***
Одним теплым летним вечером восьмилетний Антон сидел на ступеньке перед домом и пытался оттереть мазут с отвертки и гаечного ключа из отцовского набора инструментов, которые ему было запрещено трогать, но он все равно их стащил, потому как им с соседскими мальчишками надо было для важного дела - они хотели построить собственный трактор. Каждый чем-то помог, как-то поучаствовал: кто-то старые запчасти из гаража притащил, кто-то металлоломом разживился, а Антон чем хуже? Очень он не хотел ударить в грязь лицом перед друзьями, а в итоге ударился об бочку с мазутом, сам перепачкался и инструменты изгваздал. С тем, что от матери влетит за испорченную одежду, он уже смирился, а вот новенький инструмент было жалко. Он пыхтел и усердно тер тряпкой по металлу, пока родители не вернулись, и вдруг услышал поблизости покашливание, а затем и зычный голос. Голос его окликнул, и Антон поднял голову, вглядываясь в незнакомого высокого мужчину, облокотившегося на их калитку. Он точно был не из их деревни, тут Антон всех знал по имени, а такого лица раньше не видел. Оно было худым и вытянутым, с зелеными глазами и в обрамлении чуть отросших русых волос, вьющихся на концах. Над тоники губами такие же русые усы, на голове форменная военная фуражка, на плечах - фривольно расстегнутая гимнастерка с сине-черной петлицей на отложном воротнике и с вдетым в нее знаком отличия. Ремень вещмешка оттягивал задетую медную пуговицу на накладном нагрудном кармане. - Здаров, малец, - перекинув из одного угла рта в другой зажатую зубами папиросу, приветливо сказал мужчина. - Здрасьте, дяденька, - ответил мальчик. Хоть мужчина и выглядел моложаво, для восьмилетнего Антона все взрослые были старыми. Кроме бабушек и дедушек в их деревне. Те были очень старыми. - А мать дома? – усмехнувшись, незнакомец продолжил диалог. - А вы с какой целью интересуетесь? – Антон нахмурился, распрямился и постарался даже угрожающе выпятить грудь колесом. Впрочем, с его веточным телосложением вряд ли хоть что-то из этого выглядело внушительно, но попытаться стоило. - Да поговорить с ней хотел, - как ни в чем не бывало ответил мужчина и выпрямился, убрав руки с калитки. Сплюнул докуренную сигарету, примяв ее невидимым для Антона носком сапога, похлопал себя по карманам, достал латунный портсигар и уже потянул оттуда новую папиросу, но, покосившись на ребенка, спрятал ее обратно. Антон лишь хмыкнул да пожал плечами – в деревне смолили все мужики, никого особо не стесняясь. Просто рядом с детьми да беременными курили «в сторонку». Старшеклассник Колька, живущий около стадиона, вообще первый раз закурил в четвертом классе, в шестом бросил, а в девятом начал снова. Мужчина, тем временем, спрятал портсигар в нагрудный карман и снова обратил внимание на Антона. – А тебя как зовут? - Не скажу, - ответил тот, помня, как мать строго настрого запретила с чужаками всякими откровенничать. Мало ли кто среди них попадется, а времена до сих пор неспокойные. - Ну, как хочешь, - по-доброму усмехнулся мужчина, оглядев улицу. На другом ее конце показалась группа женщин, возвращавшаяся после рабочего дня из колхоза. Мама Антона там в столовой работала и как раз должна была идти вместе с остальными. - А лет тебе сколько? Восемь, правильно? Или погоди, уже девять? Хотя нет. - Дядь, вы чего прикопались? Идите себе спокойно куда шли. - Вот с Майей переброшусь парой слов и пойду, не волнуйся. - Я и не волнуюсь, больно надо, - Антон фыркнул и вернулся к своему занятию, краем глаза наблюдая за этим подозрительным типом, который теперь уверенно смотрел на уже поредевшую группу женщин. Некоторые из них свернули на соседние улицы, другие разошлись по своим дворам, и теперь в их сторону шли всего двое: мама Антона да соседка из дома напротив, которой еще предстоит узнать, что ее сын для их общего трактора стащил их алюминиевый таз, судьба которого была еще более незавидной, чем у инструментов отца Антона. Женщины заприметили чужака еще издали. Вглядывались, невольно ускорив шаг, а потом Майя замерла, приоткрыв рот и прижав руку к груди. Постояла пару секунд так под пристальным взглядом мужчины и встревоженным взглядом соседки, махнула той рукой, попрощавшись, и решительно подошла к своим воротам. - Надо же, и вправду не изменился, - пробормотала она. Посмотрела на ходу на Антона, нахмурившись, и мальчик сразу решил, что мать заметила таз с водой, инструменты с тряпкой и перепачканную одежду, рассердилась и сейчас будет ругаться. Но вместо этого мама лишь стащила с головы платок, вздохнула и бросила сыну: - Антон, иди-ка в дом. Там разве твой футбол еще не начался? Мальчишка тут же подорвался с места. Точно! Он совсем забыл, замотался с этими инструментами, а сегодня же матч чемпионата по футболу на всесоюзной Спартакиаде, москвичи против сборной Тифлиса, по радио трансляция должна быть. Антон был большим поклонником братьев Старостиных, собирал вырезки из газет, старался не пропускать ни одной игры по радио и мечтал однажды побывать на настоящем большом стадионе и посмотреть лично на игру любимой команды. - Антоном, значит, назвала, - словно сам себе сказал мужчина, еще раз осмотрев ребенка с головы до ног таким внимательным и отчего-то мягким взглядом, что Антону стало не по себе. Он быстро вылил воду в землю за клумбой, сунул таз с не дочищенными инструментами под скамью обсыхать, там же развесил тряпку и ушел в дом, закрыв за собой дверь, до этого из-за жары распахнутую настежь. Уселся на стул возле стола, щелкнул переключателем на радио и принялся настраивать нужную волну, а сам не переставал смотреть в окно через занавески, наблюдая за мамой и этим странным незнакомцем. Впрочем, для мамы он незнакомцем явно не был. Антон никогда быстрой соображалкой не отличался, но тут даже он докумекал, что, если для мамы этот мужчина не изменился, значит, она точно видела его раньше. Они обсуждали что-то сдержанно, но это только на вид. Все их движения были скованными, отрывистыми, особенно у мамы. Она словно сдерживалась всеми силами, чтобы не начать размахивать руками, кричать и не отхлестать этого типа авоськой по голове. Антон прекрасно знает это ее выражение лица и позу, видел не раз и помнит, что обычно следовало потом. Но сейчас мама явно не хотела привлекать лишнего внимания и устраивать для соседей бесплатный концерт, который потом будут еще долго обсуждать. Незнакомец держался спокойней и расслабленней, хотя и его поза выражала некоторое напряжение и решимость получить то, зачем он пришел. По итоге нескольких минут препирательств, мать все же распахнула калитку и жестом указала мужчине, чтобы заходил. Сама зашла следом, закрыла калитку на крючок и по притоптанной дорожке мимо клумб пошла вокруг дома на задний двор, упиравшийся в летнюю кухню и небольшой амбар. Антон, сунув радио подмышку, по стеночке перебрался в соседнюю комнату, окнами как раз на задний двор и выходившую. На одном еще и форточка оказалась открыта, так что у Антона в этот раз была на только картинка, но и звук. Подтянув один из стульев к окну, он забрался на него с ногами и уложил подбородок на подоконник, спрятав лицо за превратившейся в вуаль занавеской и продолжая слушать радио – там тоже было интересно. Пока в одном ухе комментировались пасы и замены на убавленной громкости, до другого долетали брошенные уже на повышенных тонах фразы. «Тебя не было столько лет!» «Ты им даже не интересовался, Андрей!» «Как будто меня кто-то останавливал, когда я уезжала» «Конечно не твоя фамилия, совсем сдурел? У него фамилия его отца, который его растит и заботится о нем» А в ответ ей звучало «Я имею право» и «Для вас так было лучше». И, хоть Антон все еще не был шибко смышлёным, но не надо быть гением, чтобы понять, что речь шла о нем. Мать с этим мужиком еще время от времени и руками на дом махали, очевидно, в сторону комнаты, где сейчас должен был сидеть Антон. В окна, к счастью не заглядывали, а то конец антоновой разведке. Футбол до мозга доходил все хуже, отодвигаемый мыслями об этом странном разговоре. Антон знал, что его отец на самом деле ему отчим, и что он женился на маме, когда сам Антон был еще совсем крошкой, потому что его настоящий родитель их с мамой бросил. У многих в деревне так было: у кого папы пропали, у кого с войны не вернулись, у кого возвращаться не захотели, найдя где-то еще новую семью, ничего удивительного, а жить то дальше надо. Но Антон в жизни всего раз сказал слово «отчим», в тот день несколько лет назад, когда родители решили, что пора ему узнать правду, прежде чем болтливые кумы сами ему через заборы разболтают. Повторил за мамой новое слово, покрутил на языке, да и проглотил, а после продолжил говорить привычное «папа». Родители тогда терпеливо ответили на все вопросы мальчика, объяснили про фамилию и про отчество, и Антон твердо усвоил, что его настоящий отец Андрей есть где-то там, живет да радуется, а родной его папа тут, сидит с ним и мамой на их кухне и старается сделать так, чтобы маленький Антон не чувствовал себя ненужным. И вот теперь тот самый «настоящий» отец Андрей стоит у них во дворе и чего-то пытается от мамы добиться. Сообразив, кто именно к ним пришел, Антон принялся разглядывать незнакомца еще пристальней и внимательней, изучать каждую деталь, пытаться всмотреться в глаза. Высоченный и худой, в летней форме и с мешком за плечами, правда сабли какой-нибудь Антон на его поясе так и не заметил, хотя очень старался разглядеть, волосы русые чуть вьющиеся да уши слегка оттопыренные, нос прямой, а взгляд зеленых глаз будто насквозь смотрит, но не зло, а скорее как-то снисходительно. На Антона так иногда учителя в школе смотрели да соседи взрослые, когда он балагурил, но мама ведь не балагурила, она ругалась, так зачем было смотреть на нее как на непоседливого ребенка? И, может, Антон все-таки может быть сообразительным, когда надо, но он быстро подметил, что с этим человеком, которого он видит впервые в жизни, внешне у него общего больше, чем с миниатюрной темноволосой мамой и уж тем более с отцом. У него и этого Андрея одинаковые волосы, и одинаковые уши, а еще Антон уже сейчас ростом выше всех своих сверстников, мама шутит часто, что он ее скоро перерастет. А отец от мамы ростом недалеко ушел. Он этому гражданину едва выше плеча, наверно, будет. Похоже, это и правда его отец явился. Антон рассматривал его во все глаза и пребывал в замешательстве. Слова этого он пока не знал, но эмоцию испытал очень четко. - Конечно он ничего не знает, - шикнула зло мама, и Антон тряхнул головой, спохватившись. Он совсем утонул в своих мыслях и, кажется, пропустил что-то важное. Футбол уже превратился в белый шум на фоне. – И не узнает. Он обычный мальчик, не порти ему жизнь! - Хорошо, я не буду ему ничего говорить о…, - Андрей запнулся и, пожевав губу, продолжил, - о его дедушке и всём остальном. Антон непроизвольно подался вперед, проехав подбородком по подоконнику еще немного. Один его дедушка, мамин папа, умер, когда ему было всего три годика, он плохо его помнит, а второго он и вовсе не знал, его приемный отец перебрался в эту деревню уже сиротой. И тут оказывается, что, помимо нового отца, у него еще и новый дедушка есть. Ну дела. Интересно, а бабушка у него тоже есть? Он ни с одной знаком не был. - Вот и отлично, а раз так, то и говорить нечего, - мама уперла руки в боки и стояла, грозно смотря на собеседника. - Нет, я уже сказал, что не уйду, не поговорив с сыном, - возразил тот, спокойно выдержав все молнии в ее взгляде, - я и так не стал с ним разговаривать без твоего разрешения. - Надо же, вот это одолжение сделал, - фыркнула мама, - поклон тебе низкий до земли! Если меня не слышишь, то сейчас муж вернется и выставит тебя взашей. - Пусть попробует, не выйдет у него, - Андрей усмехнулся и втянул воздух сквозь зубы. – ну незачем доводить до такого, Майя, мирно же можно всё решить. Дай мне пообщаться с сыном, и я сам уйду. - Да уж, тебе не впервой, - женщина со вздохом накрыла лицо руками, а потом с усилием растерла его, особенно веки на закрытых глазах, и, поборовшись с собой еще немного, опустила руки и плечи и сдалась. – Ладно, но недолго и в моем присутствии. - Хорошо, - кивнул Андрей и все же посмотрел на пустое окно с открытой форточкой, с которого секундой ранее соскользнул Антон и теперь сидел у стены, прижимая к себе выключенное радио.***
Тот первый разговор был недолгим и до ужаса неловким. Мама сидела бледная, сердитая и напряженная, будто сдерживала пружину внутри себя, спина ее даже не касалась спинки стула, а руки, не переставая, теребили и без того уже мятую ткань юбки. Отец держался нарочито непринужденно и дружелюбно, а Антон, сидя на табурете между ними двумя, чувствовал себя нелепо и мечтал, чтобы это всё побыстрее закончилось. Он понятия не имел, как себя вести и что надо делать. Прозвучавшее как откровение «Антон, это твой настоящий отец, Светлов Андрей Иванович» ожидаемого фурора не произвело, теплых чувств к незнакомцу от одной единственной встречи не появилось, и Антон лишь кивнул, поджав губы, а затем выдал: - Ну, я так и понял. Здрасьте. Андрей рассмеялся, мама с истеричным смешком закатила глаза, а Антон подумал, что сказал что-то не то. Хотя что «не то» не ясно, мама ведь сама часто говорит, что насильно мил не будешь. Впрочем, отец быстро развеял его сомнения, похвалив сына за смекалку и за юмор. В чем тут был и юмор и где надо смеяться, Антон так и не понял. А потом блудный папа принялся пространно рассказывать, как всегда помнил о сыне и хотел с ним встретиться, но служба не давала, заставляя ехать то в одну, то в другую часть страны. А потом, как стало поспокойнее, он занялся их поисками, которые тоже заняли немало времени. - А как ты нас нашел-то? – перебила его мама. - Ты рассказывала, что у тебя отец из этих краев, а когда вещи тогда собирала, обронила, что к своим поедешь, так и нашел. Мать в ответ лишь вздернула брови и кивнула сама себе, принимая к сведению этот факт. А потом со двора раздался шум, скрипнула калитка, а затем и дверные петли. Мама тут же поднялась, расправляя складки на юбке. - Муж пришел, - сказала она, отходя к сеням, и строго посмотрела на Андрея, - тебе пора. Ты обещал. - Хорошо, - миролюбиво согласился тот и тоже встал, попутно потрепав Антона за кудрявую макушку. – Но я еще загляну как-нибудь. Ты же не против, а, Антошка? Антон растеряно посмотрел на отца, на маму, которая закипала как суп в кастрюле, и пожал плечами, а затем в прихожую вошел отчим с выражением недоумения на лице, и вся эта драматическая сцена быстро рассосалась сама собой. После Антон видел отца еще трижды. Тот приезжал в октябре и начале декабря, и потом еще раз в следующем году, в самом начале февраля. Привозил каждый раз какие-то подарочки: то мешочек со сладостями, то часы наручные – и где только достал!, то марки коллекционные. Сам Антон никогда таким не увлекался, зато потом смог выменять их у друга-филателиста на возможность ездить на его велосипеде два месяца. Мама против их встреч уже не возражала, кажется смирившись, отец тоже, и Антон с интересом слушал истории про военную жизнь, про командировки, про большие города и всяческие новые изобретения и технику, но эмоционально к новому знакомому так и не привязался. Отцовской фигуры он в нем не видел. За подарки говорил спасибо, но на этом всё. Поэтому, когда после последней их встречи, на которой отец сказал, что его, скорее всего, отправят на Дальний Восток, он больше так и не появился, Антон не шибко расстроился и уж точно не скучал. Какое-то время он еще думал о пропавшем родственнике, но решил, что тот опять бросил их, как уже делал это раньше, а еще через год Антону стало не до этого: его мысли целиком и полностью заняла любовь всей его жизни – авиация. К ним тогда в колхоз прислали летчика для орошения полей, и десятилетний Антон с парой друзей, разумеется, пробрался к полям посмотреть вблизи, что там да как. Представший его глазам многоцелевой биплан показался ему неведомой волшебной птицей, спустившейся прямиком с небес, и челюсть сама собой отвисла, пораженная этой металлической красотой. А уж когда самолет воспарил в небо! Магия, не иначе! Балет в воздухе, хотя пилот летал квадратами и никаких пируэтов не показывал, но впечатлительному детскому сознанию и этого хватило. После обеда, закончив с опрыскиванием посевов, летчик осматривал самолет и оценивал его состояние, когда заметил шебаршащуюся в кустах ребятню. Позвал их, а когда те, поняв, что их раскрыли, выползли, лохматые и испачканные в земле, предложил прокатиться. Восторгу мальчишек не было предела. Дав по очереди с каждым из трех ребят по небольшому кругу над полем, показавшемуся не выезжавшим из деревни детям едва ли не путешествием в другую страну, летчик похлопал их по плечу и отправил по домам, а то поздно уже. И правда, небо начало потихоньку темнеть, тени удлиняться, а коровы потихоньку побрели с полей в сторону домов, подгоняемые девочкой с прутиком в руках. Антон летел домой на всех порах в закатных лучах, но, едва выбежав на родную улицу, чуть не вписавшись на повороте в чужой забор, сразу увидел материнскую фигуру, стоявшую посреди дороги с лопатой в руках. У той сегодня был выходной, отданный под домашние дела, и Антон должен был явиться еще в обед и помочь ей, а в итоге появился только вечером. - Ты где был? – мамин голос разлетелся по всей улице, и тон был такой, что становилось ясно: правду говорить ни в коем случае нельзя. – Я тебя спрашиваю! Пропал не на час и не на два, полдня тебя не было! За несколько метров до разъяренной матери мальчик резко затормозил на пятках и едва по наитию не побежал в обратную сторону, но вовремя взял себя в руки и замер, опустив голову и вперив взгляд в землю у себя под ногами. - Я его хожу, ищу, всех соседей оббежала, не знала, что и думать уже, а он шляется где-то! Ну, чего молчишь? - Мам, я на самолете летал, - не поднимая головы, тихо ответил Антон и вдруг улыбнулся. Вспомнил, какими крошечными казались все на земле, как он мог с легкостью закрыть ладонью ползущий под ними грузовик и какими близкими стали облака, и просто не смог сдержать рвущейся на лицо улыбки. - Чего? Громче говори, - нахмурилась мама, толкая его за плечо к их двору. - Летал я, - распрямившись, увереннее повторил Антон, - на самолете. Представляешь? На настоящем. - Ох, горе ты мое луковое. - Мам, ты прости, что я так потерялся, но я твердо решил, что стану летчиком. Я тоже буду летать на своем собственном самолете. Точно буду.***
Антон сидел и страдал над физикой, необходимой ему для обучения на пилота. Он уже все узнал, отправил с помощью директора их школы несколько писем и получил перечень предметов и навыков, необходимых ему для поступления. Он начал проводить больше времени в библиотеке и на стадионе, где оставлял большую часть своей неуемной энергии, стал выписывать технические журналы и наводить справки о том, куда именно ему лучше податься после школы. Больше всего склонялся к Первой авиационной школе Красной Армии, она и одна из лучших, и от дома ехать не так далеко, чтобы мать слишком не волновалась. Вообще мама не препятствовала его желанию, наоборот, радовалась, что сын стал усидчивей и прилежней в учебе, оценки подтянул, но она уже сейчас, заранее начала переживать, что рано или поздно придется отпустить сына во взрослую жизнь. По мнению Антона не так уж и рано – только через два года, когда ему исполнится шестнадцать. А пока окно прямо перед столом было распахнуто настежь и тянуло с внутреннего двора ароматы пропитанной талой водой земли и прогретого солнцем дерева, а еще свежего хлеба с кухни. Весна в этом году была поздняя, но оттого и долгожданная. Неделю назад Антон отметил четырнадцатилетние и чувствовал себя как никогда взрослым. Он сильно вытянулся и, как и предсказывала мама, перегнал в росте и ее, и отца. Был самым высоким не только в классе, но и во всей школе, даже всех старшеклассников перерос, хотя лицо его по-прежнему было совсем детским, с трогательно розовыми щеками и оттопыренными ушами. Со спины его принимали за студента, а глядя в глаза начинали чуть ли не улюлюкать невольно. Впрочем, Антона это не волновало, его если и задевали, то мягко и по-дружески, всерьез к нему никто не лез и не пытался обидеть. Антон со вздохом тряхнул головой, оторвался от затянувшегося созерцания солнечных зайчиков на белой стене летней кухни и со стоном вернулся к прыгающим буквам в учебнике. Глупые формулы не хотели укладываться в голове, как бы он с ними не бился! Цыкнув, он отложил все же учебник в сторону, решив вернуться к физике позже, и взялся за астрономию. Только открыл нужный параграф, как за углом дома раздался лай их пса, до этого мирно дремавшего перед своей будкой. Пес продолжал голосить, а значит перед воротами кто-то стоял и не торопился уйти. Антон поднял голову и встретился взглядом с матерью, которая из окна кухни жестом показала ему пойти посмотреть, кого к ним принесло. Вскочив попрыгунчиком, Антон в два счета вылетел из комнаты в сени, сунул ноги в мягкие шлепки и уже через секунду стоял на крыльце, приложив руку ко лбу козырьком и разглядывая незнакомого мужчину. Тот был одет в свободную полотняную рубашку с коротким рукавом и широкие брюки, на ногах начищенные ботинки, на голове – шляпа, а в руках сложенный пиджак. Вещи чистые, аккуратные, ухоженные и явно дорогие, в похожих только инспектора да техники из города в колхоз их приезжали. Лицо широкое, наполовину спрятанное под густой белой бородой, рост высоченный, а взгляд что два крючка – зацепился и держит. - Здравствуй, - звуча весьма добродушно, старик заговорил первым. Хотя старила его скорее борода, по очертаниям тела выглядел незнакомец подтянутым и бодрым. - Здравствуйте, - помня о вежливости, ответил Антон и подошел к ограде, шикнув на пса, чтобы успокоился. Тот лишь фыркнул и, покрутившись вокруг себя, снова улегся и уснул. – Ищете кого-то? - Да, дом Шастунов ищу, не подскажешь, где он? - А вы кто? И зачем вам Шастуны? – вежливость быстро сменилась настороженностью, все-таки с детства его приучали незнакомым лишнего не рассказывать, а то мало ли чего. Мужчина, улыбнувшись внезапной колкости, вдруг как-то хитро прищурился и, понизив голос на полтона, заговорщическим голосом сказал: - Понимаешь, я внука своего ищу, Антона Шастуна. К сожалению, не знал о нем и поэтому не видел его никогда. Вот, приехал исправить свое упущение, хочу познакомиться с ним по-человечески. - Внука? Антон запнулся на полуслове и не смог сдержать удивления, так и оставшись стоять с открытым ртом и сведенными к переносице бровями. В голове же усиленно крутились шестеренки, доставая обрывочные воспоминания и складывая их друг к дружке, кирпичик к кирпичику, и вот он уже вспомнил слова своего настоящего отца, Андрея, что у Антона есть дедушка, который выглядит как Морозко из сказки. Антон не уверен, как на самом деле выглядел сказочный персонаж, но белоснежные волосы, выглядывающие из-под шляпы, и такая же борода, ложившаяся аккуратной волной мужчине на грудь, и прям вызывали схожие ассоциации. - А как вас зовут? – Антон решил на всякий случай еще немного проверить незнакомца, точно зная имя и фамилию деда. - Светлов Иван, а сына моего звали Андрей, - не смутившись расспросов, спокойно ответил мужчина. – А внука, значит, зовут Шастун Антон Андреевич. Не знаешь такого, а? - Знаю, - сдался в итоге Антон, протягивая руку, которую тут же пожали широкой крепкой ладонью. – Это я. Здравствуйте. Зайдете? С матерью вас познакомлю. Или вы ее знаете? - Увы, и с ней познакомиться не довелось. Сын мой, знаешь, сильно себе на уме был. Но познакомлюсь с удовольствием.***
Дедушка, в отличие от отца, с матерью быстро нашел общий язык. Как у него это получилось, для Антона оставалось тайной за семью печатями. Та, правда, поначалу перепугалась, отмахивалась и чуть ли не креститься начала, поняв, кто к ним пришел, но после долгих разговоров за закрытой дверью, не увидев плохих намерений, постепенно свыклась с присутствием нового человека, и даже в какой-то мере сдружилась с ним, хотя время от времени поглядывала на него пристально и выжидающе. Дедушка лишь хихикал и головой на это качал. Отец тоже не возражал, сказал, что родня есть родня, и вообще это хорошо, что у Антона семья больше стала. Антону дедушка нравился. Тот жил в Подмосковье и приезжал в гости каждые пару месяцев, а то и чаще, привозя гостинцы, подарки, свежие журналы и столичные новости. Он объяснил, что если бы знал о существовании внука, то разыскал бы его гораздо раньше, но он и правда слишком долго не общался с сыном, а потому узнал обо всем, когда тот уже разошелся с беременной женой. Потом, правда, нашел, но отцу об этом опять не сообщил. Выяснил Иван это почти случайно, наведя справки о сыне в желании хоть как-то наладить отношения. Отношения не наладились, но зато Андрей хоть о ребенке рассказал перед дальней командировкой на восток, и то хлеб. - Упрямый он у меня, слов нет, - сказал как-то Иван, когда они с Антоном сидели на лавочке в тени яблони. – Характера столько, что на десятерых хватит. Это, с одной стороны, хорошо, что у него на все свой взгляд есть, а с другой – с ним совершенно сладу нет, ни в чем договориться не можем. Антон так и не понял, звучал дед больше рассерженно, грустно или гордо. - Ну так характер у него не с неба свалился, - заметил он с улыбкой, и дедушка, бросив на него взгляд, басовито рассмеялся. - И то верно. Я сам такой когда-то был, и у брата моего нрав тоже крутой. - У тебя есть брат? – удивился Антон. Этого ему еще не рассказывали. – То есть мой двоюродный дедушка? - Да, зовут Хорс. Его я тоже давно не видел. - Какое имя странное, - Антон фыркнул, поднял с земли упавшее яблоко, потер о штаны и принялся хрустеть им, думая о стремительном разрастании семейного древа. - Ну, это сейчас странное, - кивнул дед, - а когда его так нарекали, оно в самый раз было. Он потянулся, разморенный летней негой, поправил панаму на макушке и с таинственным видом наклонился к Антону, подтянувшему на лавку свои слишком длинные и слишком худые ноги и чавкающему яблоком. - Хочешь, тайну тебе одну расскажу? Но только если ты ее в секрете сохранишь. Антон развернулся к нему так резко, что кусочек яблока улетел с его губы на землю, утер губы рукой и посмотрел самыми честными в мире глазами. - Обещаю, что сохраню! Хочешь, плюнем и ладони пожмем? А что за секрет? Дедушка на всякий случай огляделся, убедившись, что на улице кроме них никого нет, и продолжил уже шепотом. - Меня, на самом деле, не Иваном зовут. - Нет? А как же? – с округлившимися глазами пробормотал Антон. - Даждьбог. И имена у нас с братом странные не просто так, - он сделал торжественную паузу, глядя в замершее лицо внука и предвкушая момент, когда, наконец, раскроет тому всю правду. – Мы с ним боги, одни из многих. - Что? Да ладно? Брешешь! – теперь глаза Антона выпучились и грозились вылезти из орбит. – Богов не бывает. Докажи! Дедушка был готов к такому повороту и без лишних слов показал внуку распахнутую ладонь, которая тут же вспыхнула огнем. Самым что ни на есть настоящим, потому что Антон тут же ткнул в него пальцем и с шипением отдернул руку, прижимая ее к себе и слюнявя пострадавший палец. Огонь тут же погас от греха подальше, а рука просто засветилась, словно на раскрытой ладони лежал плоский фонарик. Днем, пусть и в тени, свечение было едва заметным, но Антон прекрасно видел, что ему показывают. Видел, и глазам своим не верил. - Так это правда, - охнул он, растеряно переводя взгляд с лица деда на его руку и обратно. – Погоди, а это значит, что и я так могу? Но у меня никогда ничего такого не было! И мама ничего не говорила. А какие еще боги есть? А кроме богов еще кто-то волшебный есть? Расскажешь? Так Антон и узнал, что его разросшееся семейное древо оказалось не березкой у забора, а скорее дубом у Лукоморья с сидящей на нем русалкой.***
Разговоры об этом велись всегда чуть в стороне, без лишних глаз и ушей, даже родительских. Дедушка Иван – называть его дед Даждьбог у Антона ни язык, ни мозг не поворачивался, - понемногу рассказывал о втором, незримом для обычного обывателя мире, наполненном русалками, лешими, домовыми, разнообразными духами и прочими существами, дружелюбными и не очень. Но когда Антон впервые спросил, как их можно найти и отличить от людей, а дедушка ответил, что истинную суть любого существа сразу видно, и не важно в каком оно обличье, тут-то и стало ясно, что суть увидеть Антон как раз не в состоянии. Так, дедушка уверял, что в одной только их деревне и ее окрестностях заметил парочку духов, полуночницу и водяного, но для Антона это были помощница заведующего складом и инженер с водонапорной башни, а куда смотреть, чтоб духов увидеть, он так и не понял. Дед в свою очередь принялся его расспрашивать, просить сделать то и это, и оказалось, что Антон унаследовал с божественными генами еще меньше, чем его отец. Тот хоть лампочки мог заставить моргать и огня долго не чувствовать, а Антон разве что здоровьем крепким мог похвастаться, но ни с огнем, ни с электричеством не дружил. Правда другое его наследство проявилось лишь со временем, но в четырнадцать его углядеть было еще невозможно. Это уже потом, когда он по паспорту был совсем дяденька, а по лицу все еще подросток, мать и припомнила, что отец его также в сорок выглядел двадцатилетним. Антон двадцатилетним выглядел и в шестьдесят, а в восемьдесят – двадцатипятилетним, но в тысяча девятьсот тридцать четвертом году он об этом еще не знал. Тогда он полному отсутствию каких-либо сверхъестественных талантов расстроился, решил даже, что дед его что-то напутал, по ошибке в чужой дом заглянул и никакая они не родня. Но и тут дед его успокоил и разуверил в его сомнениях. Сказал, что у них с Антоном одна аура, поэтому он сразу понял, что за парень перед ним, и никакой ошибки быть не может. Конечно, у Антона она в разы слабее, бледная совсем, и не всякий ее разглядеть сможет, но уж Даждьбог-то в состоянии увидеть всё. Наступила осень, и дедушка после очередных выходных в гостях засобирался домой. Сказал – дела, но какие не уточнил. Добавил только, что теперь месяца два, а то и больше точно приехать не сможет. Антон расстроился, он уже привык к его частым визитам. Тогда дедушка предложил Антону приехать к нему в гости. Вообще он позвал всю семью Шастунов, но у отца с матерью работа, отпуска еще нескоро, а у Антона осенние каникулы, и мама сказала, что подумает и в ближайшее время даст знать. На том и порешили, и Антон с папой, подхватив часть чужого багажа, пошли провожать дедушку на станцию.***
Первая неделя ноября в Москве и области, в отличии от Воронежа, выдалась гадской на погоду. Дождь, слякоть, грязь, хлюпающая под ногами, и ветер в лицо. Но Антона это ни капли не смущало. Он, впервые выехав куда-то дальше райцентра, просто бурлил энтузиазмом, восторгом и предвкушением. Не терпелось увидеть деда и его дом, а еще его обещали свозить в столицу и показать там все самое интересное. И даже, если очень повезет, сводить на футбол! Сезон, конечно, уже закончился, но Антон видел в газете объявление о товарищеском матче и аккуратно вырезал его, вложив в одну из книжек, взятых с собой. Это мама настояла, чтобы он и на каникулах иногда повторял материал, нужный для поступления. Антон спорить не стал, решив сэкономить себе время и нервы, и просто сунул учебник с заветной вырезкой в рюкзак к остальным вещам, рюкзак – на плечо, а себя – в вагон поезде. В поезде он тоже первый раз ехал, и сразу сам, как настоящий взрослый. Это всё было до мурашек волнительно. Доехал без происшествий, а на станции прямо на перроне его встретил дедушка. Антон сошел за одну остановку до Москвы, чуть расстроенный тем, что не получилось в первый же день увидеть город хотя бы из окна поезда, а потом по дороге с вокзала, но и так его буквально распирало от эмоций. А уж когда он увидел недалеко от станции стоящий посреди дороги НАМИ-1 с натёртыми темно-зелеными боками, пусть и немного заляпанными грязью, но все равно блестящими, и натянутой от дождя крышей, у него дыхание перехватило, и несколько секунд он не мог сдвинуться с места. В деревне отец катал его иногда на колхозной «полуторке», но это ни в какое сравнение не шло, это как сравнивать породистого жеребца и дойную корову. Вот пацаны обзавидуются, когда он им расскажет об этом! Жаль нельзя лично на ней домой прикатить, чтобы каждому показать, что он не выдумывает ничего. Шедший следом дедушка рассмеялся и потрепал Антона по лохматой макушке, а после мягко подтолкнул, чтобы тот снова пришел в движение. - Это твоя? – все еще пуча глаза и не закрывая восторженно распахнутого рта спросил Антон, погладив осторожно капот и дверцы. - А чья ж еще? – хитро ответил дедушка, распахнув дверцу помогая устроить вещи на заднем сидении. - А дашь порулить? - Возле дома поездишь, и потом к озеру скатаемся, там сейчас людей нет, как раз не задавишь никого, - прозвучало в ответ, и всю дорогу Антон чувствовал себя самым счастливым подростком на свете.***
В Москву Антона дедушка так и не свозил. Не успел. Но у озера они покатались, и эти воспоминания никогда не сотрутся из Антоновой памяти. Как раз в тот день, когда они едва успели вернуться до начала сильнейшей грозы, загнав машину под деревянный навес во внутреннем дворе, Антон видел дедушку в последний раз. Время близилось к обеду, прогулка на свежем воздухе, пусть и автомобильная, усилила аппетит, и Антон, едва влетев в дом, тут же навострил лыжи в сторону кухни, надеясь урвать что-то из оставленного приходящей кухаркой до того, как придется идти мыть руки, переодеваться в чистое и сухое и садиться есть нормально. Но крепкая рука, ухватившая его за плечо, пресекла эти возвышенные планы. - Стащишь булку в другой раз, - с улыбкой заметил дедушка и поманил Антона на второй этаж, - пойдем покажу кое-что важное, давно надо было хотя бы рассказать тебе об этом, да я всё откладывал. И потом пообедаем. Супу горячего очень хочется в такую погоду. Под дедову болтовню они зашли в одну из его комнат, расположенную между спальней и кабинетом. Она имела сквозные двери в обе стороны и выполняла скорее функцию большого шкафа. Здесь хранились многочисленные бумаги, расфасованные по папкам, составленные башнями книги, не влезшие в шкафы в кабинете, журналы и газеты, разложенные на столе, стульях и полу. На подоконнике скатертью стелились листы с записями, перемешанные с чернильными ручками, перьями, чернильницами и промокашками. Диковинные статуэтки, экзотические маски на стенах, картины в деревянных и позолоченных рамах, большая карта мира на половину стены, шкатулки и какие-то приборы, из которых Антон узнал только компас и бинокль – эта вытянутая комната, похожая на купе поезда, вполне могла сойти за музей. - Ох, прости за бардак, - ничуть не смутившись, хохотнул дедушка, одёргивая полы свитера, задравшегося, когда он потянулся к стопке книг и тетрадей в углу, лежавших на неприметной прямоугольной тумбе. – Будем считать это творческим беспорядком. Я уже некоторое время работаю кое над чем, веду очерки о славянском фольклоре и его взаимосвязи с историей. Сейчас пытаюсь систематизировать записи, а в идеале хочу книгу написать. У всех должна быть какая-то цель, даже у богов, - довольно закончил дедушка, переложив, наконец, все бумаги на стол поверх других бумаг, отчего вся конструкция опасно накренилась, но внимания на нее никто не обращал. Дедушка Иван переступил с ноги на ногу в поисках лучшей опоры и, ухватившись за ручку на боку освобожденного из-под макулатуры ящика, с тихим кряхтеньем потянул его на себя. То, что Антон по первости принял за тумбочку, оказалось вместительным деревянным коробом, немного похожим на сундук с небольшим замком. Дедушка вытащил из выдвижного ящичка письменного стола небольшой ключ, отпер замок и откинул крышку. В деревянном коробе оказался уже короб железный поменьше размером. «В сундуке – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо, а в яйце – Кощеева смерть» внезапно вспомнилось Антону. Но никаких животных ни в ящике, ни хотя бы в пределах комнаты не наблюдалось. Вытащив металлический ящик, дедушка поставил его на стул посреди комнаты так, чтобы на него хорошо попадал скудный дневной свет из окна. - Вот, подойди, встань рядом, - позвал он, и Антон, оторвавшись от разглядывания интересной всячины и переступив через непонятно что здесь делавшую корзину с клубками ниток, встал бок к боку рядом с дедом. Железный ящик с этого ракурса выглядел немного иначе. Вытянутый как большой школьный пенал с округлыми ручками по бокам, он был опоясан широким кожаным ремнем с пряжкой вместо замка и украшен тиснением в виде растительного орнамента. Стебли и листья тут и там складывались в круги, заключавшие внутри непонятные символы: шестиконечный крест, круги меньшего диаметра один в другом, что-то, похожее на солнце с тремя группами лучей, и другие. Антон раньше ничего похожего не видел, разве что в шкатулке с бабушкиными украшениями, которую иногда открывала мама, была пара подвесок да сережек с орнаментами и завитушками, но именно таких знаков там точно не было. - Это защитные руны, - увидев любопытство и непонимание во взгляде Антона, пояснил дедушка. – Железо само по себе скрывает магическую ауру предмета, а руны закрепляют эффект и заметают следы. Чтобы никто посторонний не нашел, и содержимое этого ларчика не попало не в те руки. - А что в нем? - Очень сильные вещи, Антон, а еще это мое наследие, которое я со временем хочу передать тебе на хранение, если ты не будешь против. Сейчас, конечно, рано еще об этом думать, но знать тебе не помешает. Андрей вот от этого всего отказался. Ему наша история никогда интересна не была, он хотел быть в гуще событий настоящего, - со вздохом добавил дедушка, и Антон уловил ноты грусти и сожаления в его голосе. Антон по настоящему отцу, может, и не скучал, а вот дедушка по своему сыну - да. Пряжка на ремне бесшумно распахнулась, а сам ремень повис в креплениях. Уверенным движением дедушка поднял железную крышку, и их взорам предстали средних размеров топор с необычной формой лезвия и круглый медальон, на вид, кажется, бронзовый, но спорить на это Антон бы не стал. - Это, Антош, секира Перуна, - дедушка вытащил из короба топорик с необычной черной сталью лопасти и резным топорищем и передал Антону. Тот слегка замешкался, но взял оружие в руки, ощутив приятную тяжесть на ладони. Резьба не трогала ту часть, где ладонь соприкасалась с деревом, и кожа ощущала лишь гладкую, немного мягкую древесину. Казалось, топор совсем ничего не весит, перо в руке и то тяжелее было. - Ух ты, - восторженно выпалил подросток, разглядывая блики на стальном узоре в редких просветах среди черных облаков. – Это какое-то волшебное оружие, да? - Да, секира Перуна может разрубить что угодно и убить кого угодно. Когда-то она была обычным топором, но во время одной из битв в нее ударила молния, пока секира была в руках Перуна, и зарядила немыслимой силой. Сам понимаешь, штука мощная и опасная, и без присмотра ее оставлять нельзя. Сейчас я ее охраняю. - Понимаю, - Антон заторможено кивнул и благоговейно посмотрел на предмет в своих руках. Так и подмывало найти во дворе камень побольше, или трубу какую железную, и проверить слова дедушки на деле. - Эксперименты оставим на другой раз, - четко уловив чужое настроение, заметил дедушка и забрал топор, положив его на место. - Ладно, - Антон поджал губы и ткнул пальцем в медальон с узором в виде то ли снежинки, то ли цветка. Шесть лепестков разбегались от сердцевины к краям и обрамлялись красивым плетением. – А это что за штука? - А это «Громовое колесо», печать Перуна. Дарует своему обладателю силу духа, доблесть и мужество. - Топор, по-моему, куда полезнее в бою, чем эта подвеска, - резонно заметил Антон, сложив руки на груди, но дедушка на его слова лишь рассмеялся и мягко потрепал его по волосам. Роста они были примерно одного, и мужчина легко доставал до вихрастой русой макушки. - Может ты и прав, но без отваги будешь ты с этим топором в обнимку за ближайшим деревом прятаться. Одно другому помогает, - философски заключил он и принялся запирать сундук, прятать его в деревянный короб, а сам короб двигать обратно в угол. Антон вызвался помочь, и через несколько минут короб снова казался невзрачной тумбочкой, еле видимой из-за кипы бумаг. – А теперь идём обедать, у меня желудок уже песни вовсю поет.***
Разбудили Антона голоса. Поначалу тихие, постепенно они набирали силу и доносились до него все отчетливей. Даже бушевавшая за окном гроза их не перебивала. Комната Антона находилась напротив дедушкиной спальни и немного наискосок от кабинета, откуда шел звук. Полежав немного спросонья, обеспокоенный нехорошими интонациями Антон выбрался из-под одеяла, натянул поверх пижамы свитер, сунул ноги в подаренные дедушкой специально под этот приезд высокие тапочки из овчины и подошел к двери. Прижался ухом, прислушался, но в итоге все же как можно аккуратнее повернул дверную ручку и высунулся в коридор. В кабинете горел камин, отблески пламени плясали по паркету в коридоре. Люди в кабинете спорили, один из них точно был дедушкой, а второй голос был Антону незнаком, но общались они явно как старые знакомые. Знакомые, находившиеся сейчас не в лучших отношениях. Они спорили, и в их словах то и дело проскальзывали ядовитые нотки, агрессивные, недовольные. Они говорили что-то о жизненных путях, о личном выборе, о месте каждого в новом мире – Антон ничего толком не понимал. Какие-то обрывки фраз, высокопарные слова и очередные колкости. Он, едва дыша, прошел вдоль стены и попытался заглянуть в кабинет. Увидел сидевшего в пол-оборота к входу дедушку, а на расстоянии небольшого столика со стоявшими на нем графином и двумя стаканами в соседнем кресле расположился недобрый незнакомец. Тоже высокий, темноволосый, судя по рукам довольно молодой. Антон не видел его лица, но заметил, что бороды у него нет, лишь модная короткая стрижка на вьющихся волосах. - Ты в доме один? – спросил вдруг гость и обернулся, вглядываясь в полумрак коридора, пока Антон старался не дышать слишком громко, отступив в тень распахнутой двери, как раз между кабинетом и дедушкиной спальней. - Разумеется я один, - ответил дедушка, и Антон понял, что не зря спрятался. Кем бы ни был поздний визитер, дедушка не хотел, чтобы они встречались. Может, этот человек был опасен? Антон остался в своем укрытии и обратился в слух. Еще несколько реплик на повышенных тонах, и в разговор вклинилось упоминание реликвий Перуна. Ох, не к добру всё это. Незнакомец хотел получить их, а дедушка не был настроен отдавать хоть что-то. И, движимый каким-то шестым чувством, не в полной мере осознавая, что он делает, Антон нашарил за спиной ручку двери, в которую все это время упирался, и проскользнул в комнату-кладовую, где днем дедушка показывал ему упомянутые сокровища. Дед ведь сам сказал, что их нельзя отдавать не в те в руки, и Антон их защитит. Рванул прямиком в нужный угол, за секунды перекидал бумаги в сторону и под крики из соседней комнаты дернул ящик на себя. Без проблем нашел нужный ключ, отворил его и, прижав к груди металлический ларец, через боковую дверь выскочил в дедушкину спальню, закрыл за собой и замер перед большой кроватью, судорожно соображая, что делать дальше. Может он зря все это затеял, и бояться нечего. Все-таки его дедушка не какой-нибудь беспомощный старик, а сам Даждьбог! Интересно, а их гость об этом в курсе? Потому что если да, и он все равно осмеливается кричать на деда, то тогда страшно вдвойне. Сердце колотилось словно бешеное, еще немного, и пробьется прямо к металлическому ящику, застучав по нему как в барабан, голова соображала так, будто вместо мозгов вата, а кожа покрылась мурашками. И вдруг мир вокруг почернел. Отблески огня на полу в щели под дверью, молнии за окном, слабый свет уличного фонаря – всё погасло. На доли секунды Антон решил, что ослеп или отключился, испытав настоящий животный ужас и в полной мере прочувствовав, что значит выражение «душа ушла в пятки». А потом из кабинета раздался хриплый вскрик, дедушкин вскрик, глухой звук падения, и тело сработало само. Руки еще крепче прижали к груди ларец, ноги устремились к двери в коридор, а затем в другую сторону от пугающего кабинета вдоль по коридору до боковой лестницы и вниз на первый этаж. Что там творилось в кабинете Антон не увидел, не до того было. От страха у него на глазах словно шоры появились, которые позволяли смотреть только вперед в направлении спасительного выхода и не отвлекаться. - Найдите! – долетел до него властный и раздраженный голос, и Антон понял, что искать будут его. Хотя раздавшийся через секунду шум переворачиваемой вверх дном комнаты недвусмысленно намекал, что не только его. Незнакомец говорил про вещи Перуна, кончено он все тут по дощечкам разберет, но найдет желаемое. На первом этаже Антон уже было устремился по направлению к прихожей и входным дверям, как вдруг заметил силуэт на верхней ступеньке главной лестницы. Растерявшись, он замер на мгновение, а потом заметил почти невидимую в общем мраке одну из нескольких длинных скамеек с мягким сидением и чехлом в пол. Под него Антон и нырнул, еле как уместившись за тканью с поджатыми ногами и вдавленным чуть ли не в ребра ящиком. Сердцебиение грохотало прямо в ушах, и подросток лишь надеялся, что это только у него в голове ритмично громыхает, а в коридоре царит непроницаемая тишина. Потянувшись дрожащими пальцами, он чуть приподнял край чехла, пытаясь понять, безопасно ли покидать убежище. Силуэта на лестнице уже не было, но расшатанные нервы внушали образ притаившегося прямо за поворотом человека, который только и ждал, когда Антон оступится и сделает глупость. Спасительная прихожая едва золотилась в отблесках долетавшего со второго этажа света, маня и пугая. Сознание путалось, пугая и накручивая, рисуя обманчивые образы теней, гуляющих по стенам как непослушные черные кошки. У них были человеческие фигуры, ужасно непропорциональные, пугающе ломаные, но все же человеческие. Они бродили по этажу, плюя на отблески света за окнами, скрываясь за закрытыми дверями, но не открывая их, словно искали что-то. Или кого-то. Антон оцепенел и, кажется, перестал дышать, уверенный, что у него уже поехала крыша и начались галлюцинации. Поэтому, когда тени исчезли, а затем раздался тихий скрип прямо у него над ухом, подросток решил, что зрительные галлюцинации просто сменились слуховыми. Но скрип двери продолжился тихими осторожными шагами, и Антон, вовсю напрягая зрение, разглядел из своего укрытия сначала чьи-то ноги в мокрой обуви, потом длинные ноги и, наконец, всю долговязую фигуру целиком. Кто бы это ни был, но человек словно не понимал, где оказался, и просто осматривался. Он осторожно прошел в сторону прихожей, а Антон, понимая, что это, возможно, его единственный шанс выбраться, улучил момент, выкатился из-под скамьи и что есть силы рванул за неприметную выкрашенную в цвет стены дверь, о существовании которой он и не знал. Оказавшись на улице, Антон как был в пижаме и тапках понесся дикой ланью по дороге в сторону станции. Вязаный свитер сразу же промок и повис на плечах тяжелой тряпкой, ни капли не грея, а заледеневшие от ноябрьского дождя пальцы намертво вцепились в ящик. Перепуганный детский мозг, все еще действовавший на инстинктах и рефлексах, и не подумал стучать в соседние дома и просить помощи. Неизвестно, кто друг, а кто враг, кто поможет, а кто сделает хуже. Да и что скажет Антон, если кто-то позвонит куда надо? Что его дедушку-бога кто-то убил из-за пары волшебных вещей? Да его в психушку упекут, и не увидит он никогда больше ни мамы, ни папы, и никого из друзей, и про летное училище можно забыть, и вообще. Весь в мутной дождевой воде, грязи и соплях, Антон добежал до пустой станции и забился в угол за лавкой. Не очень теплый, зато под крышей, и дождь сюда не достает. А утром забравшись на подложку под днищем вагона, ближайшим поездом, ехавшим в нужном направлении, отправился домой, куда на перекладных добрался за пару дней, голодный, чумазый, горячечный и валившийся с ног, зато с драгоценным сундуком в руках.