Бог и Его Проклятие

      Сугуру открывает глаза и понимает. Он другой.       В нем, самом его нутре, течет обжигающе холодная энергия, царапающая внутренности, щекочущая разум. Энергия разливается по Сугуру, не выходя за рамки его тела, выхватывая из волн забвения, пробуждая. Гето резко открывает глаза и видит Сатору на фоне его космоса и его непрерывного движения. Сатору, чье лицо запачкано в вязкой сине-лиловой жидкости, чьи руки лежат на шее Сугуру, согревая там, где начинался поток чужой живительной энергии. Рот Сатору открывается. По губам можно прочитать, что он кричит имя Сугуру, но Сугуру не слышит. Сугуру пораженно смотрит в не скрытые очками шесть глаз, впервые видя их целиком: сияющие голубым, потусторонним светом - они отражают саму душу носителя. И Гето, с его изменившейся сутью, с его очерненной душой, цепенеет. Он прикован к земле. В ядре рождается незнакомое ранее чувство, дрожащее и осторожное. Что это за чувство? Где он проснулся? Что с ним стало? - Сугуру! - врывается Аманаи, и что-то поворачивается в Сугуру, существование перестает вращаться вокруг космического начала Годжо, напоминая, что есть что-то в мире помимо него.       Сугуру Гето вдыхает, пуская воздух внутрь. И замирает, когда тот застревает в глотке, не зная, куда деваться. Что его оболочка должна делать с этим воздухом? Как это - дышать? Энергия Сатору вмешивается, направляет, пускает воздух по кругу в груди, пока нервный шепот раздается в сознании Гето: “Ну же, ну же, Сугуру, давай! Вот так, вдох и выдох, вдох и выдох, вдох и…” . Грудь Сугуру поднимается и опускается, послушно выполняя указания чужой энергии, и он вспоминает. Точно, вот так дышат. Вдох - его грудь поднимается - воздух заходит внутрь, начиная свой круг в его оболочке. Выдох - грудь опускается - воздух покидает оболочку. Сугуру заставляет свою грудь подниматься и опускаться, впуская и выпуская воздух, не понимая, зачем ему это, но помня, что так правильно. - Са… - начинает хрипеть он. И тут же замолкает, слыша множество шипящих и стонущих голосов, тихо вырывающихся из его глотки, ветром уносимые и разносимые по округе.       Это не правильно, так неправильно. Совсем не так, как он помнит, совсем не то, что должна слышать Рико, и уж точно не Сатору. Сугуру закрывает глаза, сосредотачивается на себе и хрипит, перебирает связи энергии в горле, цепляется за все еще текущую в нем космическую энергию Годжо и выуживает из нее правильное звучание. - Сатору, - вновь хрипит он, но уже одним голосом, похожим на тот, который он помнил, - что произошло?       Шесть глаз пристально смотрят на него, и космос, подвластный им, падает на оболочку Гето весом небес на плечи Атланта. Это почти также мучительно, как алые брызги, появляющиеся по краям радужек шести глаз. Как слова, что произносит в данный миг Сатору. - Произошло предательство, - удивительно тихо и холодно звучит.       И Сугуру окончательно перестает понимать, что происходит. Предательство? Кого? Кем? Почему Сатору смотрит на него так, будто это он предатель? Невозможно. Сугуру никогда бы его не предал. Но отчего тогда весь вес небес - довлеющий вес бесконечного космоса - ложится на плечи Гето подобно вине, или даже скорее ужасному преступлению, из-за которого хочется пасть на колени, чтобы слезно вымаливать прощение? Сугуру сначала так и думает поступить, но в голове звучит холодный голос чужой энергии. Судорожный, на грани рыданий, шепот: “мне страшно, мне холодно, ты должен согреть меня, успокоить, должен утешить меня, вытащить отсюда”. И Сугуру это делает, не совсем понимая зачем. Просто зная, что так правильно. - Я не совсем понимаю, Сатору, - говорит он с извиняющейся улыбкой, - но, думаю, нам стоит пойти подлечиться у Секо, с остальным разберемся потом. - Верно, верно, вы все в крови, - говорит Аманаи, задыхаясь, и ее маленькое тело все дрожит, пытаясь помочь Гето подняться.       Космос вокруг Сатору сужается, пока не остается лишь тонкой окантовкой его худощавой фигуры, и он берет Сугуру с другой стороны, тоже помогая подняться. Годжо не дрожит, как Аманаи, и его не качает из стороны в сторону, как Гето, но и он еле стоит на ногах, преодолевая предательскую слабость в коленях и впиваясь пальцами в бок друга. Их трио начинает путь, неловко, постоянно норовя споткнуться обо что-то, поддерживая друг друга. Они старательно не обращают внимание на собственные эмоции, высасывающие те остатки сил, что не забрал с собой ушедший адреналин. Рано, еще рано. Сначала доберуться до других, Секи или Яги-сенсея - да даже Утахиме подошла бы! - сбросят на них ответственность, а потом и сами свалятся отдохнуть. По крайней мере, таковы планы Сугуру.       Но они ломаются об искалеченное тело Курои, лежащее у входа, о ее неестественно выгнутые мертвые конечности и покрытую кровью одежду, которые видит Рико. Слабое тело девочки не выдерживает и с громким стуком падает на землю, когда она начинает захлебываться рыданиями. Сатору с Сугуру могут лишь молча наблюдать, как Аманаи корчиться на полу, царапая о камень свои ладони и задыхаясь от несправедливости. - Не делай так больше, - внезапно шепчет Сатору так, чтобы его слышал только Сугуру, - я до смерти испугался.       И Сугуру понимает, с непривычным для него безразличием смотря на труп Курои. Он должен был лежать там, на полу, в храме Тенгена, холодным трупом, через перерезанную глотку которого вытекла бы почти вся кровь. - Не буду, - говорит Сугуру, поднося руку к ране на своей шее. Из нее все еще течет кровь, но уже не так сильно, так что Сугуру чуть сдвигает кожу и практически прекращает кровотечение. Напоминает себе о необходимости дышать. Подними со вдохом грудь, а с выдохом опусти, - обещаю.       Ноги Сатору все таки ослабевают. Он заваливается на Сугуру, роняет на землю, и не отпускает, а лишь крепче прижимает к себе. Сугуру в ответ притягивает друга, позволяет чужой ладони коснуться раны на его шее, чтобы вновь влить в нее проклятую энергию. И неотрывно смотрит на Аманаи, продолжающую срывать голос и раздирать себе кожу. Внутри холодно и пусто, парень не чувствует ничего, абсолютно. Вместо сердца - ядро, в котором зияет пустотой бездна, не тая в себе никаких монстров - эмоций. А в памяти без остановки прокручиваются события последних нескольких минут. Как он протягивает руку Рико. Как еле успевает спасти ее от внезапного выстрела. Как появляется Тодзи, ехидный, с разочарованием откидывая пистолет в сторону. Как он говорит, что убил Годжо. Как проклятия Сугуру проигрывают, а вслед за ними и сам Сугуру. Как топчут его гордость: за мастерство в боевых искусствах, за быстрый ум и умение оценивать противника, за невероятного друга. За “мы сильнейшие”.       Тогда Сугуру смотрит в глаза напуганной, но старательно храбрящейся, Рико, на ее дрожащие руки, сжатые в кулаки по бокам. И с отчаянием понимает - он не сможет ее защитить. Понимает это, но все равно не может сдаться. Мозг рождает безумную идею, когда Тодзи говорит, что не собирается убивать его. Под чужой вопросительный взгляд Сугуру достает из тайника в подошвах ботинок складной ножик. Он знает, что проклятия - это эмоции. Знает, как легко их породить, как любые слова способны создать монстра, что погубит множество жизней. Знает, что с таким же успехом они могут статься ничем, пустотой не имеющей смысла, ни на что не влияющей. Он также знает одну непреложную истину для мира шаманов. Последние слова - страшное проклятие. Когда-нибудь они вырвутся изо рта каждого человека, обрекут кого-то на что-то.       Вместе с истиной мира шаманов Сугуру также знает истину о себе. Он не сможет себя простить, не сможет жить дальше и нести свой долг, если окажется сегодня единственным выжившим. Именно поэтому он заносит нож над своей шеей, отпускает все собранные проклятия и говорит: “убейте Тодзи”. А затем умирает.       А дальше что-то пошло не так. Сугуру признает это, сидя в лазарете Секо, с бинтами на шее и с банкой кофе в руках. За его спиной спит Аманаи, напоенная чаем с успокоительным и снотворным, не раненная физически, но истерзанная морально. Напротив него сидит сгорбившийся Сатору, без бинтов, с засохшей кровью на коже и одежде. Его космос сердитой лужей разлился по полу, стенам и потолку, заполнив всю комнату, а шесть глаз смотрят в разные стороны, настороженно следя. Одна пара за дверью, одна за Рико и еще одна за Сугуру. Если не знать Сатору, может показаться, что он сейчас похож на дикого зверенка, загнанного в угол, замершего перед нападением. Если знать Сатору, можно с уверенностью сказать, что он, подобно древнему подводному чудищу, показал свою голову над поверхностью и теперь думает, вылезти полностью, приведя всех в ужас, или улечься обратно на уютное дно. Секо покинула их несколько минут назад, когда позаботилась о ранах, вынужденная пойти и доложить, что парни “в состоянии” лично отчитаться о провале миссии. Эти старики, сидящие в верхах, даже решили любезно изволить самим притащить свои жопы к ним. Сатору мог только усмехнуться от этой невиданной щедрости злобных песочных мешков. Сугуру же на это промолчал, чувствуя разлившийся вокруг ядра свой гнев вперемешку с чужим, зная, что в таком состоянии не стоит вообще открывать рот, чтобы потом не пожалеть.       И вот, теперь они сидят в молчании напротив друг друга. Это молчание не напряженное, но и не расслабляющее. В нем космос Сатору продолжает давить на плечи Сугуру. Гнев Сатору и его холодная энергия, вернувшая к жизни, разливаются внутри, обжигая ядро, а двое из шести глаз не отрываются от оболочки Сугуру, следя за грудной клеткой, поднимающейся и опускающейся. Находясь наедине с Годжо, Гето оказывается полностью поглощен им. Это чувство странное. Оно бьет кувалдой по осколкам гордости, и в то же время порождает внутри какое-то непонятное тепло - желание полностью отдаться чужому контролю, стать тем, чего ожидают - это желание такое же непонятное. Оно - отвратительно неправильное и такое естественное - разрывает Сугуру на части.       Усталость - единственная причина, по которой Гето все это игнорирует, позволяя Сатору и дальше заполнять все пространство. А себе позволяет не обращать внимание на чувства, не разбираться в них и, в кои-то веки, не искать смысла. Сейчас самое большое желание Сугуру это пойти и отдохнуть. Предпочтительно в одиночестве. Или хотя бы в дали от Сатору Годжо. - Не хочешь спросить, что стало с Тодзи? - когда Сатору обрывает тишину, лишь его рот раскрывается, оставляя шесть глаз и тело неподвижными. - Он ведь умер? - Сугуру поддерживает диалог с неохотой, просто потому что должен, с трудом хриплым голосом извергая слова. Он опасается говорить, ведь вместо подобия прошлого голоса, может опять вырваться отвратительное многоголосие. - Ага. Я нашел его в окружении того, что осталось от твоих проклятий. И убил. - Вот как. - Это оказалось легко.       “Вот как” - повторяет Сугуру уже про себя. Гето потребовалось умереть, чтобы дать Рико шанс хотя бы сбежать, спастись, а Годжо пришел и легко убил его. Зародившаяся в самом центре ядра злость так быстро подкатывает к горлу, пронзая насквозь чужую энергию по пути, что почти вырывается изо рта Сугуру. Точно вырвалось бы, не будь губы так плотно сомкнуты. И так, скрытое внутри, оно утихает, закутывается в шепот чужой энергии: “я могу защитить тебя, я защищу тебя, я сильнейший”.       Однако в пятках и кончиках пальцев оседает боль от всего этого. На которую, впрочем, легко не обращать внимание. Сознание Гето уже настолько измученно, что толком и не осознает, что следом за разрушившимся “мы сильнейшие” тут же было воздвигнуто “Сатору Годжо сильнейший”. Эта новая истина, что родилась сегодня, но еще не скоро будет принята. - Сугуру… - Годжо не договаривает, замолкает, и через пару мгновений двери в лазарет распахиваются, входит пара старейшин.       Все шесть глаз Сатору устремляются на них, и Сугуру тоже смотрит на них, на секунды забывая про дыхание. И отводит взгляд, когда они садятся между парнями, поочередно зыркая то на одного, то на другого. Седовласые, бородатые, скрючившиеся под тяжестью прожитых лет, они презирали Гето и терпеть не могли Годжо. Делали вид, что скрывают свое отношение, в то же время ясно показывая, что Годжо для них не более, чем бешеная псина, а Гето его проблемный то поводочек, то мячик в зубах. Зарвавшиеся юнцы - вот кто они для них. Не удивительно, что парни не могли ответить на столь прекрасные и возвышенные чувства со всей пылкой, свойственной юности, любовью. - Почему сосуд не на слиянии? - сразу начинает один из стариков. - Сосуд? Какой еще сосуд? - тут же кривляется Годжо, наигранно осматривая комнату, подняв одну руку над глазами, и мотая головой в стороны, - вы имеете в виду свои горшки для сна? - Не глупи, Сатору. Они очевидно говорят о стаканчиках со вставными челюстями, - подхватывает Гето.       И сам удивляется, но не показывает этого, в отличии от Сатору, комично широко раскрывшего глаза на заявление друга. Обычно Сугуру не участвовал в издевательствах над вышестоящими - ну разве что, кроме Яги-сенсея и некоторых семпаев, таких как Утахиме или Мэй Мэй, с ними он периодически позволял себе вольности. Но в этот раз слова вырвались сами, не успев пройти через хоть какой-то фильтр, вытолкнутые изо рта будто и не Сугуру вовсе. Проклятая энергия Сатору приятно охлаждает горло и успокаивающе сворачивается вокруг пылающего усталой злостью ядра. Годжо быстро приходит в себя, почти сразу продолжая их игру. - О! В таком случае мы не должны мешать многоуважаемым старейшинам в их поиске. Все-таки говорить без зубов весьма сложно. - Зазнавшиеся мальцы! - хрипит один из старейшин - вам была предоставлена большая честь, вы ответственны перед всем миром шаманов… - Не помню, чтобы я на это соглашался, - перебивает Сатору, краем глаза посматривая на Гето, которого обычно возмутила бы подобная фраза. Но Гето слишком устал для споров с Годжо. Но не для споров с кем-то другим. - Нашим заданием было доставить Аманаи Рико в целости и сохранности до господина Тенгена, и мы с ней прекрасно справились, несмотря на риски для жизни. Да, Сатору? - Мы буквально умерли, но выполнили свою миссию, - довольно тянет Годжо, вставая со своего места и прыгая на койку Сугуру, чтобы обхватить последнего своей длиннющей рукой-палкой за широкие сгорбившиеся плечи, - Ах! Какие мы ответственные шаманы! За такую старательную работу положена достойная награда. Сугуру, давай сгоняем в “Доки-Шоки-Доки”, я в прошлый раз так и не попробовал…       Внезапный стук трости одного из старейшин затыкает Годжо. Четыре из шести пар глаз продолжают смотреть на них, и Сугуру на мгновение даже удивляется, как старикам удается оставаться такими самодовольными под взглядом Сатору, в окружении его космоса. - Сосуд должен быть немедленно доставлен мастеру Тенгену для слияния. От этого зависит будущее всего мира шаманов!       “Они удивительно безразличны к своему будущему, которое может исчезнуть в любую секунду,” - думает Сугуру, не сводя взгляда с шести глаз. И что сегодня с этими стариками не так? - Миру шаманов стоило бы самому позаботиться о своем будущем, а не спихивать все на четырнадцатилетнюю девочку, - парирует Сатору. - Она была избрана…       Старейшина не договорил, так как его товарищ, молчавший все время до этого, поднял руку перед ним, призывая остановиться. Он же и взял на себя дальнейший разговор с Годжо, продолжив своим спокойным и тихим скрипучим голосом. - На протяжении столетий мастер Тенген поддерживал барьеры для столпов мира шаманов как для Японии, так и для всего мира. Причина этому - его незаменимость. Во всем мире еще не рождался шаман способный достичь в барьерных техниках его уровня, про превзойти и речи не идет. Если мы лишимся мастера Тенгена, что произойдет с миром шаманов? Сугуру видит, чувствует, нежелание Сатору отвечать, поэтому делает это за него. - Он будет разрушен. Общество шаманов лишится единственных мест, куда невозможно проникнуть никаким проклятиям, независимо от их силы. Дальнейшее обучение шаманов, создание новых техник и эксперименты с проклятой энергией станут невозможными ввиду небезопасности. В то время как проклятия продолжают эволюционировать, общество шаманов лишиться будущего, если перестанет прогрессировать. - Верно, - кивает старейшина Сугуру, - мы будем обречены на смерть. - Только вы, - неожиданно для всех, даже самого себя, вставляет Гето, - обычные шаманы и так обречены на смерть. Только вы всегда в безопасности.       От его слов в комнате повисает тяжелое, наполненное шоком и злобой, молчание. Такого не ожидали бы даже от Годжо, что уж говорить о Гето. Он просто сказал правду, мысль, родившуюся на языке, не отфильтрованную и искреннюю, но - “но Сугуру так не делает”. “Сугуру всегда старается быть вежливым и внимательным - таким хорошим, правильным мальчиком - он может случайно обидеть неосторожной фразой или, подыгрывая, подколоть, но никогда не скажет откровенную грубость, какой бы честной она не была”. Верно, он был таким, но сейчас Сугуру так устал. У него в груди пылает пожар, пока кожа готова покрыться льдом. Гнилая проклятая энергия стариков течет по полу, пачкает его ноги - и это так противно, взгляд шести глаз давит - это так тяжело.       Рука Сатору на нем крепче сжимает плечо, и Сугуру не отрывает взгляда от пола, не в силах посмотреть ни на старейшин, ни на Сатору.       С ним сегодня что-то не так.       Сатору говорит, стараясь отвлечь от Сугуру, вернуться к прежней теме. - Тогда нам просто нужно придумать новые барьерные техники, - звонким голосом провозглашает он, до абсурдного спокойно, будто предлагал такое каждый день.       И кончено же ставит всех в тупик. Сугуру старательно сохраняет свое лицо неизменным, не позволяет себе допустить повторение прошлой ошибки, почему бы она ни произошла, внутренне качая головой. Очевидно же, что ему, сильнейшему из ныне живущих шаманов, легко это сделать. Как в стиле Годжо Сатору. - Годжо-кун, - осторожно говорит старейшина, когда замечает, что молчание в который раз затянулось, - разве ты знаком с барьерными техниками дальше завесы? - Не знаком, - просто отвечает Годжо, - но Сугуру хорошо в них разбирается.       Теперь старейшины возвращаются к тому, чтобы пилить взглядом Сугуру, с недоумением и подозрением. Который все еще отводит свои глаза от них. Если бы он поднял взгляд, то наверняка прочел бы в глазах стариков: “Да какого черта ты задумал, сопляк?!”. И в эти мгновения, забывая о чужой холодной энергии внутри себя, висящим на его плечах непомерно тяжелом космосе и противной гноящейся проклятой энергии стариков, липнущей к оболочке, Гето Сугуру уверенно думает лишь об одном. “Годжо Сатору - ты тварь.”       Что вообще на такое ответить? “Да, я так хорош в техниках барьеров, что хоть сейчас заменю Тенгена!” или “Простите, простите, мой друг такой идиот, вы и сами знаете, ха-ха-ха…” . Ха-ха. А с учетом того, что он сам же буквально пару мгновений назад сказал…       Никогда еще в жизни он не испытывал такую сильную ненависть друг к другу, как сейчас.       Никогда при жизни ему не было настолько неловко. - Значит, Гето-кун способен создать техники барьеров, что превзойдут техники мастера Тенгена? - Со мной, да, - Сатору, прояви хоть раз в жизни сочувствие и прекрати рыть им двоим могилы! - Интересно, почему мы раньше об этом ничего не слышали? - не поверите, Сугуру тоже. - Потому что мы еще не пробовали.       Последнее обрушивается на всех в комнате с силой и неожиданностью топора по башке. Сугуру наконец смотрит на старейшин, и ему кажется, что их разум в прямом смысле вытекает из треснутых черепушек от слов Сатору. Кто-нибудь, напомните ему, почему он зовет это недоразумение своим другом? - Годжо Сатору! - наконец приходит в себя наиболее бешеный старейшина, и кричит, разбрасываясь слюнями, - Ты не можешь на полном серьезе заявлять подобное! - А почему нет, - невинное склонение головы в бок плохо сочетается с довольным оскалом на губах шестиглазого, - это же правда. - Ты…! - Даже если это правда, замены барьеров мастера Тенгена будет недостаточно. - Верно, - быстро остывая, или делая вид, подхватывает старейшина товарища, только что во второй раз перебившего его, - без слияния с новым сосудом, мастер Тенген не сможет поддерживать свою нынешнюю форму и начнет эволюционировать. Чем он станет в процессе своей эволюции? К чему приведет это мир шаманов? Вы двое слишком юны, чтобы задумываться о столь серьезных вещах, - вошел в раж старейшина, наконец никем не прерываемый, - спешите сломя головы вперед, мните себя умнейшими и сильнейшими, зазнаетесь, забываетесь, не думаете об ответственности, возложенной на вас, о жизнях, которые вы, как шаманы, должны защищать…       Все эти слова заставляют гнев в Сугуру вскипать с новой силой. Холодная энергия Сатору в нем становится чистейшим, сверкающим от света, льдом ярости. Сугуру краем глаза наблюдает за другом, зная, что если посмотрит на старейшин, то точно взорвется. Смотрит как Годжо ставит одну ногу на край кровати, прижимая колено к груди, а голову опускает, скрывая сияющие синим глаза за снежной челкой. - … с таким отношением, неудивительно, что вы проиграли не-шаману. - Тогда почему эта миссия досталась нам? - кто из них двоих задал этот вопрос? - Если доставка сосуда к мастеру Тенгену была так важна, то почему она досталась нам? - кто все это говорит? - Разве не потому, что мы сильнейшие?       Это говорит Сатору - понимает Сугуру. Его слова так сильно совпадали с мыслями Гето, что последнему на мгновение показалось, что это говорит он сам, просто отчего-то с неоткрывающимся ртом.       Старейшины, очевидно, хотят что-то ответить на такую наглость. Что-то злобное, что так и крутится на их языках, но отказываются от этого желания. Старейшины поднимаются со своих мест, один при этом громко бьет тростью об пол, и шумно выходят, напоследок хлопнув дверью. А уже за ней перемалывают юношам все кости. В такие моменты Сугуру предпочел бы, чтобы его слух был чуть похуже.       Тяжелая атмосфера в комнате, принесенная и оставленная стариками, взрывается следом за стуком каблуков Сатору, запрыгавшего в сторону стола Секо со шкафчиками, чтобы порыться там в поисках сладостей, припрятанных для него. Сугуру же, наконец-то почувствовав свободу от чужих взглядов, падает спиной на кровать, закрывая глаза и переставая бессмысленно поднимать грудь вверх и вниз. Поднимает руку вверх, разминая большим пальцем лоб, пытаясь заставить мозг, готовый поджариться, работать. Он был рад, что проклятая энергия старейшин ушла вслед за своими владельцами, но все еще чувствующаяся довлеющая сила Сатору: в распластанном по комнате космосе, в следящих почти за всем шести глазах, в энергии, что течет внутри Гето - все это мешало расслабиться до конца, все не отпускало, не давало прийти в себя. - Мне нужно побыть одному, - решил вслух Сугуру, - передай Секо, что я пошел отсыпаться в своей комнате.       Сугуру поднялся с кровати, снова начав имитировать дыхание, когда Сатору повернулся к нему. - А мы с Рико? - глупый вопрос, Годжо и сам знает на него ответ. - Яга-сенсей присмотрит за Рико, а Секо за тобой, - и после этих слов Сугуру вышел из лазарета, двинув еле поднимающимися ногами в сторону общежитий, попутно надеясь, что никого не встретит.       Но это было бы слишком хорошо, да?       Буквально тут же, за поворотом, он чуть не врезается в Хайбару, возвращающегося вместе с Нанами с их миссии. - Гето-семпай! - поприветствовал его Хайбара под кивок Нанами, - Вы как? - Порядок, - вымученно отозвался Сугуру, - хотя сон не помешал. - Иэйри-семпай сказала не беспокоить вас в ближайшее время, так что мы пойдем, - сказал Нанами, таща за собой в общем-то и не сопротивляющегося однокурсника. - Отдохните, Гето-семпай! И Годжо-семпаю передайте тоже! - уже уходя кричит Хайбара, после поворачиваясь с улыбкой к Нанами и возвращаясь к их прежнему разговору.       Гето запоздало кивнул на слова Хайбары и немного постоял на месте, наблюдая, как его младшие уходят. После развернулся, одними глазами осмотрел округу, и спокойно выдохнул, чтобы больше не вдыхая спокойно дойти до своего комнаты.       Дверь от нее была заперта на ключ, спрятанный в потайном кармашке. Сначала этот кармашек, по задумке Сугуру, должен был располагаться на груди, но у швеи отчего-то перекачивал на живот. И Гето решил не класть в него ничего, помимо ключей да удостоверений, даже слышать не желая шутки про отросшее пузо. Мысли об этом мелькнули в голове подобно напоминанию, в то же время ощущаясь как-то чужеродно - будто воспоминания от просмотра фильма. Расстегнув пару верхних пуговиц, рукой он порылся в большом кармане, доставая связку брелка в виде кита с парой маленьких ключей с подписями “Сугуру” и “Сатору”.       Чтобы после замереть с ними в руках, разглядывая и вспоминая.       Свой ключ он получил от Секо в первый же день прибытия, во время экскурсии по техникуму, пока Сатору хвастался, как часто здесь бывал еще до зачисления и что успел разрушить - Сугуру, пусть тогда и делал вид, что не слушал, все запоминал, анализировал и пытался спрогнозировать свои будущие отношения с хвастливым парнишкой - тогда он думал, что будет вводиться с этим придурком из жалости, а не искреннего желания быть другом.       Ключ Сатору он выпросил - хотя, вернее будет сказать стребовал - с сенсея через пару месяцев после поступления, когда постоянные опоздания Годжо на миссии - и ведь никуда больше не опаздывал, только на них! - достали парня окончательно. Словами не описать с каким удовольствием Сугуру тогда вломился в комнату однокурсника. Чтобы после замереть в шоке. Ведь внутри на кровати вальяжно раскинулся голый Сатору, вокруг валялись сладости и обертки от них, в руках клубничный пончик, джем от которого измазал щеки. И этот придурок тогда лишь удивленно похлопал своими круглыми голубыми глазками с пышными и длинными белыми ресницами, склонил, очевидно, пустую голову на бок и с удивлением спросил: “А ты чего не сбегаешь?”. Сугуру молчал. А Сатору немного подумал под тишину и растянул вдруг свой рот в ехидной улыбке, говоря: “А! Нравится, да?”. В тот день Сатору узнал о беспощадной любви Сугуру к сладкому.       Слабо улыбаясь воспоминаниям, Гето обхватил брелок парой пальцев, с тоской смотря на него и крутя. Совсем новый кит темно-синего цвета. Он от Рико.       “От живой Рико” - с радостью смешанной с болью и каким-то еще странным чувством подумал он. И, наконец, вставил ключ в замок. Отпер дверь, вошел внутрь комнаты и тут же закрыл замок обратно за собой.       У Сугуру был ключ от комнаты Сатору, но у Сатору не было ключа от комнаты Сугуру. Ни у кого на самом деле не было, кроме самого Сугуру. Где давным-давно потерялся дубликат не знал никто.       Положив ключи на тумбочку у входа, парень подошел к большому зеркалу у шкафа, медленно снимая одежду, не отводя глаз от своего отражения. Что-то было не так с его руками, ногами, с его туловищем, с его головой и внутренностями, с его сердцем и разумом. То ли лишняя деталь куда-то затесалась, то ли нечто важное вырезали, то ли все вместе, да не вспомнить, что и где должно быть. Сняв пиджак, Сугуру принялся за рубашку, стягивая ее с торса, обнажая крепкие мышцы и багрово-черные трещины в них, идущие к бинтам на груди и шее. Зацепив край бинтов, он стал разматывать их, пока не открыл три огромные трещины, к которым стягивались все остальные. Эти огромные трещины были черными и неровными, до тошноты уродливыми для любого человека. Сугуру прикасается к ним пальцами, проводит по краю, ощущая могильный холод - вот она, неправильность. И начинает стягивать края кожи друг к другу, закрывая трещины, направляя в них энергию. Холод, оставленный Сатору, движется вслед, помогая. В отражении зеркала раны срастаются, оставляя грязную, но гладкую, без шрамов, кожу.       Сугуру потянул руки вверх, чтобы проделать то же с шеей. И застыл, смотря в отражение своих карих - золотых теперь - глаз. Неправильность была вовсе не в том - пришло ужасное осознание. Раны, бинты - это все правильно. И дышать нужно - важно - необходимо. Люди дышат, пока живут. Люди получают раны, которые долго срастаются, после тяжелых битв. Живые дышат, живые ранятся, живые страдают, но лечатся - это все правильно, все так и должно быть. И Сугуру медленно дышит, пока его паника нарастает. Трещина на шее разрастается, из нее льется черная вязкая субстанция. Это не кровь. “Не кровь, не кровь… - судорожная мысль, - Почему не кровь?!”. Ты прекрасно знаешь, почему. После произошедшего, ответ может быть только один.       3 сентября 2006 года ученик Токийского магического техникума Гето Сугуру был убит не-шаманом Зенином Тодзи.       3 сентября 2006 года шаман особого ранга Гето Сугуру стал проклятием особого ранга.       31 октября 2017 года - инцидент Сибуя.       Приказом от 1 ноября 2017 года проклятие особого ранга Гето Сугуру подлежит уничтожению.

Осталось 4085 дней.