Позови ещё раз

      Может и правда, во всём не было совершенно никакого смысла, всё было не так и важно. Всё было зря сделано и сказано тогда, в прошлом, только сейчас исправить не выйдет. Родион невесомо и быстро целует Дмитрия в лоб, словно сейчас кто-то обязан их увидеть и всё надо сделать как можно быстрее. Он хотел бы убрать ту надоедливую и вечно выбивающуюся прядь волос с чёлки за ухо, уж больно назойливая она, но это не выйдет, поэтому призрак просто продолжает кротко и с почти ставшей родной горечью улыбаться. В голове всё мечется из угла в угол тот заветный немой вопрос, заданный как бы случайно и не имеющий такого особенного смысла. — Да, я здесь, родной. Я рядом, солнце моё — шепчет он рядом ухом, сейчас ему всё равно слышен ли этот ответ для кого-то или нет. Не важно. Главное просто сказать, а всё остальное решит время. Хотя, даже не смотря на свои решения, Родион надеялся, что хотя бы в каких-то глубинных снах или видениях его слова дойдут и будут замечены. Как же он хотел, чтобы Дмитрий его вновь позвал ласково и привычно по имени, позвал с собой хоть на край света или с другого конца планеты. Ведь Родион бы всё равно услышал даже шепот тех заветных слов и примчался бы при первой возможности.       Совсем юный день медленно набирал обороты и свою мощь. Солнце, теперь совсем не стесняясь, показывало свои наглые счастливые жёлтые лучи, пробегалось по всем поверхностям оставив масляных сияющих зайчиков, что весело играли и кувыркались по этому ещё сонному миру. День намекал на своё внезапное белое счастье и утреннее веселье. В голове мелькали ураганом сотни странных и совсем не похожих друг на друга мыслей, они так сильно изматывали не смотря на то, что усталости больше нет для него и не будет никогда.       В глубине души он так хотел верить в то, что всё происходящее это сплошной кошмар или не смешная дешёвая пародия. Будто бы сейчас кто-то скажет «стоп, снято!» и всё закончится, сейчас вот Дмитрий, его Митя, быстро поднимет голову с подушки и улыбнётся, в его глазах будут те манящие скользкие переливающиеся радостью и тихим чистым смехом искорки жизни. Время идёт неумолимо медленно, стрелки часов, словно в замедленной съёмке, переходят от одной цифры к другой, а трагедия всё не заканчивается никак. От этого становится опять очень больно и противно. Ужасно. Холодно. Тошно. Душно. Блядство. Чёртово блядство. Именно так хотелось описать всё это наплевав на все нормы приличия и вежливость без всяких матерных и запрещённых слов и криков чистой ярости, безысходности и жгучей обиды вперемешку с горькой тоской.       Чувство жара рядом немного утихло, замолкло в немом ожидании, может в городе или внутри него становится всё хоть немного, но лучше? В это очень хотел верить Родион, всё должно стать лучше. Иначе просто никак и не должно быть, ни за что. Он улыбается, губами и почти незаметно, по привычке, улыбается и горько смотрит, надеется, что без него всё будет лучше, чем раньше с ним. Во всяком призрак уверен, что Дмитрий не сильно и злится сейчас на него за все эти идиотские ошибки и подобную ужасную тошнотворную ересь. Всё так внезапно потеряло смысл.       Но тело пронзает странное чувство страха, но не за себя. Уже нет смысла беспокоиться о своём состоянии, но ведь это всё просто одна громадная жопа ошибка. Грустно от того, будущего больше не будет, не будет того самого «мы» написанного синим карандашом по стене в одной из заброшенных комнат и отведённое жутко кривым и бесячим сердцем, а рядом с ним нарисованы синие облака и холодное безжизненное солнце, как на детском рисунке. Этого теперь нет. Больше нет «нас», остаётся просто попрощаться и уйти отсюда, забыв о себе и том, что было раньше. Ну и снова этот надоевший холод на щеках медленно стекающий и опадающий вниз невидимым снегом, таким странным и умершим. Он и правда сейчас слишком много плачет, наверняка это всё выглядит очень жалко, тупо и странно и наплевать что никто этого никогда не увидит. Всё и так сильно запутанно и сложно понять, чего надо чувствовать.       Он встаёт с кровати, медленно ходит по комнате. Сейчас хотелось бы просто развеяться и забыться, чего конечно не выйдет. Он рассматривает всё вокруг, понимая что он слишком резко сюда приезжал, всё с нервным смехом отмахивался в письмах и звонках на дела и о том, что надо работать, а после работать и только потом все дела. Мда, так лгать прямо в лицо, без чувства стыда, как противно и ужасно, да и ещё о таком. Родион просто боялся и не понимал как проявлять вообще интерес и любовь по-настоящему. Он его любил, сильнее чем чтобы то ни было в жизни. Хотел бы закинуть куда-то подальше чувство вечного стыда и неловкости и поцеловать крепко и прямо на публике, наплевав на общество и их мнение, но стоило просто подумать воплотить что-то из своих планов так сразу становилось страшно, вдруг что-то пойдет не так.       А что сейчас, всё равно все случаи упущены, теперь ничто не имеет никакого смысла. Всё потеряно, растоптано и безжалостно разорвано в клочья, может просто стоило быть сильнее раньше, стоило быть лучше, чем сейчас, лучше чем завтрашняя версия себя. Бессмысленно. Ужасно. Обидно. Стыдно. Страшно. Странно. Противно. Больно. Очень больно. Может быть лучше обо всём плохом сейчас забыть, ничего не вспоминать такого и быть вечно счастливым. Простая и по-детски наивная невинная цветная и странноватая для взрослых мечта, ничто более. Пора было давно перестать витать в облаках и стыдиться своих мечт.       Кажется в этом месте ничего совсем не поменялось, хотя последний раз когда здесь был Родион был несколько лет назад точно. Правда на полках стало книг заметно больше, раза в три точно, если не в четыре и не в пять. Появились какие-то рядом с ними безделушки и детальки, явно принесённые из квартиры Припятского, уж он то узнает любой свой «мусор», как называли остальные эти штучки, наверняка и книги эти тоже его, всё равно сложно рассмотреть сейчас названия на корешках, не смотря на ставший почему-то мрачным и обидевшимся свет, что начал переливаясь нехотя и очень сонно проникать и сюда, будто бы здесь не было места для солнечного тепла и ласки, не было места для счастья, что вытеснил чёрный холод.       Хотелось прямо сейчас взять каждую из книг, каждую бумажку среди них, что неровно вылезали из-за страниц не удачно спрятавшись, а после зажечь тусклую только проснувшуюся и недовольную лампу, читать и вчитываться в каждое слово, запоминать наизусть всю информацию, а после, закончив всё это, усмехнувшись смотреть в сероватые и ещё сонные и заспанные чужие глаза, к этому времени он уж точно проснётся. Может даже ради чужого интереса рассказать что есть в каждой книге.       Мда, к чёрту все эти мысли, может их стоило выкинуть из окна, если не с крыши скинуть, уничтожить и забыть как страшный сон. Это излишне и теперь бессмысленно, не смотря на желание пережить это сейчас. Сейчас уже нет и не будет «их». Сейчас нет такого понятия и человека, город как Родион. Его нет. И это резало мёртвое сердце, жаль нельзя было сказать, что оно больше не любит. Нельзя было назвать его какой-то бесчувственной мразью, в которой изначально не смысла не было.       Кажется за окном небо уже принахмурилось, не смотря на всё ещё светящее солнце. Откуда-то с окраин горизонта тянулись и медленно ползли серые отяжелевшие облака. Они то клубились, то расходились, а потом снова соединялись в огромное свинцовое и странное нечто. К ним бежало с распростёртыми объятиями счастливое светлое солнце, словно искало в них какие-то несуществующее спасение от неизвестных миру бед. Дождя видимо сегодня не избежать, только его не хватало. Смотреть на всё это было тошно и противно. Всё кругом такое ужасное и неприятное.       В ногах слышно тихое мяуканье, по привычке Родион смотрет вниз, прямо в чужие ярко-зелёные глазки наполненные невинной добротой с искрами странной, но удивительной тоски. Сказать, что он удивлен, это ничего не сказать, может и правда он был нужен этой реке, нет это даже не «может», а точно нужен. Она его видит, но сказать ничего не может, просто с грустью и горьким добродушием смотрит. Как же она его понимает.       Он опускается вниз и сидя на корточках пытается погладить её. Руки окутывает приятное и мягкое тепло. Припять не убегает, она всё стоит, пытается ластиться о невидимую руку, хотя тереться о холодный воздух такое себе развлечение. Это на время немного успокаивает, становится на душе немного лучше. И правду говорят, что кошки лечат раны на душе, временно конечно, но лучше чем вообще ничего. Река всё смотрит и насмотрелся будто не может, мол смотри и не бросай меня никогда, может и она знает что-то и теперь пришла к нему, нашла по каким-то незаметным призрачным следам. Правда Родион понимал, что и реке нужен чей-то уход и другое, совсем-совсем живое тепло, знает что лучше ей остаться здесь. — Не иди за мной, солнце, пожалуйста — тихо и всё так же печально шепчет он, нет, он не будет плакать и подавать видом на лицо всю свою грусть пока на него смотрят. Не сейчас, не здесь, никогда. Лучше, чтобы вообще никто за ним не шёл, так будет проще и лучше для всех. Лучше, чтобы его вообще никогда не было, он бы нигде не упоминался и стёрся за гранью страниц истории. — Просто так будет лучше, пойми.       Но чужие глазки всё никак не понимают, всё смотрят и смотрят как бы говоря «я так тебя люблю, не уходи только от меня, давай тогда вместе пойдем, если хочешь уйти, только не бросай, не бросай меня». Эти слова можно было бы приписать кому угодно, даже самому призраку, но никак не его кошке. Мда, его Припять явно подменили и это не она или эта так радиация влияет на реки, что они так сильно меняются. Хотя Родион все же склоняется к тому, что кошка просто не желала показывать ту нежную и любвеобильную часть себя, словно раньше она была совсем лишней, не имела смысла. Впрочем, ничто его не имело.       Не имела всякого смысла теперь вся жизнь, она рассыпалась в труху и щепки, как старое гнилое дерево, а после поняв бессмысленность своего мрачного праха раслетелась по ветру куда-то вдаль надеясь найти хоть где-то вечный покой. Родион одиноко смотрит на спящего Дмитрия, он бы хотел тоже, пусть и не так крепко, обнимая уложить его спать в кровать, укутать тёплым одеялом, понимал что даже после смерти будет остро желать помочь кому угодно, понимал что им обоим немного страшно от будущего и они хотели бы встретиться вновь, крепко обняться тихо посмеиваясь. Он бы посмотрел в чужие потускневшие сероватые глаза, улыбнулся и чуть наклонившись смущённо быстро и немного смазано поцеловал бы в губы или в щёку, да куда угодно, не так уж и важно. Только не на публике, а где-нибудь в вечерних глубинах родной квартиры. «Может лучше будет, если я уйду?» — проносится медленно в его голове, как бы он хотел остаться ему было больно наблюдать за всем этим. Больно смотреть на чужие страдания, не смотря на свою бесконечную любовь, больно осознавать, что всё из-за него. Он стал здесь лишний. Он подходит ближе, смотрит томно прямо с печалью, сейчас он уверен, что поступает правильно. — Прощай, Мить. Как же я тебя люблю. — рядом шепчет он, мягко касается чужой макушки, зная что его всё равно не видно и не чувствуется ничего такого от этих немых прикосновений. Всё, он сделал чего хотел, значит стоило бы поскорее уйти, чем надоедать своим присутствием здесь. Он провожает взглядом рек, что всё смотрели мягко и с добротой на него глаз не отводя.       Когда он ушел на улицу уже начался дождь, капли с треском и грохотом быстро падали вниз и разбивались о землю. Небо совсем нахмурились и поливало мир чистой злобой и жгучей печалью, проснувшееся солнце кажется испугалось этого настроения неба и спряталось где-то в страхе. На улице опять ни единой души, всё будто умерло так и не успев проснуться с кошмаров. Сейчас Родиону совсем не страшно, теперь совсем ничего не чувствовалось на душе, будто бы и ничего не было из всех чувств пережитых за жизнь. Он идёт по дождливым улицам, пока вода проходила со спокойной душой сквозь него. В глубине души он хочет верить, что он жил не напрасно. *** — Ну весело погуляли конечно. — капли дождя стекали по волосам и давно насквозь промокшей одежды. Дмитрий хмуро глядит на такого же мокрого Родиона, но после понимает, что долго не может сердиться и тихо посмеивается, скрывая улыбку за ладонями рук. — Ага, весело. В следующий раз я возьму чёртов зонт. — Родион смеётся громко и звонко, совсем себя не сдерживая. Кругом начали образовываться огромные глубокие лужи, по ним мчались блинчики из дождевых капель. Сейчас было ничто не важно кроме как добежать до дома и не замёрзнуть окончательно, но до дома увы ещё было далеко. — Может постоим немного под крышей подъездов, раз дождь не заканчивается никак? — конечно, это было сказано не ради того, чтобы немного обсохнуть, а скорее хоть немного отдохнуть, потому что это логично после прогулки длящейся хрен пойми сколько времени и расстояния, что ноги начинают ноюще болеть от каждого шага. Они смотрят на небо, оно всё такое же серое и мутное, как было перед этим ливнем, оно так горько и устало смотрит вниз вверх на мир, оно всё не может перестать плакать. Может у неё случилась какая-то серьёзная и очень больная трагедия. «А когда я умру, ты заплачешь?» — внезапно и без какого-то намёка проносится в его голове, пока смотрит на уставшего Дмитрия. Эта мысль кажется такой странной и отвратной, пугающей. Конечно, он не умрёт ещё вся жизнь впереди, что за ерунда только проносится в его голове. Хотя, если он и умрёт, то сразу придёт обязательно, стоит только позвать. — О чем задумался? — Да так, хрень какая-то. Погода ужасная.