Иной взгляд

××× Этот человек несомненно был особенным. И он умел задавать вопросы. Как он увидел, что я поддаюсь Прайму, если сам Оптимус этого не замечает уже несколько эонов? Что с ним не так? Я задавался этими вопросами, пока человек паниковал. Он так уверенно спросил то, о чём не спрашивал даже Саундвейв... Если честно, я был шокирован. Я честно ответил, хоть и без подробностей. Слишком тяжело было вспоминать. Больно даже физически. Боль потери и приближающейся смерти преследовала меня до сих пор во время перезарядок. Как будто Праймас через мои процессорные симуляции говорил мне - ты не должен был выжить. Из-за резко накатившего прилива боли и воспоминаний, никогда не уходящих слишком глубоко в архивную память, мне пришлось уйти. Нечего было людям знать об этом. Даже ему. От боли возрастала агрессия, а от воспоминаний - осознанная злость. В таком состоянии не стоило находиться рядом с кем-либо. Я просто встал и ушёл подальше, ничего не объяснив. Корпус тянуло в районе брюшной секции и выкручивало суставы. Но я уверен, что даже оказавшийся таким внимательным Уильям этого не заметил. Я не позволил ему заметить. Я решил переждать приступ в энергонохранилище, а когда стало легче, ко мне пришла мысль. Узнать, наконец, что такого особенного в Полковнике Уильяме Ленноксе я нашёл. И, что не менее важно, что он увидел во мне. Потому что эти гляделки и недосказанность, длящиеся уже не один земной год, уже поднадоели. И времени оставалось всё меньше. Уже завтра мы, возможно, расстанемся на неопределённый срок. И я не буду за ним следить, чтобы добиться каких-то только мне интересных ответов. И вскоре я забуду его, как один миг из долгой нелёгкой жизни. Эта маленькая игра подходила к концу. Я решил немного поигнорировать Уильяма, чтобы он испугался, что я обиделся на упрёк в слабости или что-то в этом роде. Страх частенько выводил на честность. Это было скорее правило, чем исключение. Но он молчал весь остаток дневного цикла. Все люди, уже было доверившиеся мне, сперва были предельно напряжены, будто думали, что из-за такой мелочи я могу уничтожить их. Уильям спросил о вещах, о которых не знали даже мои приближённые. Но откуда ему было знать? Да, он разворошил плохие воспоминания, но ткни он в шарка левее - не факт, что наткнулся бы на хорошие. Их было не так уж много в моей памяти. Но, честно говоря, более хлёсткого вопроса про наши с Праймом отношения было не придумать. Уильям копнул слишком глубоко, пусть и случайно. И это был отличный шанс наконец заставить его открыться. Я успокоил людей обычным общением, делая вид, что ничего не произошло. Уильям не находил себе места. Друзья успокаивали его, пока я продолжал его полностью игнорировать. Он даже не пытался подойти и, кажется, потерял надежду. А потом с чего-то внезапно воспрял духом. Я не сводил с него дополнительных фокусов линз, регистрируя все эмоции, и он не должен был этого заметить. Преимущество моего вида заключалось ещё и в умении делать множество дел одновременно. Я не прекращал болтать с рядовыми, параллельно анализируя поведение и их, и всего офицерского состава, особенное внимание уделяя Уильяму. К концу дневного цикла солдаты, как обычно, ушли на перезарядку. Сказали, что завтра будет важный день, и перед начальством нужно выглядеть бодрыми. Я подумал, что и моим не помешает такая дисциплина. А то одного не загонишь на платформу, а другого не добудишься на задание. Я решил подождать Уильяма в его же комнате. Подумал, что на один земной час меньшая перезарядка не повредит ему. Когда голоса в здании стихли, и офицеры разошлись по своим комнатам, последним, как и вчера, пришёл Уильям. Он приостановился в конце коридора, выдохнул с неким облегчением. Я понял, что он обрадовался, что меня нет в той комнате. Глупый человечек - почему-то подумал с нежностью. Эти комнаты имели примитивные замки на дверях, но Уильям не запирал её, и я вошёл свободно. И вот, наконец, механизм, открывающий дверь, пришёл в действие. Уильям шагнул в слишком тёмное для его примитивного органа зрения помещение, медленно, осторожно ступая, прошёл мимо платформы к столу у занавешенного тканью окна и пошарил по нему. Комната озарилась слабым, уходящим в длинноволновый спектр излучением. Люди любили цвет своего Солнца и делали искусственное освещение похожим на него. Уильям стянул своё военное облачение через голову, наклонился, развязал свои хитроумные узлы на обуви, стянул эту обувь, выпрямился и обернулся к платформе. То есть к кровати. — Блять! Сука! — Он положил руку на область, где у меха была бы Искра. Теперь он часто дышал и его поле пульсировало страхом. — Извини, Мегатрон, я просто не ожидал тебя здесь увидеть... Само вырвалось. — Он попытался успокоиться и вести себя гостеприимно. — Я не забыл про обещание. Ты за этим здесь? — Он смотрел на меня, сидящего на краю его платформы, но руками шарил сзади себя и опять вытащил верхнюю часть своей одежды. Мне это было не нужно. Я хотел, чтобы он чувствовал себя абсолютно беззащитным. — Да, за этим. Ты пообещал ответить на все мои вопросы, так? — Я встал и за один шаг приблизился к нему. На столько, что чувствовал активным покрытием его дыхание. — Мы поговорим серьёзно, без всех этих условностей и расшаркиваний, идёт? — Он неуверенно кивнул, я протянул руку к его руке, сжимавшей ткань, и забрал её, откинув на край маленького стола у стены. — Тебе не нужна защита от меня. Ты должен полностью доверять мне, как действующему союзнику. — Это не... — Он хотел что-то сказать, но не закончил. — Ладно, хорошо. Без рубашки, так без рубашки. — Его страх уменьшился, но смущение осталось, он продолжал вжиматься в спинку стула, лишь бы не прикоснуться ко мне. — Тогда я повторю вопрос. И не пытайся мне врать. — Я сделал к нему ещё один крохотный шаг, так, чтобы свободного места не осталось. На моих подчинённых действовало безотказно, во всех случаях. — Я не говорил твоему начальству и не знаю, говорили ли автоботы, что я чувствую каждую вашу эмоцию, будь то страх или радость, соответственно я легко определяю ложь. Ты меня понимаешь, Уильям? — Его взгляд на последних словах заметался. Интересно, чего он ожидал. — Понимаю, Мегатрон. Давай присядем? — Он предложил мне стул, но я прошёл обратно к платформе, увлекая его за спину за собой. — Пожалуйста, давай поскорее закончим. И... Мне очень жаль за тот вопрос. Ты понимаешь. — Я слушал. Мы сидели на платформе друг напротив друга. Из-за моего веса, покрытие сильно продавилось, поэтому я стал ближе к человеку по росту. — Я не должен был спрашивать такие вещи и сомневаться в твоих действиях. Ты... злишься на меня? Этот его взгляд, напуганный, но умоляющий. Он молился, чтобы я сказал "Нет, не злюсь. Всё в порядке." Но я протянул руку к слегка дёрнувшему от неё человеку и положил её ему на голову. Не всем весом, просто погладил, поворошил мягкие волосы. Люди везде были мягкие, такие хрупкие. Я, не переставая, следил за когтями и выражением лица человека. Я не должен был сделать ему больно, даже если он случайно сделал мне. Сначала его поле взвилось страхом, но, когда я начал аккуратные движения, страх почти полностью сменился удовольствием. — Нет, Уильям, не злюсь. Просто ты попал в цель, а я не был к этому готов. А я очень не люблю неожиданности. — Я продолжал нежные движения рукой. Он посматривал на мою руку, но терпел. Или наслаждался. Вообще-то теперь в его поле был такой ворох эмоций, что выделить одну было сложно. — Я не вписал это в отчёт, правда. Мы обещаем сохранить твои слова в секрете. — Он уже почти успокоился. Интересно, подошёл бы он извиниться сам или больше никогда бы не заговорил со мной. — Как ты понял, что я сдерживаюсь в битвах с Праймом? — Свои слабости нужно знать, если заметил он, значит, мог заметить любой мой старый воин. — Просто подумал, что раз ты был гладиатором, ещё и чемпионом, как я слышал... — Я кивнул. — А Прайм был историком-архивистом - вы не можете быть равны. Ты же военный с огромным опытом, да всё твоё тело - сплошное оружие. Я решил, что если он так талантлив и тренировался всё это время, он был бы лучше тебя, он бы добился этого, прежде чем сражаться с тобой один на один. — Он был очень умён. Он снова удивлял меня. Я убрал руку с его головы. Он продолжил через наноклик. — Но ты отражаешь каждый удобный удар и пропускаешь только безопасные. Также я поступаю с Эппсом. Но он то сильнее меня. А вот почему ты, будучи крупнее и с виду сильнее Оптимуса, уступаешь ему ведущую роль, я раньше не понимал. И я заметил, что ваши движения очень похожи. Ты копируешь его стиль боя, чтобы не показывать свой, чтобы он не стал лучше. — Он выложил всё это так уверенно, практически на одном выдохе. Я был впечатлён. Он кое-где он ошибся. — Ты вновь удивляешь меня, человечек. Ты хороший воин, Уильям. Я действительно не хочу, чтобы он совершенствовался и не хочу сражаться с ним в принципе. Потому что этому его научил именно я. Я показал ему, как ему будет лучше защищаться, какие приёмы подойдут ему лично. Это он копирует мой стиль боя, Уильям, потому что своего у него просто нет. Я сделал его тем, кто он есть сейчас. И я жалею об этом больше всего на свете. Человек стушевался под моим прожигающим взглядом. Я не любил эту тему, хоть это и знали все, кто был со мной рядом во время моей карьеры гладиатора в Каоне. Я загнал образ милого Ориона Пакса подальше, что было, то давно прошло. Сейчас передо мной сидело другое существо и совсем другая личность. Уильям был силён телом для своего вида и также силён духом и смел, в отличие от моего старого друга, пока я не изменил его под себя по его же просьбе. Уильям был открыт миру, твёрд характером и при необходимости груб. Он смеялся громко с друзьями и не боялся начальства. Только рядом со мной вся его расслабленность и дерзость исчезали. И появлялась стеснительность, она абсолютно не шла ему и проявлялась в особенности наедине со мной. Сейчас он, кажется, тоже что-то понял. Его взгляд немного изменился. Но он не стал выдвигать предложение, по крайней мере вслух. Только вспомнил наш утренний разговор. Тема была закрыта. — Это был я. То есть, это была моя идея, ты был прав. — Он не спросил, как я понял это, но я, наверное, не смог бы ответить. Я всегда славился ещё и великолепной интуицией. Я молча ждал продолжения. Энергополе человека заволновалось. Они совершенно не умели их прятать. — Думаю, я не один думал об этом. Но я обладаю нужными связями, поэтому сделал этот шаг к снижению опасности для нашей планеты. — У тебя получилось, мои поздравления. — Его поле снова успокоилось. Пока я не добавил. — Но только ли такая благородная цель заставила тебя рискнуть жизнью? — Он сглотнул и отвёл взгляд. Даже не нужно было видеть поле, чтобы узнать ответ. — Я не так уж сильно рисковал. — Голос был твёрд, но меня этим было не обмануть. — Мы уже встречались лицом к лицу, я думаю ты помнишь меня. Ты показался мне благоразумным лидером. Даже десептиконам выгодно, чтобы их не бомбили ежеминутно. — Ахахах, глупый человечек, если бы я всегда зарился на любую хоть чуточку выгодную сделку, я бы давно был бы мёртв. Но так не думаешь на самом деле. — Я снова протянул руку, но на этот раз подцепил концом пальца его подбородок. Нажал ровно столько, чтобы кожа продавилась, но не порвалась. — Я же говорил, что вижу тебя насквозь? Говори правду, Уильям. Ради чего я здесь нахожусь на самом деле? — Я говорил тихо, чтобы нас не услышали. Я видел, как задрожали его руки. И каких усилий ему стоило оставаться неподвижным, не пытаться сбить мою руку в сторону. Он приподнял голову, выставив шею, приоткрыл рот, но почти не дышал. Сейчас бешено билось за его жизнь только его сердце и невидимое им энергополе. — Я хотел увидеть тебя. И поговорить с тобой. — Он больше не выдержал. Часто задышал и зажмурился, произнёс это как оправдание. — Хотел, чтобы я обратил на тебя внимание? Я ведь мог и улететь в первый день. Я и не собирался оставаться. — Я переместил ладонь на его шею, обхватив её полностью на наноклик, но сразу разжал, провёл когтями сверху вниз, едва касаясь кожи, до конца грудной секции. Он смотрел только туда, не поднимая на меня глаз. Вспомнил, что должен ответить. — Я знаю. Мне было бы достаточно просто снова увидеть тебя вблизи. Тогда было достаточно... — Ох, Уильям. Ты почти сказал это. Я не буду больше тебя мучить. Маленькое существо, ему простительно бояться меня. Всем простительно, кроме одного старого друга. И от такого как я для него логично скрывать свои чувства. Как я выглядел в глазах маленького человека, если даже мои десептиконы порой боготворили меня? Я больше не медлил. Хватит с него. Достаточно игр и для меня. Я всё ещё был покрыт мягким покрытием, поэтому мог безопасно касаться человека и не ранить его остальным гранями брони. Нельзя было только забывать про разницу в весе и физической несовместимости. Пока Уильям шёл сюда, я мельком посмотрел в их инфосети, как люди доставляют удовольствие друг другу. Ничего необычного. Во многом похоже на нас. Проявлять симпатию и показать желание прикосновениями. Я наклонился к нему и прислонился к его губам, аккуратно протолкнул изменённую глоссу в его рот, используя совсем немного длины. Он широко раскрыл глаза, но я притушил оптику, чтобы лучше сосредоточиться на действиях. Я не давил сильно, чтобы не касаться его губ острыми дентами. Обвёл мягким концом глоссы у него внутри, переплетаясь с его глоссой. Было мокро и тепло. Будто смазка или внутренний энергон. Это не было противно. Мало что могло вызвать у меня это чувство и уж точно не нежные прикосновения к существу пусть и другого вида. Я пережил слишком много, и повидал ещё больше, чтобы обращать внимание на внешность. Через пару кликов я отстранился. Я и не заметил, как отключил оптику, полностью отдавшись ощущениям. А когда активировал вновь, нахмурился. Из уголков глаз Уильяма по его лицу стекал омыватель. Так плачут кибертронцы. Так же плакали и люди. На всякий случай я убрал руку от его корпуса. Я также не заметил, что он крупно дрожал. Коммуникационный модуль выдавал только теорию о страхе. Неужели я ошибся? Я был неправ, и человек не питал ко мне симпатии большей, чем уважение? Если честно, в тот миг я расстроился. Я облажался и заставил беззащитное существо, меня уважающие, пролить омыватель. Я за эти циклы и так заставил его поволноваться. Я собрался уйти. Пусть завтра всё закончится. А этому человеку станет чуточку легче жить без нашей войны. Но, когда я начал подниматься с неудобной низкой платформы, человек вдруг схватил меня за руку. Сначала, как и я, он не двигался, но потом будто сорвался. Встал на колени и обхватил руками моё лицо. Наноклик смотрел в мою оптику, я сохранял спокойное выражение, но надежда возвращалась. Коммуникационный модуль мог ошибаться, если дело касалось иного вида. И этому в тот момент я был очень рад. И человек что-то увидел. Наклонился и сначала робко, но потом плотнее прижал свои губы к моим, но я не впустил его, чтобы он не поранился о денты. Тогда он смял мои губы своими, куснул нижнюю, провел своей глоссой. Я невесомо обнял его сзади, поглаживая по спине, давая понять, что и он не ошибся тоже. Моё активное покрытие обладало той же чувствительностью, что и собственные броневые пластины. Когда Уильям переместил руки на мою шею, а затем на спину, сжал объятия, я почувствовал зарождающееся возбуждение, пока ещё очень глубоко, но было приятно. Он огладил мои широкие плечи, оторвался от губ, кажется, специально только чтобы восхищённо посмотреть, как сам же трогает мой корпус. Он провёл одной рукой по части моего плечевого пояса, после шеи продолжил другой рукой вести по другой стороне. Я следил за выражением его лица и полем и видел только восторг и уже очень сильное желание. Он так и стоял на коленях. Я немного повернулся в его сторону, закинув одну ногу на платформу, так чтобы они были по обе стороны от человека. Притянул его поближе к себе, прижал к корпусу. Память подкинула информацию о том, где у людей были особенно чувствительные места. Прошлой ночью я сам нашёл одно такое, вернее, случайно наткнулся. Я обхватил Уильяма предплечьями, благо, длина рук позволяла, чтобы не поцарапать ему спину. Когти могли сжиматься инстинктивно, но хрупкий человек это вряд ли бы пережил. Поэтому я только удерживал его на месте, чтобы оставить на его торсе лёгкие поцелуи, провести глоссой вверх к тем чувствительным кружочкам на груди. Я выделил немного смазки безопасного для человека состава себе в ротовую полость, чтобы глосса лучше скользила. Его грудная секция находилась как раз на уровне моей оптики, и я видел, что когда несколько раз обвёл глоссой те кружки, они затвердели к серединке, а Уильям выдохнул тихий стон. Я припомнил информацию из сети и, обхватив один кружок губами, очень осторожно втянул его, контролируя глоссой, чтобы он не коснулся острых дент. Кожа Уильяма стала немного шершавой, я счёл это признаком возбуждения, потому что кружочки тоже изначально были гладкие. Человек часто дышал, периодически произносил моё имя хриплым голосом, гладил мои плечи. Это льстило. Широченные плечевые блоки когда-то были моим комплексом, на них особенно презрительно косилась элита Айакона, когда я приходил по заказу. Количеству заказов, кстати, это не вредило. Высшая знать до полной перезагрузки глючила подо мной оптикой и срывала вокалайзеры. Уильям пока стонал мне в аудиосенсер тихо и хрипло, положив свою голову на мою. Шарил руками по спине, пока я вылизывал его эрогенные зоны и целовал живот - самое нежное и беззащитное место у людей и у кибертронцев, если только не нарастить слои брони, как это было принято. Потом он поднялся руками выше, к головному модулю, содержащему обрабатывающую и интеллектуальную часть процессора. Когда Уильям запустил пальцы под эти шлаковые бесполезные волосы, дотронувшись до основного чувствительного покрытия, я уже и сам чувствовал нарастающее возбуждение. Сенсоры, спрятанные за длинной человеческой шерстью, самопроизвольно шевелились, тянулись к объекту моего желания. Но я стал контролировать их, чтобы не сжали человека в смертельных объятиях. А Уильям теперь трогал и их, неловко исследуя, но, видимо, не понял, что с ними делать, и оставил в покое. Он гладил мой корпус, как, наверное, гладил бы другого человека. В последний раз обведя глоссой чувствительные кружки, я отпустил его, разъединив руки. Он упал на платформу мягко, но устало, часто дыша. Но мы только начали. Он даже ещё не снял одежду, скрывающую интерфейс-систему. У нас то всё было внутри. Хочешь, используй коннектор и основной порт для глубокой перезагрузки. А хочешь, ограничься внешним энергообменом через любые имеющиеся щупы и добавочные разъёмы. Из местной сети я также получил информацию о различиях полов и их возможностях. И теперь думал, что с этим можно было сделать. Я не планировал перезагружаться сам, мне всегда был важнее процесс, и сейчас это был единственный вариант для меня. Люди не могут производить обмен энергией, у них совсем другая физиология. Но я мог доставить удовольствие человеку. Это было главное. И я уже придумал как. Когда он отошёл от прелюдии, но ещё не успел ничего предпринять - а я не терял бдительности, учитывая быструю смену его эмоций, он мог опять что-то себе надумать и сбежать, в лучших традициях айаконских романов - я приступил к дальнейшим действиям. Потянулся к его нижней части одежды, подцепил её когтем. — М-мегатрон, п-подожди... — Уильям занервничал и опасливо смотрел на мою руку. Я водил острым концом по самому краю одежды. Он сидел между моих бедренных секций и до этого водил руками по передней части корпуса, там, где ему было бы приятно самому. Я передвинул его руки своими ближе к бокам, где под покрытием были вентиляционные щели, пока бесполезные. Но сейчас он прекратил. — Я хочу, чтобы ты снял это. — Я сказал повелительным тоном, чтобы дошло и пробило чувство стыда. Знаем, проходили. — Мы не можем это сделать. — Он начинал паниковать. — Мы не совместимы. Наверняка! Я уверен, это опасно. — Он приводил всё больше аргументов, не смотря мне в оптику. — Полковник Уильям Леннокс. — Я использовал его полное имя и звание, чтобы пресечь поток слов и показать серьёзность своего отношения и к безопасности в том числе. Он, наконец, посмотрел на меня, поджав губы. — Доверься мне. Я знаю, что делаю, поверь моему опыту. — Он вздохнул, собрался с духом и поднялся с платформы. Посматривая на меня и, в особенности, примерно в район моей закрытой интерфейс-системы, он неловко раздевался. Я понял, что автоботы не изменяли своей закрытости в теме коннекта даже сейчас. Было странно рассказывать об этом, но, видимо, базовые вещи придётся. Но позже. Потому что он снова застал меня врасплох. — Мегатрон, а ты не мог бы, пожалуйста, убрать маскировку? — Просяще спросил он, прикусив нижнюю губу. Снова опустил взгляд вниз. — Покрытие? Я думал, тебе так привычнее будет и... приятнее. Ты так не думаешь? — Вообще-то мне нравится твой обычный вид больше. — Он говорил тихо, но уверенно. Это меня позабавило. — Ты мне нравишься. Он стоял в расстёгнутой одежде и, сцепив перед собой руки, признавался мне, лидеру десептиконов и ужасу автоботов, в личной симпатии. Я уже не удивлялся. В конце концов я сам добивался его признания уже второй цикл. Я не стал допытываться. Убрал покрытие, свободно провентилировал, придвинул человека ближе. Провёл рукой по его торсу, он задрожал, и я спустился ниже, где раньше не трогал. Как тогда, когда он испытывал процессорную симуляцию, положил ладонь на ещё скрытую интерфейс-систему. Его лицо покраснело и руки не знали, куда деться. Он прерывисто дышал, боясь и поторопить меня, и боясь, кажется, продолжать. Я сложил две ладони вместе, чтобы не использовать пальцы, легонько посжимал набухшую интерфейс-систему человека с разных сторон, вызвав умоляющие всхлипы. Аккуратно стянул с него одежду, две ткани сразу, освободив нежный коннектор. Порта, как у представителя одного из полов, у него не было. Страх всё ещё плескался в его поле, возбуждение не уходило, а только возрастало. Наружная интерфейс-система была, наверное, настолько слабым местом, что я посочувствовал людям. И понял необходимость одежды, по крайней мере нижней. Если бы мне пришлось ходить с коннектором и портом наружу, я бы тоже захотел прикрыться. Я попросил его лечь на платформу, то есть, на кровать. Сам пристроился у него в ногах, в некоторым усилием их ему раздвинув. И чего теперь-то сопротивляться. Уже всё сделано. Лежи, как говорится, и получай удовольствие. Старскрим вот отлично придерживается этого правила. Иногда мне кажется, что он его и придумал. Я навис на ним и вновь прошёл глоссой, теперь не такой мягкой на конце, по всему его корпусу. Конечно, захватывающий механизм я максимально свернул. Но человек всё равно явно кайфовал. Его голова поворачивалась то в одну сторону, то в другую. Грудная секция часто поднималась, наполняясь воздухом. Пальцы его сжимались в кулаки - то, что я не мог себе позволить из-за длинных пальцев-когтей и то, что было своеобразным преимуществом гражданских моделей. Я всё-таки считал разрывание корпуса эффективнее ударов по нему и ни капли не расстраивался. Человек подо мной тоже, кажется, ценил мои когти. Я высунул глоссу на полную длину и мог теперь, не наклоняясь, обмахивать ей весь мягкий корпус. Когти, как в начале цикла и как недавно, водили по животу. Человек был прекрасно сложён. Этот вопрос я тоже изучил, чтобы соизмерять наши силы. Прямые мышцы живота были развиты до бугорков-выступов через кожу, не такой широкий как у меня, но тоже приличный плечевой пояс и сильные руки. Мне нравилось. Он был другим. Он даже был органиком. Но мне это не мешало. Его бёдра тоже были хороши и мышцы ног - анализирующий центр не мог врать - не давали усомниться в его мощности. Что уж, я сам был свидетелем его боя один на один против превосходящего по силе противника. И я помню свои впечатления. Он был очень хорош. Сейчас я мог наблюдать, как эти мышцы - аналоги моих сервоприводов и связующих тканей протоформы - перекатываются под моими руками, приводят в движение красивый, пусть и чужой взгляду, корпус. Мне нравилось, как он стонал от нетерпения, как выгибался, прося большего, и тянулся ко мне, куда мог дотянуться. Гладил мои ноги, своими же доставал до вентиляционных щелей, цепляясь за них пальцами. — Мегатрон, пожалуйста, сделай уже, что задумал! — Он стонал от моих рук, от моей глоссы, периодически задевающей его интерфейс-систему. Тогда он выгибался ещё сильнее и стонал ещё слаще. В глоссе было узкое отверстие для химического анализа, теперь несоответствующее увеличившемуся размеру коннектора человека. На такое я не рассчитывал, а потому нахмурился, всё ещё оглаживая глоссой человеческий коннектор со всех сторон. Но в процессор моментально пришла другая идея. Почему бы не попробовать. Аккуратно. Я отодвинулся от него и зашёл с боку. Платформа сильно продавливалась, но держалась, но я всё равно её просканировал на надёжность - выдержит. Лёг на середину прямо рядом с пока непонимающим происходящего Уильямом, сказал теперь ему сесть у меня в ногах. Не знаю, о чём он думал сейчас, но если бы мог видеть моё энергополе, удивился бы происходящему там. Я сам удивлялся своим чувствам. Я и раньше любил больше доставлять удовольствие, но чтобы так возбудиться на другую форму жизни - это было у меня впервые. Системы перегревались, требуя скорейшей перезагрузки, вентиляция работала, не переставая, из протоформы выделялся хладагент. И интерфейс-система уже сочилась смазкой. Я чувствовал, как она вытекает из-под интерфейс-панели. Человек исследовал мой корпус. Мягкие пальцы прошлись по пластинам, обвели каждый незаживающий шрам, каждую вплавленную татуировку - от красивых древних орнаментов и иероглифических вязей до каждого рабского клейма - от борделя и шахты до тюрьмы и Каонской Арены. Затем залезли в стыки брони. Я направил его руки глубже, чтобы они провели по чувствительным связкам протоформы, погладили сенсорные датчики обшивки, потёрли в раскрытых разъёмах. Последние я раскрыл с проверкой и маленькой надеждой, что необязательно будет пускать в них электричество, чтобы получить удовольствие. Это оказалось приятно, хоть и не принесло никакого удовлетворения текущим смазкой из интерфейс-системы управляющим центрам. — Уильям, я не буду пускать никаких энерговолн. Никакого электричества. Для тебя это будет безопасно. — Я посмотрел в замутнённые уже слишком сильным желанием глаза человека. Он кивнул. Не уверен, что он понял. — Я обещаю. — И я раскрыл интерфейс-систему, переместив на бёдра самые плотные и длинные, с выплавленным узором, внешние пластины и сдвинув в пазы все мелкие сегменты внутренней брони. Человек шокировано наблюдал этот недолий процесс, кажется, приходя к пониманию своей будущей роли. Он недоверчиво посмотрел мне в оптику, потом обратно в мою интерфейс-систему. Мне, наверное, впервые в жизни стало неловко. Он смотрел так заворожённо и... долго. — Уильям, я могу перестроить размер порта под любой размер. Смазки много, ты сам видишь, ты не должен пораниться. Действуй. Смазка в интерфейсном порту была достаточно вязкая и плотным слоем обволакивала стенки, но и маслянистости было порядком. Анализ совместимости сказал, что и здесь она для человека безопасная. Она была нужна для плавного входа и дальнейшей лучшей проводимости импульсов к датчикам, ведь мало у кого они идеально сходились. Уильям ещё несколько нанокликов неверяще смотрел, но потом, видимо для успокоения, провёл по окантовке порта рукой. Приятно. Он обвёл внешние кольца, надавил сильнее по моей подсказке, потёр сенсорные датчики, примимающие антенны, фиксирующие захваты, залез ловкими пальцами даже между колец - я раздвинул их, насколько смог - провёл по мягким связкам протоформы, по её нежному гибкому металлу изнутри. Я расслабился, полностью отпустил поле. Человек почувствовал новые, чужие эмоции. Страсть, желание, нетерпение были сильнее всего. Волны сплелись с его, закружились вокруг, то входя друг в друга, то откатываясь. Уильям больше не медлил. Над портом был виден самый кончик свёрнутого коннектора. Я показал, что можно его потереть. До конца порта он бы не достал, а там находился самый чувствительный датчик. Вершина коннектора вполне его компенсировала, обладая той же чувствительностью. Я даже сам тихонько простонал. Уильяма аж передёрнуло. Он сказал, что ему нравится мой голос. Тогда я похвалил его на своём родном языке, высказал, что мне в нём нравится, что он смелый и умный. Он был в моём вкусе. Жаль, что он был человеком. Пусть он и не понял, но задрожал всем корпусом, наклонился надо мной, прислоняясь лбом к пластинам моей брюшной секции. Там ещё поласкал межброневые связки, потом поднялся. Я поторопил его приступить уже к главному. Я сам уже с трудом сдерживался. С опаской, но безумным предвкушением и желанием он вошёл в мой порт. Вообще-то мы не двигались внутри, только подсоединялись, а дальше врубались генераторы и приёмные антенны. Но человеческий небольшой коннектор входил и выходил вновь. Я уменьшил порт ровно настолько, чтобы не сжимать его полностью, а оставить свободного пространства. Пока настраивал, человек несколько раз громко стонал и замирал. Боли я не уловил, а потом понял, что это происходило как раз в моменты перестройки. Я решил воспользоваться пластичностью порта и продолжил его перестраивать - получались волнообразные движения. Уильям теперь стонал практически безостановочно, постепенно ускоряясь. Поле пульсировало острым наслаждением, а моё поле перехватывало эти чувства. Как я раньше не подумал? Раз я мог воздействовать на поле человека, то, пусть и неосознанно, но его поле могло воздействовать и на меня, если я сам это позволю. И я позволил. Я открылся ему полностью, снял всю сейчас ненужную защиту, задвинут все эти шлаковы протоколы подальше, принимая сильнейшие волны удовольствия, нет - чистого кайфа. Уильяму было неописуемо хорошо, мне теперь тоже. Руками я гладил свой корпус то грубо, то нежно. Царапал обшивку, делая всё, что обычно делает партнёр, сам. Уильям тоже старался делать что-нибудь и для меня. Самым чувствительным был кончик коннектора, который человек то тёр, то нежно обводил по кругу, то обхватывал сверху всеми пальцами и делал какие-то потрясающе скользкие движения вверх-вниз. Я разгонял вентиляцию, собирал всё вытекающую смазку. Стоп. Для порта смазки уже было давно достаточно. Я совсем забыл про коннектор. Мои системы не понимали, почему текущий порт до сих пор свободен, а я получаю удовольствие. Чужие прикосновения свидетельствовали о наличии рядом потенциального партнёра, но подключения всё не происходило. Мне было неожиданно хорошо, настолько, что от возбуждения развернулся и коннектор, в надежде на стыковку хотя бы в роли передающего. Он был у меня больше среднего, а с человеком и сравнивать было нечего. Не знаю, сколько он был в развёртке, но Уильям уже тоже заметил его. Его глаза расширились, а руки потянулись к новой детали корпуса, ранее находившейся внутри. Раньше был виден только кончик над портом, и я просил Уильяма тереть его сильнее. Допросился. Продолжая двигаться в порту, человек обхватил руками мой коннектор, его пальцы сошлись на уровне вторых суставов, и мягкими ладонями он начал двигать вверх-вниз, скользя по обильно вытекающей из стыков сегментов смазке. Он двигался в едином темпе и руками, и бёдрами, смазка хлюпала, а человек отрывисто постанывал. Я ловил его эмоции на лице, его закрывающиеся от невыносимого удовольствия глаза, сжатые денты, стоны, проходящие сквозь них, трепет брюшной мускулатуры, говорящий о скорой перезагрузке. Я связался с его энергополем, проник своими потоками в его, оттягивая завершение, контролируя его наслаждение. Мне нужно было больше. Гораздо больше. Сильнее. Чтобы волны энергии били по антеннам, заряжали накопители, выбрасывались через резервные разъёмы от перенапряжения. Чтобы броню сминали чужие сильные пальцы, оставляя царапины и вмятины. Чтобы я кричал и посылал откаты один за другим, наполняя партнёра в ответ. Поэтому, представляя, как бы это делал Уильям, я сдерживал его перезагрузку, чтобы успеть перезагрузиться и самому. Я уже чувствовал её приближение, осталось немного. Он не понимал, почему уже столько кликов находится на грани, почему стонет громко и отчаянно, но не может остановиться. Моё поле захватило его, подчинило, приказало его процессору ждать меня. Он бился бёдрами, о мою интерфейс-систему, сжимал мой коннектор, почти сгибаясь от сводящего мышцы напряжения. Я принимал всё это, как собственность, как будто это я сейчас двигаюсь в мощном металлическом корпусе, исходящем смазкой, хладагентом и бурными потоками энерговолн. Будто я едва сдерживаюсь от перезагрузки, не понимая почему до сих пор онлайн. Острое наслаждение, хотелось остановиться, но в то же время хотелось двигаться в этом темпе вечно. Чтобы процессор отключился, и остались только яркие ощущения мистического удовольствия. Но всё рано или поздно заканчивается. Я низко застонал, больше не мог сдерживаться и не хотел, моё поле впитало достаточно чужих ощущений и эмоций, чтобы превратить их в мой собственный кайф. Мои пластины разошлись сильнее, загудела усиленно вентиляция, мелкие сегменты на гибкой брюшной секции трепетали и перестраивались, будто это я двигался бёдрами в чужом порту. Сам порт начал чуть сжиматься и снова расширяться, явно доставляя человеку ещё более невыносимые ощущения. Коннектор начал рефлекторно пускать статику, поэтому я, пробираясь сквозь пелену наслаждения, убрал с него человеческие руки. Он уже не открывал глаз, почти лежал на мне, так, что я не видел его лица, но не мог остановиться, крупно дрожа всем корпусом. Я стонал с ним в унисон, посылая так понравившиеся ему вибрации. На грани собственной перезагрузки я отпустил Уильяма, освободив его поле от сдерживающих потоков, и случайно пустил мощный откат. Он закричал и, не поднимаясь, сделал несколько последних движений в порту. Уходя в поверхностную перезагрузку, я услышал такой же всхлип и тяжёлое, но успокаивающееся дыхание, как прошлым утром. Ощущая на себе вес чужого органического корпуса, я успел проанализировать его состояние и подумал о том, что я рад, что он в порядке, и что уже близится рассвет, и окончательно отключился, больше не в силах контролировать глубинные центры процессора. ××× Уильям лежал на заправленной кровати. Одежда не по армейски валялась на полу возле неё, но вставать и аккуратно развешивать её не было ни сил, ни смысла. Он только дотянулся до выпавшего из кармана телефона, чтобы узнать время. До подъёма оставалось два часа. Из дальних комнат доносился храп друзей, не подозревающих, что ещё полчаса назад происходило на их этаже. Он повернул голову вправо и посмотрел на серебристо-металлическое лицо. Красные окуляры не горели, разделяющее их на две части веко - тонкая палочка металла -  неподвижно замерло, не очищая линзы. Рот меха был приоткрыт, показывая страшные кривые клыки. Сейчас самый опасный из пришельцев лежал рядом с человеком полностью открытым. Порт, как тот назвал отверстие, которое так прекрасно принимало человеческий член, всё ещё был открыт. Член инопланетный тоже не убирался внутрь, где как-то был сложен изначально. Серые пластины блестели от подсыхающей смазки, а кое-где она до сих пор тонкими ниточками стекала по спящему телу. То, что Мегатрон был жив, можно было понять только по тихо проходящему через вентсистему воздуху. Полковник Леннокс думал о том, что делать дальше. Надо бы помыться, он и сам весь измазан в маслянистой жидкости. Но так не хочется вставать. А если он уйдёт, и что-то случится? Мех на его кровати не был похож на того, кто в любую секунду готов вступить в бой. Сейчас он был похож на простого выключенного робота. Уильям ещё раз глянул на замершую во времени фигуру и поменял своё мнение. Нет, Мегатрон был живым, настоящим, чувствующим. Эти ноги обхватывали бока человека, пока мех не осознавал, что ему тяжело; эти руки водили когтями по его груди, задевая соски, щекоча живот; это тело выгибалось под ним, пытаясь глубже насадиться на не обладающий нужным размером член; эти глаза смотрели на него с нежностью, страстью, обладающе, властно. Это могущественное древнее существо отдавалось простому человеку всей душой - он почувствовал это. И теперь Уильям не хотел думать, что же будет дальше. В глобальном смысле. И для него лично. Поэтому он просто строил планы на ближайшие часы. Надо было помыться. И помыть... партнёра. И одеться. И это было желательно сделать до того, как все проснутся. Спать всё равно не хотелось. Уильям пролежал в полубессознательном состоянии почти полчаса. А теперь вспоминал. Такого возбуждения он не испытывал никогда в жизни, чтобы на грани боли хотеть кого-то так сильно, что желать слиться с ним воедино, проникнуть в него всем телом, чтобы трясло от нетерпения. Такой стимуляции он не испытывал никогда тоже. Он вспомнил, как почти кончил. Почти. Как вбивался во влажное тёплое отверстие, идущее какими-то невообразимыми волнами, сжимающее его то тут, то там. А когда Мегатрон стонал, вибрация распространялась на всё его тело, доходила и до порта, и тогда Уильяму становилось совсем невыносимо. Он подходил к грани столько раз, что сбился со счёта, то хотел кончить внутрь желанного любовника, то пугался, что это может быть слишком. Но, только он в очередной раз собирался скорее вытащить член и сжать его рукой у основания до искр в глазах, только чтобы не кончить, понимал, что кончить то и не может. Оргазмы накатывали волнами, заставляя стонать громче и сжимать руками острые пластины до крови. Но волны сразу же отходили - так далеко, чтобы человек чувствовал подступающий оргазм, но не мог достичь его, как бы не ускорял движения, как бы не пытался поменять позу и траекторию и как бы не умолял кого-то закончить эту пытку. Ему было хорошо. Ему было смертельно хорошо. Он находился на грани срыва, когда больше не смог выносить только усиливающиеся ощущения, только возрастающее до боли возбуждение, только движения, не приносящие облегчения. Он трахал серого меха, которого уважал за силу, ум и смелость, и которого хотел каким-то диким желанием, так грубо, так быстро, так беспорядочно гладил его тело, не зная, где ему будет приятно, пока не начал терять силы. Его член стоял каменно, дёргался внутри потрясающего порта, но сам Уильям уже мог двигать бёдрами только инстинктивно, его тело легло на корпус любовника чуть поднимаясь в животе на чужом огромном члене. Тот тоже вибрировал и слегка кололся электричеством, добавляющим человеку остроты ощущений. Его чаша и так была переполнена, лишнее выплёскивалось спермой и болью, заставляя его испытывать сухие оргазмы, но не уменьшая возбуждения. Продолжая фрикции, он стонал, почти плача умолял закончить эту сладкую пытку. Для простого человека это было слишком. Мегатрон тоже стонал, выгибался, проходясь своим членом по животу человека и меняя положение его члена в себе, гладил их обоих, какой-то немыслимой волей сохраняя аккуратность. Рассудок Уильяма давно покинул его, мысли заполнились стонами и мольбами, он уже не понимал, что происходит, только двигался, и ещё стонал, и ещё двигался. Сил кричать не было, уже не было сил ни на что. Когда Мегатрон сам застонал особенно громко и надрывно, Уильяма накрыло такой волной удовольствия, что казалось, столько его он не испытывал за всю свою жизнь. Он кончил тихо, его долго сотрясало оргазмом, как будто держа под напряжением, пока тело под ним не расслабилось. Он и сам наконец обмяк, член болел от такого долгого секса, пальцы дрожали, а ладони чуть кровоточили, из его глаз скатились пара капель. Так он долго лежал, в голове было пусто, а когда первые мысли начали закрадываться, он осознал, что Мегатрон всё это время не двигался и молчал. Теперь он переживал, как долго серебристый мех будет в таком состоянии. Они после секса отрубаются? Это нормально? И как надолго? Уильям подумал, что благоразумный опытный лидер не стал бы затевать такое, если бы знал, что проспит потом всё на свете. Ну, то есть встречу. И он не у себя на корабле находился, на секундочку. Там Уильям успокоился. Потом он подумал, безопасно ли вообще так отключаться на корабле, полном вояк-головорезов. Или они куда-то улетают потрахаться? И с кем Мегатрон вообще обычно... Уильям резко замотал головой, избавляясь от дурацких мыслей. Этого ему знать не надо. Будет достаточно, если Мегатрон просто очнётся. Уильям всё-таки поднялся, лежать сбоку металлического тела было не очень удобно - он хоть и был тёплым, но упирался какими-то выступами в бок Уильяму. Он перекатился к краю, встал на слабые ещё ноги. Пошатываясь, всё же спустился в душевые, захватив одежду. Когда вернулся, Мегатрон всё ещё спал. Или был в отключке, потому что просто спали пришельцы довольно обычно, только очень чутко. Уильям взял собой влажное полотенце - нельзя было его так оставлять, мало ли, когда очнётся - вытер, где достал, смазку, только в порт не полез на всякий случай. Так можно без косых взглядов дойти до душа, хотя масляный блеск остался. Но кто не знает, тот не поймёт. Уильям старался не думать о том, что произошло. Тело болело, но тянуло приятной истомой, вспоминая ярчайший оргазм и один из самых лучших и... важных моментов в своей жизни. Мегатрон зашевелился за двадцать минут до подъёма, когда сработал третий будильник в соседней комнате. Уильям сидел рядом в позе лотоса, полностью одетый и готовый ко всему. Страх за это время испарился. Не было смысла бояться существа, доверившегося тебе так. Он успел написать сообщение жене, что он в порядке и скоро проведает их, ещё уточнил у Генерала Моршауэра время его прибытия. Сара ещё спала, а Гленн ответил, подтвердив вчерашнюю информацию. Уильям резко обернулся, когда сзади под его военной короткой курткой пощекотал острый коготь. Оптика Мегатрона, пару раз мигнув, вновь засияла рубиново-алым. Они несколько секунд смотрели друг на друга.  Уильям повернулся к меху, лежащему на своей кровати, закрывающему сегменты и панели над портом. Взял обеими руками только что потрогавшую его спину когтистую ладонь. Прижал к сердцу. А потом сказал то, что должен был сказать ещё после первого поцелуя. — Спасибо, Мегатрон. Спасибо, что понял.