«Запретная любовь длится вечно...»
~***~
Темнота собственных покоев обычно приносит ей ни с чем не сравнимое чувство спокойствия и наслаждения. Там она чувствует себя свободной кошкой, грациозно ступающей в безмолвное ночное царство. Её время. Её час. Та пора, когда внутри неё всё кричит о внутренней силе, когда навечно поселившаяся глубоко внутри девочка без рода и племени чувствует себя кем-то, кого стоит опасаться, за кем нужен глаз да глаз и острый кинжал наготове. По венам уже столько лет струится нечто такое, чему она не может и подобрать названия. Люди по ту сторону Нила называют это проклятием и черной силой, заслуживающей мгновенного искоренения, но сама Эвтида так не считает. Внутри девушки живёт и крепнет твёрдая вера в то, что это её исключительность, неповторимая особенность, что была дарована ей свыше самими Богами, выгодно отличая её от обычной толпы. Способная ученица хорошего учителя, Эвтида была его лучшим черномагом. Самой молодой и хитрой, самой старательной из всех. Ну, если не брать в расчет младшего брата самого Реммао, разумеется. И сейчас, не то по воле жестокой судьбы, не то по чистой, но роковой случайности, а может и вовсе из-за насмешки Сета или Анубиса, но она здесь. Вынуждена красться под пологом ночи, точно воровка, напрочь позабыв о привычном чувстве спокойствия и безопасности. Дии как всегда нет. Ясные, сверкающие даже в лунном свете сапфирами глаза успевают лишь заметить идеально ровное и гладкое покрывало. Переживания за девушку уже давно отошли на второй план и ничуть не волнуют. Это дело самой Дии и та должна была прекрасно осознавать последствия своих поступков и действий ибоги. А у Эвы и своих проблем хватает. По коже пробегает табун мурашек, стоит только вспомнить крепкие руки, железным ошейником сомкнувшиеся вокруг её тонкой лебединой шеи всего несколькими днями ранее, и холодные внимательные глаза, способные вытрясти из бедной шезму всю силу и душу одновременно. Как это он её сегодня ещё не выловил... Эва медленно идёт к постели, точно до сих пор крадётся по тёмному переулку. Идти в поселение было непередаваемо страшно, она постоянно чувствовала затылком чей-то внимательный и пронзительный взгляд. Но сколько бы не оборачивалась – одно и тоже. Лишь темнота молчаливо взирала на хрупкого, осторожно прячущегося в тени черномага со всех сторон. Эва ускорилась, она практически бежала к своему временному пристанищу, мысленно взывая ко всем известным ей Богам. Вот и сейчас необъяснимое чувство тревоги зародилось где-то глубоко внутри, заставляя красться даже по собственным покоям. Ночь – её время. Но лишь до тех пор, пока за углом не притаится пугающе опасный эпистат со своими душегубами. Эва медленно подходит к кровати, намереваясь зажечь свечу, как из темноты внезапно появляется сильная рука, что молниеносно перехватывает тонкое предплечье девушки. Один рывок – и едва ли не до смерти перепуганная шезму оказывается практически вплотную прижата к крепкой и явно мужской груди. Впрочем, приятный аромат, наполняющий лёгкие уже хорошо знакомыми нотками граната, заставляет брюнетку сжаться, точно она пытается стать ещё меньше и затеряться где-то не здесь – как можно дальше от этого всезнающего и всевидящего мерзавца. Она даже не оборачивается, а мужчина ещё не проронил ни слова, но девушка уже понимает, кто именно следил за ней всю дорогу и сейчас свернёт ей шею. Прекрасный, но ужасный в своей прямоте и силе посланник смерти. – Эпистат? –прозвучало не совсем как вопрос, скорее, как явное недоумение. Впрочем, рядом с ним её актёрская игра постоянно давала сбои, а голос против воли начинал дрожать. Прямо как сейчас. Девушка не видела, но буквально чувствовала, как Амен ухмыльнулся. Вопрос лишь в том: была ли доброй эта самая ухмылка? И всё же мужчине польстило, что она способна узнать его вот так. Не глядя. Лишь по одному властному движению руки. – Что тебя так удивляет, Эвтида? – чуть хриплый шёпот мазнул у самого уха, заставив девушку вспомнить все существующие молитвы. «Ну вот почему он такой?! Такой манящий и пугающий одновременно. Исфет, нужно запретить такую проклятую, смертельную красоту на государственном уровне». – Что вы здесь делаете? – от страха чувство самосохранения уже привычно начало отключаться, а в голосе помимо дрожи зародилось явное недовольство и привычная дерзость. – И что вы вообще себе позволяете?! Храбрится, но что толку, если её личный любимый монстр уже выпустил когти и обнажил белоснежные клыки. Эвтида попыталась дернуться, но эти руки, что обхватили её неразрывным кольцом, не сдвинулись даже на дюйм. – Что я себе позволяю? Это что ты творишь, неугомонная девчонка. Тебе совсем жизнь не нужна? Ты вновь ослушалась меня, Эвтида! И, да... я бы с удовольствием проверил твою сумку. Говорит тихо, но в голосе слышно лёгкое раздражение и звучит отчётливый приказ. Он одним ловким движением поднимает упавшую на пол сумку с такой быстротой, что девушка не успевает даже перевести дыхание. Вот сейчас до неё отчётливо дошло: это конец. Недолго осталось ей свободной кошкой разгуливать по земле. Трясущимися руками она под пристальным взглядом своего личного палача открывает сумку, в которой чернеет украденная из покоев эпистата накидка. Все слова мигом исчезают и она переводит наполненные страхом и волнением глаза на мужчину, даже не представляя, какое теперь можно выдумать оправдание, чтобы он поверил в её наглую ложь. «Простите, мол, извините, шла-шла, а потом выпрыгнул кто-то из-за угла и как сунул черный свёрток, чего ж добру зря пропадать. Так что ли?» Но эпистат совершенно не выглядел удивлённым. Напротив, в его взгляде искрилась насмешка вместе с лёгким самодовольством. «Он с самого начала знал, что она там будет!» Хотелось по-детски сжаться, закрыть голову руками и притвориться, что её здесь нет, а все невзгоды не более, чем ночной кошмар. Но, увы, вот он. Её личный монстр и безжалостный палач. Рука то у него явно не дрогнет, когда будет поджигать костёр для доигравшейся шезму. – Я могу объяснить... – но Амен тут же оборвал её пламенную речь на полуслове коротким взмахом руки. – Не утруждайся, – красивые губы исказились в ухмылке, но она была не весёлой, а, скорее, какой-то вымученной, – я всё знаю. И про твоего наставника, и про ваши тёмные дела. – Мы ничем запрещённым не занимаемся! Глупая, глупая Эва. Решила отпираться до последнего, не желая мириться с близкой кончиной. Святая наивность. Амен тяжело вздохнул и по-хозяйски разместился в кресле, закидывая руки на подлокотники. В нём самом, в каждом его жесте и слове было что-то хищное. Он напоминал зверя, готового через секунду ринуться в атаку, чтобы придушить несчастную жертву. Вся его огромная фигура внушала страх и невольный трепет. И, да, Эвтиду совершенно не удивляло, почему именно он смог стать приближённым охотником фараона. Опасен и силён, как лев, умён и так настроен на шезму, словно кто-то у него на плече сидит и говорит, кто именно под покровом ночи ослушался воли владыки Египта. А ещё он красив, точно дитя Хатор или Бастет. Ему хочется отдать жизнь без боя или сопротивления. Отдать на милость, но кто сказал, что он милосерден... Тяжелый взгляд скользит по Эве. У неё внутри тянет заскорузло и остро — осознанием, что эта красота запретна. Прежде всего, для неё, ибо каждое движение Амена сводит с ума. И он об этом прекрасно осведомлён. Кажется, она громко говорит о том, что у него нет никаких причин или доказательств для подобных обвинений. Накидку, мол, действительно украла, но более ни в чём не повинна. А украла из вредности, не более. Он не верит. Ему известна правда. Вся и без утайки. Фирменное чутьё вновь не подвело бывалого охотника. Он скользит взглядом по дрожащей то ли от гнева, то ли от страха Эвтиде. И думает, думает, бесконечно думает. – Ну и чего вы молчите?! – кажется, она на грани истерики. Уже совсем не сдерживает себя, а по щекам бегут злые слёзы страха, невообразимой боли и обиды. На себя, на него и на весь мир в придачу. – Зачем вы всё это делаете? Я буду отпираться до последнего, – последние слова прозвучали уже слабым шёпотом. Незримый Бог! Когда он медленно поднялся с кресла и плавной, словно хищной походкой направился к девушке, Эва действительно вздрогнула. Мужская рука осторожно, даже нежно провела по смуглой коже щёк, вытирая их от солёной влаги. И тут же скользнула за ухо, заправляя выбившуюся из причёски непослушную прядь. Эва замерла, не в силах даже пошевелиться. Всё вокруг на время потеряло всякий смысл. А она пристально следила за каждым жестом и эмоцией мужчины. Челюсти сжаты с такой силой, что Эвтида удивляется, как зубы эпистата ещё не треснули от напряжения. А о его чётко очерченные скулы, кажется, что и вовсе можно порезаться. Видимо, он всё же что-то придумал и, судя по всему, эта мысль вызвала целую бурю эмоций в душе эпистата. Если такая, конечно, у него ещё имеется. – Можешь отпираться сколько хочешь, моя непокорная Неферут, злись, кричи, топай ногами и маши руками сколько душе угодно. Но, видишь ли, твой наставник был крайне неосторожен. Его с братом уже схватили мои люди. Их вина не подлежит сомнению. А твоя девчонка соседка и вовсе непонятно где. Никто больше не сомневается, что вы или некоторые из вас – ученики черномага. И от моего слова теперь зависит всё: будете ли вы с девчонкой жить или умрёте. – Значит, завтра я умру? – ей не хотелось умирать, каждая клеточка тела молила о долгой, наполненной счастьем и богатством жизни. Но обхитрить саму смерть ещё никому не удавалось. Кажется, сегодня Эва как никогда буквально кожей отчётливо чувствует могильный холод загробного царства. Он молчит какое-то время. Вглядывается в нежное лицо и, кажется, находит что-то такое, что ломает его изнутри. В следующих словах звучит смирение. С самим собой и собственными привычками и принципами. – Исфет, ну конечно нет. Ты слишком хороша, чтобы отпустить тебя в объятия смерти. Амен говорил это возле самой шеи девушки, едва не задевая нежную женскую кожу своими губами, вызывая невольную дрожь. – И чего же вы хотите? – Эва подняла свои глаза прямо на эпистата, смотря в его лицо так, словно старается заглянуть в самую душу. И ей, по всей видимости, это удаётся. – Я дам девчонке возможность уйти, убраться отсюда, подальше от этой трижды клятой хвори. А ты дашь слово больше не заниматься этой дрянью. – Дадите возможность уйти только Дие? А как же я? – глаза эпистата опасно потемнели, почти полностью вытесняя цветную радужку. – А ты останешься, Эвтида, – Амен медленно провёл большим пальцем по её нижней губе, про себя отмечая бесконечную нежность и красоту этой строптивой дикарки. – В конце концов, мне понадобится хотя бы один писарь, пока я не разыщу новых. Последние слова он вкладывает в неё проклятьем. Это лишь предлог, и Эва это прекрасно понимает. – А если я против? – по коже пробежали мурашки далеко не от страха, но девушка пока не хотела признаваться в этом даже себе. – Ты не в том положении, чтобы торговаться, Эвтида, – сказал, как отрезал. И тут же накрыл губы девушки жадным поцелуем. Кажется, большой пёс всё-таки сорвался с цепи. От неожиданности Эва замирает, но тут же сдается под его диким напором. Он ласкает её язык своим, ощущает гладкость зубов и гнедой жар, и необходимость отстраняться, чтобы припасть к её губам снова, пока они не заболят и не опухнут. Как же долго он ждал! Боролся сам с собой, но в итоге всё равно проиграл. Все его железные принципы, всё то, во что он так свято верил, теперь не просто пошатнулось, нет, оно горело синим пламенем в эту самую минуту, когда девушка, которая последние недели изводила его и буквально сводила с ума, не сдержавшись, стонет прямо в его жадный поцелуй. Он словно пытается утолить голод, набрасываясь на неё вновь и вновь. Целует, посасывает сначала одну губу, после вторую, а потом кусает. Прямо до крови. И им всё равно. Он как зверь, что наконец-то добрался до столь желанной добычи, а она дикая кошка, неожиданно узнавшая о том, как хорошо может быть в людских объятиях. Эвтида вздрагивает, словно пойманная голубка, когда на её шею ложится его ладонь. Но она не отстраняется, разрешая себе впитать ощущение чужого тела рядом, и вкус поцелуев, от которых сердце делает кульбиты, что точно заметны невооружённым глазом. – А если я сбегу? – глупая попытка, ведь ей-то и бежать никуда больше не хочется, лишь раствориться в его сильных руках, что столько времени изводили её гремучей смесью страха и запретного для неё желания. Она чувствует чужую улыбку: надо же, ему нравится эта наглость. — Моя дорогая, не забывай, я же ищейка, почти как животное, я везде тебя найду и верну обратно, туда, где смогу присматривать за всеми твоими грязными делами, — мужчина отвечает укусом и, отстранившись, вынуждает сесть на кровать. Его ладони проходятся по спине, ласкают выступы позвонков, заставляя выгнуться. Жар ползёт к лицу от простоты и откровенности слов; от голода, резонирующего в них. Становится нечем дышать, и Эвтида бьётся в руках Амена мелкой дрожью, как выброшенная на берег рыба, распахивающая рот в необходимости получить блаженный глоток воздуха. – Маленьким девочкам уже давно пора спать, – мужчина неожиданно разрывает цепочку головокружительных поцелуев. А его голос доносится до Эвы словно из-под толщи воды. – Что? – не понимающе переспрашивает и смотрит на Амена затуманенными от похоти и желания глазами. Она ещё будто в абстракции. Знает и чувствует лишь вкус его губ и сладкую боль от ощущения его рук на своём теле. Эпистат тихо смеётся, и его смех отзывается где-то в самой глубине девичьей души. Демон-искуситель, не иначе. Посланный ей за все грехи. Но видно, что следующие слова даются ему всё же нелегко и с внутренним недовольством. Но долг есть долг, как и обещание. Нужно найти Дию и выслать как можно раньше. Реммао с братом всё равно уже не спасти. Их накрыли прямо во время ритуала. Но девчонке помочь ещё можно. И делать это нужно прямо сейчас. – Тебе пора спать, Эва, – он нежно целует её в последний раз, а после отстраняется, на самом деле желая остаться и прижать её к кровати, накинуться на эти губы вновь, пройтись языком по шее к ключицам, но... «Так, нужно прекращать и брать себя в руки, иначе сегодня он уже точно не уйдёт». Амен бросает долгий взгляд на девушку, и она видит в его глазах обещание. О чём? Ну, она догадывается. Уж слишком темны всегда такие кристально светлые и чистые глаза, и уж чересчур тяжело вздымается мужская грудь. Но когда мускулистая спина эпистата скрывается за дверью, одно Эвтида понимает точно: сегодня она уже точно не заснёт.