"Безаман" по чеченски "Любимый"

      День начался вполне обычно. Кондиционер работающий как проклятый не мог разогнать этот густой и влажный воздух. Серый и скучный кабинет — это место, где царит атмосфера уныния и безнадежности. Все вокруг выглядит серым и безжизненным, словно мир за окном потерял свои краски и стал черно-белым.       В кабинете душно, воздух наполнен пылью и запахом старых бумаг. Окна закрыты, и свет настолько тусклый, отчего кажется, что день никогда не закончится. Кабинет вызывает ощущение одиночества и безысходности. Здесь нет места для творчества и развития, только рутина и монотонность. Люди, работающие в этом кабинете, чувствуют себя оторванными от мира и не видят будущего.       Пятигорск ловко уплетал виноград с фруктовой чашки, так удачно оказавшейся в зоне его видимости. Она, стоящая на столе, выглядит очень аппетитно. Наполнена южными фруктами, чей аромат скрашивал будничность помещения. Они были на редкость вкусными, хотя их внешний вид явно оставлял желать лучшего. Если так подумать то это очень точно может описать состояние его округа. С такими мыслями он отправлял в рот ягоду одну за одной, бессмысленно глядя в серую стену напротив. Увлёкшись он вовсе не заметил, как умял почти всю гроздь. Ему собственно ничего кроме поедания южной фруктозы и не оставалось. Несмотря на своё внешнее разгильдяйство, работу он выполнял на совесть. Отчёты были отправлены даже раньше срока, а мелкие бумажки разобраны за остаток прошлого дня. Зелёные глаза лениво пробежались по периметру помещения, иногда цепляясь за мебель в виде стеллажей и огромных коробок. Скучно и безвкусно. Гоша сделал глубокий вздох, принимаясь за следующий фрукт. Вот сиди теперь и хернёй страдай.       Когда был съеден даже подозрительный на вид абрикос, а стрелки наручных часов неспешно перевалили за четверть третьего Бештау поднялся с кресла. В его кабинете не осталось ни одной не заполненной бумажки. Приглашениям на день рождения Дербента тоже досталось, на них красовалась мягкие линии даты и времени события. Тряхнул головой, отчего копна мягкого золота пришла в дикий хаос, и неловко расправил складки на пиджаке. И как они там всё время появляются? Загадка. Он размышляет о складках, быстрым шагом пересекая помещение. Распахивает серую дверь и понимает насколько же в кабинете было душно. Лёгкий ветерок быстрыми волнами окутывает лицо. Красота.       Его секретарша, Асечка, сидит на своём месте. Хмурит тонкие ниточки-бровки, вглядываясь в монитор. Работает человек одним словом. Он мимо неё проходит, а она ему глазками в спину стреляет. Впереди вон голова кудрявая идёт, прислушаться и сразу слышно характерный звон металла в ножнах. Давненько здесь Ростов на Дону не видели.       Алексей всегда был нежеланным гостем в Северо-Кавказском Федеральном Округе. Это началось давно, чуть ли не с самого появления Донскова на свете. Мальчишкой он был строптивым и вольным, что уж говорить казачья кровь делала своё дело. Излишняя горячность всегда мешала ему дружить с не менее горячими и вольными кавказскими мальчишками, вечно как бараны лбами бились.       Пятигорск выдавил из себя мягкую улыбку. Они на работе, а здесь нет места личной неприязни. Только бизнес, как любили говорить партнёры. Алексей тоже увидел его, замедлил шаг. Честно признаться, из всех на Кавказе нормально общался он только с ним, Георгием Бештау. Возможно дело было в общих русских корнях, а может в том что лично Донской ему не вредил. Как бы то ни было Ростову нужна помощь и оказать её мог только златовласый «друг».       Поравнялись они в середине коридора. Повисла неловкая пауза, нарушаемая только стучанием ногтей по клавишам секретарши, что сидела за спиной Пятигорска.       — Давно не виделись, Алексей. Что привело вас к нам? — Всё так же мягко поинтересовался он, растягивая губы в улыбке. У него имидж, ему нужно улыбаться всем, даже таким как Ростов-на-Дону.       — Здравствуйте, Георгий. Я к вам… По личному вопросу… — Дело должно быть чрезвычайно важным и срочным, раз Алёша говорит так уважительно и мягко. Бештау указывает на диванчик в двух шагах от них, мол присядем и вы мне всё расскажите. Минута-две как кожа на мебели заскрипела под весом двух мужчин.       — Я вас слушаю. — коротко и лаконично, совершенно не свойственно ему, Георгию.              — Это касается моей жены. — Разговор будет тяжёлым и долгим, это было ясно обоим…       Алексей долго говорил, говорил всякое. То, что было на душе. На одном дыхание пересказывал события семнадцатого года, тягуче и плавно рассказывал о счастье до. Молил об ключе к архиву, о документах связанных с его женой. А в конце просто замолчал, уставившись себе под ноги, оставляя Георгию время на размышления. Пятигорск не любил таких ситуаций. Когда чувствуешь себя кем-то вроде Бога и решаешь чьи-то судьбы. Через пару минут раздумий он положил руку на плечо казаку, мягко его сжав. Ощущения после были незабываемые — смотреть как Донской расцветает на глазах, как благодарит, сжимая в объятиях. Ощущения нужности окрыляет.       В спину стреляет ледяной взгляд и Бештау оборачивается, на другом конце коридора стоит Джовхар Сунжа. И глаза его сверкают ой как не добро. Видя, что его заметили он медленно идёт к ним, раздражённо кривя губы. Шаги делает медленные, размеренные. Обстановка в коридоре сгущается и накаляется. Что Алексей, что Георгий встают одновременно.       — Георгий Иосифович, а я вас везде ищу. А вы тут с нашим Алексеем Петровичем сидите… — Тянет медленно, даже фальшиво улыбается. Настолько фальшиво, что Алексей быстро прощается и уходит, оставляя их вдвоём. Бештау одергивает полы пиджака.       — Вы что-то хотели, Джовхар Алексеевич? — Приветливо и спокойно.       — Да, хотел. Пройдём те в кабинет ко мне, там привезли новый макет стадиона. — Он жестом указывает на ответвление от основного коридора, приглашая пройти с ним. Гоша снова одергивает пиджак и идёт вперёд, равняясь с Грозным.        Грозный с пронзительной яростью хватает напротив стоящего человека за воротник и затаскивает его в кабинет. Его глаза были полные гнева и ревности, искрились и сверкали, словно пылающий огонь, способный прожечь огромную дыру в лице своей жертвы. Силовыми действиями Грозный прижал его к стене, и Бештау почувствовал холод бетонной перегородки. Он ощущал, как жар, исходящий от Джовхара, охватывает его грудь, словно мощный пламенный шар, готовый уничтожить все вокруг. Лица Георгия и Грозного оказались настолько близко друг к другу, что расстояние между ними составляло всего несколько сантиметров. Такая близость казалась почти несущественной для Пятигорска, который с трудом смирял в себе желание поцеловать своего возлюбленного. Он не мог сделать ни одного движения, только нервно кусал губу, ожидая дальнейших действий Грозного.        — О чем вы шушукались с этим казаком? — Рычит чеченец, всё ещё искрясь нестерпимой ревностью. Он терпеть не может этого казака, а тут он ещё и около его возлюбленного ошивается. Злостное чувство всё больше и больше разгоралось в недрах сознания.       — Мы просто говорили… — Спокойно отвечает он, даже пытается улыбнутся, так же ярко как пару минут назад в коридоре. Это весьма затруднительно, учитывая, что грубые ладони прижимают его к стене за воротник. Георгий Джовхара не боялся — просто разумно опасался; настороженно следил за каждой мимолётной эмоцией на родном лице, готовый в любой момент к решительным действиям.       Грозный сам себе порой противен. Ему стыдно каждый раз, когда любимый человек боится его. Когда родные глаза с опасением вглядывается, чтобы не пропустить критический момент. Джовхар ослабляет хватку, стыдливо опуская глаза, ему жаль, искренне жаль. Пятигорск слабо улыбается, сгребая эту здоровую детину в объятия. Чужие руки надёжным кольцом обвивают талию. Он прикладывает ухо к его груди, слушая горячее чеченской сердце по ту сторону грудной клетке.       — Чего ты опять завёлся, как музыкальная шкатулка? — Бубнит куда-то в солнечное сплетение. Узкие ладошки оглаживают спину, ощущая каждый рельеф мышц.       — А чего этот…рядом с тобой крутиться? Не в первый раз между прочим. — Джовхар носом зарывается в кудряшки, слегка щекоча своей щетиной нежную кожу на голове. Сейчас легче, спокойнее. Вот он, родной и любимый человек, рядом: его можно видеть, слышать и ощущать.       Пятигорск лишь тихо смеётся, поднимая глаза на возлюбленного. Грозный глупо улыбается, вглядываясь в каждую веснушку, в каждую смешинку сияющую на дне зелёной радужки. Грубые ладони сильнее сжимают бока, притягивая к себе. Гоша чуть привстаёт на носочки, касаясь сухих губ напротив. Поцелуй получился легким и каким-то детским, в груди Сунжа расцвела нежность, заполняющая всё пространство под рёбрами. Они отстраняются друг от друга легко, Георгий уже было собирается отойти — выбраться из пространства между Джовхаром и стеной. Одно неловкое движение, как в его бока вцепляются железной хваткой, не давая сдвинуться с места. Взгляды снова встречаются — секунда для того чтобы осознать, так просто Пятигорск отсюда не уйдёт.       Грозный медлит всего пару секунд, затем ловит какой-то отголосок прошлой ярости, впиваясь в податливые губы. Пятигорск довольно ощутимо прикладывается о стену затылком от такого напора. Пострадавшая часть неприятно гудит, отдаваясь лёгким звоном в голове. Георгий прикрывает глаза, смотря на Джовхара из-под ресниц. Он послушно приоткрывает губы, пуская этого ревнивца глубже, доказывая, что он вовеки веков принадлежит лишь ему и только. Где-то на задворках сознание чеченец понимает что нужно быть мягче, легче, но юношеская пылкость и горячая кровь берут своё. Он хочет подчинять и властвовать, хочет быть тем самым-самым для Гоши.       Худые руки вплетаются в волосы, руша идеальную укладку. Пятигорску нужно за что-то зацепится, чтобы не потерять связь с реальностью окончательно. Хотя он уже находится между небом и землёй; Пальцы нервно подрагивают перебирая жесткие пряди, чужой горячий язык всё так же яростно вылизывал его рот: водил кончиком по нёбу и деснам, сплетая их языки вместе. С подбородка уже давно текут ручьи слюней, капая на грудь, оставляя влажные следы. Гоша не отстаёт от него: обхватывает губами кончик языка возлюбленного, слегка посасывая его. Щёки Грозного мигом становятся пунцовыми — ассоциативный ряд сработал хорошо. Георгий победно усмехается в коротком перерыве между поцелуями и тут же сдавленно стонет, когда чужой язык снова глубоко погружается в рот, затрагивая, одному богу известные, нервные окончания. Джовхар с чмоканьем и хлюпом отстраняется от его лица. Между ними тянутся тонкие ниточки слюны, а Гоша по инерции тянется вслед за ним: на пару секунд замирая с приоткрытым ртом, высунув язык.       Грозный готов смотреть на это вечно: на покрытое испариной лицо, приоткрытые губы и глаза, такие мутные и блестящие от желания. Находясь сейчас здесь, со своим маленьким чудом он предаёт сам себя. Предаёт свою религию, родных, всё то, чем жил на протяжении веков. Аллах никогда не простит его за это, сколько бы не молился, не каялся в мечети. Гореть ему в Джаханнаме за мужеложество. Ну и Шайтан с этим, настанет день и пусть Иблис им подавится! А пока что он будет любить, любить и знать, что грешит во имя любви своей. Джовхар выходит из подобия транса и пучины самобичевания, когда Бештау нежно проводит пальцами по его щеке. Мягкие подушечки очерчивают скулу и линию челюсти. Чеченец слегка касается губами костяшки большого пальца, вызывая у любимого улыбку.       — Я люблю тебя, безаман.