашляет еще раз, затем скользит под воду, прежде чем Торао успевает его остановить, потому что так все становится тише, будто весь мир просто ненадолго исчезает. Он остается под водой до тех пор, пока его легкие не начинают жаловаться, и тогда Торао предостерегающе постукивает пальцем по тыльной стороне его ладони, поэтому Луффи выдувает струю пузырьков, прежде чем выплыть за воздухом. Торао не ругает его, даже не упоминает обо всем... этом, и каким-то образом от этого ему становится легче дышать. — В любом случае, — говорит Луффи, как только всё уже не так уж важно. — Вот почему я не люблю огонь. Это не только Маринфорд, хотя и кое-что из этого тоже есть. Но я его не боюсь! — продолжает он вызывающе, поглядывая на Торао, чтобы убедиться, что его союзник ему верит. — Как я уже сказал, мои кошмары обычно не такие ужасные, как сегодня ночью. Я не знаю, почему это было так. — …Может быть, ты просто устал, — предлагает Торао, но в его словах нет жалости, и он не смотрит на Луффи по-другому. Луффи расслабляется. — У нас не было большого перерыва в течение… двух месяцев? Особенно у тебя, так как ты должен был идти спасать Черную Ногу-я. Иногда истощение может повлиять на то, насколько сильно травм-… насколько сильно старые воспоминания засоряют твою голову, особенно когда твое тело понимает, что может, наконец, ослабить бдительность после длительного периода постоянного стресса. Луффи морщит нос. — Это глупо. И странно. Торао усмехается. — Мозг устроен таким образом, к сожалению. Луффи фыркает и плюхается на край ванны. Он откидывает голову назад, уставившись в потолок. — …Эй, ты видел Сабо на Дресс Розе перед его уходом? Краем глаза он видит, как Торао немного хмурится. — Не видел. В смысле, я видел его, когда он пришел в коттедж — я еще не совсем отключился, — но к тому времени, когда я проснулся утром, его уже не было. — Да, я тоже, — Луффи снова поднимает голову, регулируя длину шеи. — Но, по-моему, он не выглядел рассерженным. Он даже оставил свою вивр-карту, так что это хороший знак, верно? Торао замирает. — С чего бы ему злиться? Луффи угрюмо пожимает плечами. — Он никогда не говорил нам, что жив. И, что ж… мы позволили его отцу забрать его, так что я понимаю, если он был зол на нас и не хотел видеть нас или разговаривать с нами какое-то время, но он мог по крайней мере, в конце концов, отправить письмо, верно? Я имею в виду, мы думали, что он мертв! И… — Он качает головой и выпрямляется. — Я не против узнать об этом на Дресс Розе, это нормально, я просто рад, что он жив. Но Эйс, Торао! Он не знал! — И вдруг, внезапно, с ужасом, он обнаруживает, что у него защипало глаза. — Он умер, так ничего и не узнав, Торао! И Сабо так и не пришел, чтобы спасти его! Почему он не пришел? Он не мог быть на столько зол, верно? Это же Эйс! Сабо знал Эйса гораздо дольше, чем меня, и… — Хэй, — резко прерывает Торао, а затем Луффи тащат с его места с шумом воды, и тот оказывается на коленях у Торао, где его крепко сжимают в неловких объятиях, как будто Торао понятия не имеет, как это делать, но все равно пытается, и это просто- Луффи поджимает губы и прижимается глазами к плечу Торао, пока не видит пятна под веками, и не издает ни звука, и если он все равно заплачет, то, по крайней мере, никто, кроме Торао, никогда не узнает, а Торао никогда не расскажет. То, что Сабо вернулся к жизни - это хорошая вещь. Является хорошей. Он умер, но он жив, и это хорошо, так оно и есть. Луффи цепляется за это, он продолжает думать об этом с тех пор, как встретил Сабо в колизее, и он будет сражаться с любым, кто попытается снова отобрать у него брата. Но. Но Эйс не узнал. Эйс, который кричал всю ночь после того, как Догра сообщил им новости, который носил имя Сабо на руке и надеялся воплотить в жизнь мечту Сабо, когда отправится в плавание, который нарушил данное Луффи обещание только для того, чтобы сдержать обещание, данное Сабо, и умер, так и не узнав, что Сабо все это время был жив, и думать об этом больно… — Эй, — бормочет Торао, наполовину зарывшись в его волосы, большие руки обхватывают спину Луффи, теплые, но не как огонь. — Послушай меня, Мугивара-я. Я понятия не имел, что ты не знаешь, и я почти уверен, что твоя команда не знала, что ты не знаешь, потому что иначе мы все тебе бы рассказали. Я был немного не в себе тогда, в том коттедже, но достаточно пришел в себя, когда вошел твой брат и начал рассказывать всю историю своей жизни… Думаю, там были Зоро-я, Робо-я и Нико-я. Я не мог бодрствовать все это время, но уловил пару обрывков тут и там, и услышал достаточно, чтобы понять, что он не держался подальше от тебя и Портгаса-я специально. У него была амнезия — он потерял память — после… ну, видимо, я не расслышал эту часть, я до сих пор предполагал, что это был несчастный случай. Но его спас Драгон — твой отец Драгон, не настоящий дракон, Мугивара-я, — и когда он проснулся, то помнил только, что пытался покинуть родной остров, и не хотел возвращаться. Остальное я не расслышал, хотя, если он вполовину такой же брат, как ты и Портгас-я были друг другу, его воспоминания, вероятно, вернулись только после окончания Великой Войны, и именно поэтому его там не было. Ты можешь спросить об этом своих товарищей по команде, если хочешь. Я уверен, что они будут рады все тебе рассказать. Луффи требуется долгая минута, чтобы понять, потому что это последнее, что он ожидал услышать, а затем требуется еще больше времени, прежде чем ему удается прохрипеть: — А-меза? — Амнезия, — поправляет его Торао, произнося слово достаточно четко, чтобы Луффи смог его выучить. — Это не так уж редко, если голова получает достаточно сильный удар или если человек переживает травмирующее событие. Событие, которое сильно ранит его, физически, умственно или эмоционально, и никогда нет гарантии, что они вернут эти воспоминания. — Он делает паузу, и в его голосе есть что-то странное, чего даже Луффи не может понять, когда он снова говорит. — Твой брат... ничего о себе не рассказывал? Луффи издает в плечо Торао недовольный звук. — Времени не было. Он… сказал мне, что посетил могилу Эйса и оставил там три чашки саке для нас. Это… Мы поклялись за саке быть братьями, когда были детьми, вот почему. А потом он поблагодарил меня за то, что я остался жив, и что он рад, что я выжил. А потом он спросил, может ли он получить Мера Мэра но Ми, и я сказал "да", а потом нам всем пришлось бежать, и я думал, что увижу его снова после этого, но- Он останавливается. Вдыхает, выдыхает. Согласовывает его с Торао, даже не задумываясь об этом. Торао очень хорошо получается дышать, медленно и ровно, в отличие от Луффи. — …Я действительно скучал по нему, — признается Луффи, полуприглушенно, прижимаясь к коже Торао. — Я рад, что он жив. Эйс бы тоже. Даже если бы он никогда не вспомнил о нас, мы все равно были бы рады. Просто я тоже… Грустный. Злой. Усталый. Мы обещали жить без сожалений, но иногда это так тяжело. Почему мир не может быть добрее? Почему мир не может быть справедливым? — Ага, — произносит Торао, всего одно слово, но его голос стал грубым по краям, а его руки крепко сжимают спину Луффи, словно он слышит все, что Луффи не говорит, и он полностью понимает, и Луффи так, так рад и ему так, так повезло, что ему удалось встретить этого человека. Луффи делает глубокий вдох, затем, наконец, немного отстраняется и яростно проводит рукой по лицу, на всякий случай опуская голову в воду. Он больше не должен быть таким плаксой. Эйс снова посмеялся бы над ним, если бы он был здесь. Торао не высмеивает его. Вместо этого он лишь сильнее сжимает ладони, поджимает подбородок и что-то обдумывает, прежде чем, наконец, снова взглянуть вверх и сказать Луффи низким хриплым голосом, будто он хочет это произнести, но в то же время вынужден вытащить это из себя и сказать открыто: — Однажды, я хочу рассказать тебе о Флевансе. Месте, где я родился. Просто… Его голос прерывается, но Луффи все равно понимает, узнавая окрашенные болью воспоминания, скрывающиеся в тенях выражения лица Торао, те, которые сохраняют свои зазубренные края даже годы и годы спустя, поэтому они все еще могут причинить боль, если вы не будете осторожны. Он твердо кивает. — Ты можешь сказать мне, когда захочешь. Если захочешь. Торао смотрит на него глазами, сияющими чем-то слабым, хрупким и очень близким к отчаянию. На этот раз Луффи хочется обнять его, что он и делает, обвивая мужчину и ожидая, пока руки Торао не сомкнутся вокруг него в ответ. Они остаются в таком положении, пока действительно не могут игнорировать то, что вода в лучшем случае чуть теплая, но когда Луффи отстраняется, а Торао откидывается назад, опуская руки по бокам, Луффи сразу же скучает по ним. Тепло-но-не-как-огонь. Однако он стряхивает это, потому что они не могут оставаться здесь вечно. — У меня кружится голова, — вместо этого бормочет он, отступая на несколько шагов. — Да, моя тоже, — соглашается Торао и протягивает руку, чтобы повернуть краны и убрать крышку со слива ванны. — Пора выходить. Они ополаскиваются, вытираются, и Торао вытаскивает часть своей чистой и, что более важно, сухой одежды из шкафчиков. Он также беспокоится о травмах Луффи, но ничего больше не кровоточит, и они достаточно зажили, чтобы не нуждаться в бинтах, пока он не натянет их снова. В любом случае, Торао в худшем положении, чем Луффи, пусть и, к счастью, ненамного. Но так или иначе, бинты он тоже не накладывает. — Я знаю, как позаботиться о себе, — парирует Торао в ответ на брови, которые Луффи поднимает так высоко, как только может. Луффи великодушно не упоминает Дресс Розу. Торао — злюка, читает это прямо с его лица и все равно бросает в него мокрое полотенце. Луффи уворачивается, и вместо этого оно сносит половину коллекции мыла Нами, разбрасывая их по полу. — Дерьмо! — Торао шипит, а у Луффи начинается приступ хихиканья, от которого даже губы Торао кривятся в неохотной усмешке, когда они пытаются все поднять, потому что Нами заставит их заплатить, если что-то будет выглядеть так, будто к нему прикасались. После этого они оказываются на кухне. Ну, Торао оказывается, потому что Луффи запрещено посещать это место, поэтому вместо этого он сидит в баре, болтая ногами, ожидая, пока Торао приготовит напитки и полуночные закуски для них обоих. Холодильник заперт, но это вряд ли имеет значение, когда Торао даже не нужно открывать дверцу, чтобы получить то, что он хочет. Силы Торао такие крутые. Луффи никогда не устанет смотреть на них. — Мы не скажем Черной Ноге-я, — предупреждает Торао, разогревая вчерашние куриные стрипсы, ухмыляясь Луффи у плиты, как будто они делятся секретом, и Луффи сияет в ответ, подпрыгивая на сиденье, наблюдая, как их закуски складываются вместе. Он голоден, но не супер сильно, так что два двухслойных сэндвича, предназначенные для него, идеальны. — Он все равно узнает, — хихикает Луффи, жадно хватая лимонад, когда Торао приносит его первым. — Но ты сказал мне, что никто не знает код от холодильника, кроме него, Нами-я и Нико-я, — напоминает ему Торао, потягивая воду из стакана. — Так кто же это мог быть, как не один из них? Луффи легкомысленно смеется, потому что ему нравится, когда Торао становится таким хитрым. — И Санджи никогда не стал бы преследовать Нами или Робин из-за того, что они съели лишнюю еду! — Точно, — соглашается Торао, отставляя свой напиток, чтобы проверить еду. — А где посуда? Луффи указывает на верхние полки, и вскоре Торао накрывает для него бутерброды и приносит их. У Луффи текут слюнки, но он сидит, сложа руки, и ждет ровно столько, за сколько Торао закончил готовить какой-то курино-овощной суп и присоединится к нему в баре, прежде чем с энтузиазмом наброситься на еду. Она не так хороша, как еда Санджи — ни одна еда не сравнится с едой Санджи, — но Торао определенно знает, как сделать вкусный сэндвич. Он съедает оба в рекордно короткие сроки и немного скорбно тычет оставшиеся крошки, но не просит больше. На данный момент его желудок в основном удовлетворен, даже если он и не полон, а тарелка супа Торао немного отвлекает, но если кто-то и должен есть больше, так это Торао, так что Луффи не может красть у него, и, по крайней мере, у него все еще есть лимонад, которым он может себя занять. Снаружи все еще идет дождь, но по сравнению с тем, что было раньше, это изморось, и буря ушла. Корабль тих, но полон народу, каким может быть только тогда, когда вся его команда дома, в безопасности и спит. А сейчас он супер полон с пиратами Сердца на борту. Луффи прислоняется щекой к барной стойке. Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз сидел здесь, а еще больше с тех пор, как все собирались за обеденным столом. У Джимбея еще даже не было такого шанса. Но никто не хотел есть после того, как Санджи ушел, а потом события навалились одни за другим... Но сейчас все наладилось. Санджи вернулся, Кайдо пал, а Луффи позаботится о том, чтобы завтра все позавтракали здесь. И Торао с его командой присоединятся к ним, даже если будет немного тесновато. Санджи будет готовить, Шачи, возможно, захочет помочь, и всем будет весело. Он снова тянется к своему лимонаду. Лед мягко позвякивает о стекло и холодит его пальцы. Он прижимает стакан ко лбу. Это тоже приятное ощущение. Рядом с ним Торао замечает: — Твое сегодняшнее состояние редкость, Мугивара-я. Это почти нервирует. Луффи моргает и немного приподнимает голову, чтобы посмотреть на Торао. — Что ты имеешь в виду? — Но он думает, что понял. Он был каким-то… мрачным. Он фыркает и садится. — Но ты не моя команда. Так что не страшно, если это ты. Предполагалось, что ты не возражал. — Я не возражаю, — с готовностью произносит Торао, и Луффи чувствует себя… менее ершистым. — Если бы я был против, я бы не встал с постели. Я просто не ожидал этого от тебя. Упущение с моей стороны. Луффи смотрит на стол и вертит в руках напиток. — …Прости, что разбудил тебя. Я не стремился к этому. Торао вздыхает, а затем Луффи вскрикивает, когда доктор протягивает руку и слегка бьет его костяшками пальцев по голове. — Что я только что сказал? По крайней мере, слушай меня, когда мы не строим боевые планы. Луффи автоматически хихикает. Торао закатывает глаза, и последнее раздражающее напряжение между ними исчезает. Тем не менее, Луффи вроде как хочет объяснить, поэтому он с минуту размышляет над тем, что сказать, а затем, наконец, выпаливает: — Так было всегда. Ночные… гм, панические атаки? После Маринфорда было немного плохо, но только на несколько месяцев, а потом я мог просто вернуться к счету и думать о других вещах в течение пары минут, и я был бы в порядке. Если идет дождь, я бы поправился еще быстрее. И это не проблема или что-то в этом роде. Обычно я даже не бужу людей. Просто ты странно спишь. Торао фыркает. — Не все спят как убитые. — Он немного хмурится, не мигая смотря на Луффи. — Но даже я едва ли проснулся. Большинство людей издают какие-то звуки, когда им снится кошмар, особенно если он плохой. Луффи качает головой. — Ага, раньше так и было! И я на самом деле просыпался с криком, но Эйс чувствовал себя очень плохо из-за этого, поэтому я научился молчать. — Он гордо надувается. — И теперь я не издаю никаких звуков, когда мне снятся плохие сны! Он делает паузу, затем вопросительно наклоняет голову, когда Торао просто смотрит на него. — Торао? Торао моргает, отводит взгляд, отпивает немного воды. Затем он бормочет: — Я далек от того, чтобы судить кого-то другого об их нездоровых или несуществующих механизмах выживания, но это просто грустно. — И затем, прежде чем Луффи успевает попросить разъяснений, потому что Торао говорил слишком быстро и снова использовал слишком много длинных слов подряд, Торао резко произносит: — В одной из твоих атак используется огонь, Мугивара-я. Луффи моргает, затем светлеет. — Ты имеешь в виду Гому Гому но Красный Ястреб? — Он улыбается, посмотрев на свою правую руку, на мгновение сжимая ее в кулак. — Я был в Арабасте, когда снова встретил Эйса, впервые с тех пор, как он отплыл из дома. Я был очень удивлен, когда он загорелся! Но первая атака, которую он мне показал, тоже была Хикен, и она уничтожила целый флот кораблей за один раз! Это было так круто! — Он опускает руку, улыбка исчезает. — Это был единственный раз, когда я когда-либо думал, что огонь не так уж плох. Поэтому я хотел создать что-то, что напоминало бы мне об этом, потому что Эйсу нравилось быть Огненным Человеком, и я придумал Красного Ястреба. — Он поворачивается к Торао и усмехается. — Держу пари, если бы Эйс был здесь, мой Красный Ястреб был бы сильнее, чем его Хикен. Торао тоже так думает, верно? Торао смотрит на него так, словно Луффи - головоломка, от которой у него нет всех кусочков, но он все равно пытается ее собрать. Однако он делает это всего несколько секунд, а затем ухмыляется, мягче, чем обычно, и от этого его глаза теплеют. Но в его голосе звучат те же уверенные нотки, как всегда, когда он говорит о медицинских вещах, или когда анализирует их врагов, или когда он уже на двадцать шагов впереди своего противника и загоняет его в угол, а тот еще не знает об этом. Он говорит сейчас так, словно абсолютно уверен в этом: — Ты мой союзник. Конечно, ты будешь сильнее. На мгновение кажется, что Луффи только что применил Гому Гому но Фуусен, за исключением того, что только в его груди, и вообще без надувания. Он думает, что от этого, вероятно, должно быть трудно дышать, но это совсем не тяжело. — Шишиши! — Луффи улыбается так широко, что у него начинают болеть щеки. Рефлекторно он тянется и натягивает шляпу, но потом он вспоминает, что на нем ее нет, поэтому на секунду опускает голову и вместо этого проводит рукой по волосам. Те все еще немного влажные после ванны. Он бросает еще один взгляд на Торао, который теперь опирается локтем о стойку бара, прислонив голову к одному расслабленному кулаку, а в другой руке держит бокал. Он наблюдает за Луффи с ленивым весельем, и на его губах появляется тень улыбки. Луффи фыркает. — Ты смеешься надо мной. — Нет, — отрицает Торао, все еще улыбаясь, и Луффи наполовину думает, что он не возражал бы против того, чтобы его дразнили чаще, если Торао продолжит так улыбаться. — Тебе просто… очень легко угодить, Мугивара-я. Я должен это запомнить. Луффи понятия не имеет, что это значит, но память Торао лучше всех. Если он хочет что-то запомнить, он обязательно это запомнит. — Пойдем, — произносит Торао, отталкиваясь от стойки и поднимая пустую тарелку. — Мы должны вернуться в постель. Нам обоим нужен отдых. О, верно. Луффи вскакивает и допивает оставшийся лимонад. Он исцеляется быстрее, чем большинство людей, но Торао - нет. Он правда не хотел будить Торао раньше времени. Но он это сделал, а потом Торао вышел за ним и заставил его чувствовать себя лучше и выслушал, какой он мрачный, а потом даже приготовил ему еду. Он передает свою тарелку и стакан Торао, выпивает воду, которую Торао протягивает ему, а затем наблюдает, как Торао все моет, сушит и убирает по местам. Затем, как только он вытер руки, Луффи с разбегу прыгает на мужчину и врезается ему в спину, обвивая Торао руками и ногами и ухмыляясь сквозь безобидную череду ругательств Торао. — Мугивара-я! — рычит Торао, как ворчун, коим он и является, как только встает на ноги. — Что, по-твоему, ты делаешь? — Торао! — Луффи кладет подбородок на плечо своего союзника, и даже сквозь одежду Торао теплый. Теплый-но-не-как-огонь. Его улыбка становится шире. — Спасибо тебе, Торао! Торао замирает. Затем он тяжело вздыхает и останавливается, наполовину пытаясь стряхнуть с себя Луффи. — Море помоги мне. Ты самый большой идиот, которого я когда-либо встречал. Почему ты такой? Почему я такой? Он кажется таким раздраженным, когда тащится из кухни с Луффи, все еще вцепившимся ему в спину, что Луффи не может сдержать хихиканье, даже если он не совсем уверен, из-за чего Торао такой ворчливый на этот раз. Когда они выходят на улицу, дождь прекращается, но ветер усиливается еще больше. Облака рассеваются, звезды гаснут. Луна уже не такая полная. Торао останавливается. — Знаешь, — тихо произносит он, подняв взгляд в ночное небо, и Луффи находится достаточно близко, чтобы видеть, как свет звезд отражается в его глазах, делая их почти серебряными. — Твоя команда, вероятно, тоже не возражала бы, если бы ты сказал им. Северный олень-я еще и твой врач; его работа — заботиться о твоем здоровье. Луффи издает недовольный звук. — Я позволяю ему заботиться о моем здоровье! Торао не уступает ни на дюйм. — За пределами физического. Луффи на мгновение дуется. — …Они моя команда, Торао. — А потом уже более резким тоном: — Я их капитан. Их капитан, который не смог помешать Куме разлучить их, который выставил себя на посмешище в войне, в которой он, в конечном счете, был слишком слаб, чтобы выжить самостоятельно, которого должен был спасти человек, которого он отправился спасать в первую очередь, который в конце концов практически убил Эйса, кто бы что ни говорил, и единственная причина, по которой Луффи смог снова подняться на ноги, заключалась в том, что его команда все еще рассчитывала на него, и потому что Эйс спас ему жизнь не для того, чтобы Луффи мог пойти и выбросить ее. Их капитан, который слишком безрассудный и глупый, который знает только, как бить кулаками, который пытается стать лучше после последних двух лет скорби, тренировок, и снова учится двигаться вперед, но все еще на самом деле не знает, как быть кем-то еще. Их капитан, чья команда верна и непоколебима, самые лучшие и храбрые люди, о которых только можно мечтать. Но половина из них уже пыталась уйти, когда их демоны настигли их, вместо того, чтобы довериться своему капитану, чтобы тот помог им, и чья это может быть вина, кроме Луффи? Команда, что теряет уважение к своему капитану, обязательно рухнет, сказал ему когда-то Зоро, четко, прямо и без обиняков, и Луффи никогда этого не забывал. Он не думает, что они станут меньше уважать его за что-то вроде ночных кошмаров или даже приступов паники. Но он также не думает, что они стали бы уважать его за это больше или, по крайней мере, они могли бы усомниться в его силе. А больше всего на свете он хочет — ему нужно — быть сильным ради своей команды. Нужно стать сильнее. Сильнее, и сильнее, и сильнее, и сильнее, чтобы, может быть, в следующий раз, если кто-то из них столкнется с проблемами из своего прошлого, они сочтут его достаточно заслуживающим доверия ему своих проблем, чтобы вся команда могла оказать помощь в любых битвах, в которых нужно сражаться и надрать задницу тому, кого нужно надрать, вместо того, чтобы уходить в одиночку. Но как они могут это сделать, если узнают, что Луффи иногда не может даже нормально дышать самостоятельно? Торао молчит долгую минуту. В конце концов, он не спорит дальше. Луффи думает, что это он тоже понимает. Торао на Дресс Розе чувствовался человеком, который бросается со скалы, и лучшее, на что он надеялся, - это взять с собой Минго, когда он достигнет дна. Неудивительно, что он не хотел, чтобы его команда видела это. Неважно, что они кажутся именно такой командой, которая спрыгнула бы с того утеса прямо рядом с Торао. И если их позиции поменялись местами, Луффи даже не нужно думать об этом, чтобы знать, что Торао никогда бы не проронил ни слова о кошмарах или панических атаках кому-либо из своей команды, и не только потому, что он гораздо более закрытый человек, чем Луффи. Дело в том, что в броне капитана есть всего несколько трещин, которые их команде не следует закрывать. Но Луффи не из команды Торао, так что Торао не нужно было скрывать это от него. И Торао не является частью команды Луффи, так что Луффи тоже не нужно было скрывать это от него. — Хорошо, — наконец говорит Торао, как и ожидал Луффи. — Тогда, если хочешь, я могу помочь тебе разработать некоторые методы, чтобы хотя бы уменьшить тяжесть твоих панических атак. — Он пихает Луффи в плечо, когда тот пытается протестовать. — Даже если такие случаи, как сегодняшний, редкость, это все же случилось. И даже если это не совсем проблема, даже если ты и так можешь нормально функционировать, это все равно расстраивает, когда это происходит, не так ли? Итак, мы должны, хотя бы, посмотреть, можем ли мы что-нибудь сделать, чтобы они были менее расстраивающими. Настала очередь Луффи замолчать. Торао ждет, и, в конце концов, Луффи задается вопросом: — Почему люди думают, что ты страшный? Торао совсем не страшный. — …Не заставляй меня тебя сбрасывать, — угрожает Торао, за исключением того, что он также поворачивается и начинает возвращаться в мужскую каюту, все еще неся Луффи на спине, хотя он мог бы так же легко отрезать Луффи все конечности, и на этом все закончилось бы. Луффи улыбается, опуская подбородок на плечо Торао. — Завтра. — Завтра, — соглашается Торао, а затем они проскальзывают обратно внутрь и обратно на свои койки. Луффи опускается, неловко передергивая плечами от внезапного холода и подозрительно оглядывая свою кровать. Обычно ему не снится плохой сон снова, если он уже видел его, а затем снова ложится спать, но сегодня они явно хотят его достать. Торао вздыхает, и когда Луффи поднимает взгляд, доктор уже вернулся в постель, за исключением того, что он придерживает свои одеяла. Луффи моргает, озадаченный. Торао выгибает бровь. — Ну? Иди сюда. Требуется еще мгновение, чтобы его озарило, а затем Луффи чувствует, как у него отвисла челюсть, прежде чем он так же быстро захлопывает ее и сползает со своей кровати в кровать Торао. Торао лишь снова вздыхает, укрывает их обоих одеялами и устраивается поудобнее рядом с Луффи. Койка не огромная, но все же достаточно большая, чтобы они оба могли уютно разместиться, и Луффи, не теряя времени, прижимается к груди Торао. — Другие увидят утром, — шепчет Луффи, потому что знает, что Торао заботится о таких вещах. Торао хмыкает. — Если они что-нибудь скажут, я просто отрублю им головы, и мы сможем использовать их как наживку для рыбы. Луффи сдерживает смех и вместо этого скрывает его в рубашке Торао. Он чувствует, как Торао обхватывает его рукой, притягивая немного ближе, и Луффи растворяется в этом, когда его накрывает волна истощения. Тепло-но-не-как-огонь. Он закрывает глаза. Он дышит. И сон приходит незаметно.