В ночи этот город совсем не казался спящим, он продолжал жить и жить вечно. В домах компаниями горели яркие окна, они так и переливались жизнью. Изредка по дорогам проезжали мимо редкие чёрные силуэты машин. Почему-то всё это казалось таким незнакомым, странным и даже немного пугающим, на ум ничего не приходило из воспоминаний чтобы найти чёртову дорогу до дома. Чтобы вновь увидеть
его.
Его улыбку, прекрасные бездонные блестящие от жизни глаза, даже если уже и нельзя потрепать те рыжеватые, потемневшие от времени, волосы превратив в какое-то странное гнездо.
Но нет, что-то всё же проносится в голове сияющей кометой среди этой тёмной смуты. Воспоминание окутанное какими-то провалами из утреннего густого тумана, спустившегося совсем близко, робко и застенчиво касаясь голой земли, голоса слышны приглушённые, через толщу воды, но местами всё ясно и понятно становится, видны небольшие, пусть и немного размытые, но очертания зданий, людей и его силуэт тоже. Шли какие-то страстные и интересные диалоги, сути которой уже и не понять, голосов всё равно не слышно, но в глазах стоял тот самый манящий масляный блеск. Да, точно! Это было где-то здесь, а значит и дорога не совсем забыта.
В этот момент кажется, что всё затихло, даже некоторые окна погасли, намекая на скорый приятный и сладкий сон. Оставались неизменными холодные молчаливые звёзды, окружающие злобную луну. Она будто бы насмехалась над личной трагедией призрака, искренне и назло шутила неприличные мрачные шутки над всем миром, что становился всё хуже и чернее с каждым днём. Всё как раньше уже никогда не будет, это Родион знал наверняка.
Бродить по этим улочкам, площадям почему-то сейчас казалось чем-то очень интересным, завлекающим, но какое же это счастье если идти в одиночку. Какое счастье в том, чтобы быть одному оставшуюся вечность, бесконечно проходить по местам, которые запомнились при жизни чем-то, что медленно и плавно стало забываться и стираться. В чем вообще счастье? Есть ли в нём хоть капля приятного душе смысла? Может быть счастье радостно смеясь спряталось в светлых солнечных воспоминаниях? Да наверное, определёно так!
Дорога кажется такой долгой и бесконечной, кругом одинаковые тёмные силуэты засыпающих и молчаливых домов в районах, одинаковые дороги, дворы и шум сонных ленных деревьев. Может это просто время остановилось ненадолго, как бы потешить своё крохотное ехидное эхо, но эти все вполне возможные теории разбиваются вдребезги, когда мелькает совсем рядом табличка с номером дома и улицы, виднеется знакомый, но одновременно такой же серый и одинокий, как и все остальные подъезды.
На лестничной клетке совсем темно и сложно узнать хоть что-то, едва видны почтовые ящики с номерами квартир рядом, в ночи сложно различить хоть что-то, всё одинаково, словно скопированно или всё намерено клонировали, чтобы запутать те малые остатки здравого рассудка. Сейчас всё знакомо и незнакомо одновременно, это пугает и манит, тянет и отвергает. Странное чувство мягко обволакивает тело, а после сжимает со всей силы в своих стальных лапах, кажется, что за ним кто-то наблюдает, кто-то знает что он здесь.
Он всё стоит у двери и думает, стоило ли вообще всё этого, стоит ли вообще заходить, может всё давно успело потерять смысл и уже поздно что-то менять, предпринимать какие-то невидимые меры. На душе как-то тревожно становится, мелкая дрожь быстро пробегает по рукам, а после и по телу неприятными скользкими мурашками. Родион пытается собраться с силами, что-то сделать и не напортачить в этот раз, а главное перестать мямлить от нервов. Вдох, выдох, мысли быстро и немного хаотично собравшиеся в неумелую кучку, и он уже внутри квартиры. Чтож, обратного пути уже не будет.
Везде всё такое чёрное, странное и на вид ужасно тесное, несмотря на засмотренные до дыр стены, длинные и пустые плачущие зеркала, открытые на время деревянные окна. Через них легко проникал вместе с прохладным воздухом рассеянный лунный свет, радостно и с пребольшим желанием отскакивая от любой поверхности. Ночные лунные зайчики игрались везде, оставляя после себя сияющие линии следов, но через время и они успокоились в немом восторге наблюдая за всем у окна, будто бы готовились скоро уходить как только спектакль закончится.
Почему-то в комнату было страшно заходить, что-то так и норовило в наглую оттолкнуть его, яростно крича, что это того не стоит. Нельзя, не сейчас только. Родион застенчиво стоит в проёме двери, держась, по крайней мере пытаясь держаться, впиваясь в приоткрытую дверь дрожащей рукой наблюдает за спящим. Почему-то ему кажется, что Дмитрию сейчас снилось что-то хорошее, приятное. Свободной рукой он прикрывает рот, расплывшийся в не совсем аккуратной, скорее странноватой кривой неловкой улыбке.
Время на глубокие познавательные размышления уже ушло, надо действовать, хоть на миг, ненадолго, надо что-то сделать. Надо что-то сделать. Что-то сделать. Сделать. Сделать и не позориться хотя бы в своих в чёртовых мыслях.
Он слышит внутри комнаты какие-то копошение и приглушённые быстрые шорохи, после странный стук от дерево — видимо что-то ударилось об тумбочку. Припятский всматривается в комнату и видит, что фотографии упали вниз лицом. Точнее их поставили так. В ногах, уже не спящего города, замычал и лениво потянулся Днепр. Судя по положению ушек, он немым взглядом пытался отчитать проснувшегося Днепровского. Кот опять устроился засыпать заново, но резко вздрагивает, видимо чувствует что рядом кто-то есть. Он вспрыгивает и смотрит с интересом прямо в глаза Родиону. Лунный свет отражается в кошачьих живых голубоватых посеревших глазах, рассеянно улетая куда-то вдаль.
Медленными короткими шагами Днепр движется в сторону к нему. Его глаза расширенны до безумия, Родион и не думал, что кошки и правда на такое способны, может до такой степени просто не верит в то, что видит перед собой. Такое парень видит впервые, обычно кот сразу же быстренько мчался к ногам Родиона, мурлыкал, тёрся о ноги, весело смотря светящимися зеленовато-голубыми глазками прямо в душу. Хотя и не удивительно, Днепр всегда был ко всем добрым и ласковым, самым приятным котом и речкой на свете. Из-за этого было немного завидно, но может быть и его река тоже хорошая, не стоит обесценивать её, а то мало ли, вдруг съест со злости.
Родион поднимает взгляд выше и встречается глазами с
ним. Его глаза были наполненны странным ужасом и непониманием происходящего с смеси с холодной пронзающей всё тело болью. Может всё-таки города способны видеть себе подобных в умершем обличии? Хотя нет-нет, не возможно, тогда же, в мёртвой квартире в Чернобыле, Дмитрий его не увидел, не узнал. Глядя в этим пустые и морально умершие глаза, Припятский понимает то, что он немного, но скучал по нему, получил тот страстно желаемый минимум. Хотелось теперь разглядеть всё немного яснее, получше.
Быстрыми шагами он идёт поближе к Дмитрию. Призрак опять чувствует странный холод бегающий по щекам узенькими реками. От живого чувствуется опять этот бьющийся жар, сильнее чем раньше в несколько раз. Родион готов нахмурившись отчитать его за это, мол не следит Митя за своим здоровьем, но это не имело никакого значения сейчас. Нежно, словно боясь сделать что-то не так, он касается пылающих огнём щёк. Он улыбается, забыв обо всем на свете, улыбается словно в последний раз, пока сердце фантомно сжимается от тоски и желания воскреснуть, чтобы потом по-настоящему приобнять его за плечи, поцеловать по привычке в губы, а после, немного отстранившись, и в лоб. Хотелось оставить этот момент на долгое время, долго всматриваясь в каждую искорку отражённую от потухших глаз, кажется в них снова горит что-то живое, желанное.
Что-то из глубины души резко кричит, заставляя оборвать этот момент, убрать руки подальше и отойти на другой край комнаты. Что-то так и кричит от том, насколько всё странно и неправильно. Нельзя, нельзя нет-нет, не стоит это всего. Бесполезно и странно, нет-нет-нет, нельзя же так. Он отворачивается и смотрит в окно, всё становится таким тоскливым и странным, нереальным. На небе светят холодные отрешённые звёзды, они прячутся за огромной бесчувственной и невероятно холодной луной. Она сурова и одинока в своем светлом скромном длинном обличии. Может у неё тоже какое-то горе раньше произошло, и теперь она смотрит на других с высока скептически, не верит больше в счастье и доброту этого мира, стараясь уберечь себя от вновь сделанных в очень скором будущем болезненных ошибок.
Где-то вдали, на лестничной клетке эхом раздаётся странный вой смешанный с частыми нервными царапающийми звуками. Сзади слышно, как протяжно скрипят замученные жизнью пружины в кровати, медленные шатающиеся шаги, скрип половиц, но Родион не обернётся. Не хочет он снова смотреть на всё это, не хочет больше никому доставлять проблем и самому раниться опять. Душа уходит куда-то в пятки, не желая вставать и возвращаться в нормальное положение от того странного истерически громкого знакомого мяуканья. Но нет, нет-нет-нет, так не может быть, Припять бы никогда не пришла сюда, она и дороги-то не знает. Если только не…
Он всё же решается обернуться и видит, как ему навстречу со всех ног, сшибая всё, что находится рядом и превращая в беспорядок, что-то на своём языке крича мчится его родная речушка. Она пытается злобно, обидевшись царапнуть за ногу призрака, но потом понимает, что не в этот раз получится это сделать. Она с горечью и злобой смотрит ему в глаза, высказать всё хочет да не может, тихо устало ворчит себе под нос, яростно вьётся у ног, хороводы одинокие водит, бьёт себя по бокам тонким хвостом, похожим на голую осеннюю ветку.
Он смеётся, звонко, искренне и неслышно для остальных. Треплет невидимой рукой за короткую шерсть кошки, зная что не получит за это ничего. Реакции и чувств никаких от рук особо у кошки не чувствуется, правда Припять недовольно фырчит и вздрагивает от холода, убегает за ноги Дмитрия, что всё недоуменно стоял в дверном проёме. Да уж, он многое упускает из виду сейчас. Родион мимолётно думает о том, если бы Митя его увидел, то определено бы помчался и обнял крепко-крепко не отпуская, шепча на ухо, что безумно скучал, волновался сильно и о том, как же сильно он любит его. Это заставляет невольно печально и горько улыбнуться, глядя в пустые недоумённые болотные глаза.
Он не подойдёт к нему ближе, хочет конечно, но не сделает этого. Может это сделает только хуже, окончательно сведёт с ума Киев. Здравый рассудок ему явно будет нужнее да и смотреться красивее будет. Он смотрит туда где находятся у Родиона глаза, но выглядит будто бы он наугад пытается предусмотреть куда надо пялиться.
— Ты же здесь, верно? — на его лице всплывает нежная, но отдающая неприятной горечью улыбка. Днепровский немного удивлен от себя и смеётся в душе, вот до чего доводит это ваше одиночество, хочется разговаривать с окном, стенами, с чем угодно вообще, вспоминая и думая что где-то рядом есть кто-то хороший, надеясь не забыть после всего и собственный голос. Он уверен, что ответа не получит, некому сказать заветные слова. «Да, я здесь, совсем рядом, любимый Митенька». Это то, чего бы хотелось слышать вместо тревожной пустой ночной тишины.
Дмитрию кажется, что температура сводит его с ума, заставляя вести себя совсем странно и бредово, будто кто-то совсем рядом есть в этой тоскливой одинокой квартире серого города, такого серого как и все остальные города. Голова немного кружится, всё перед глазами плывёт, и он присаживается на край кровати. Спать не хотелось от слова совсем, что-то извне намекало, что ещё не время, не смотря на часы лениво указывающие стрелками на половину четвёртого. Уже давно начался новый день. Ещё один день, который пройдёт в жутких мучениях и с знобящим жарким чувством болезни. Было и будет плохо.
Хотелось жить дальше, но что-то намерено втягивало в прошлое. Какие-то солнечные и светлые воспоминания всплывают тоскливо в голове разрывая только начавшее заживать сердце режущей одинокой болью.
Его нет. Его здесь нет и не будет никогда. Никогда не будет. Не будет.
Он берёт в руки ещё тёплую мягкую подушку, обнимает её, представляя
его рядом, будто бы где-то совсем близко и правда кто-то есть. А Родион и правда рядом, только сказать об этом не может, ему тоже больно и тоскливо. Он стоит всё здесь весь такой же помятый и грустный, ну и немного мёртвый.
Он тоже чересчур соскучился, истосковался и очень любит его.
В реальность из того тоскливого мрачного пространства вырывает тихое и немного басистое хриплое мяуканье Днепра. Он смотрит скептически утешающе на Дмитрия, утешает виляя длинным пушистым хвостом, поставив свои передние лапы на колени живого города. Видно, что кот пытается как-то успокоить и помочь, хотя и слишком плохо выходит у него. Он мурлычит тихо напевая старую песнь, живые блестящие в ночной тьме сероватые глазки смотрят так ласково, по-доброму чисто в душу.
Киев усмехается тихо себе в кулак, треплет реку за светлым, почти белым ушком, сейчас кот ласков как никогда и делает хоть как-то утешить чужое ноющее больное сердце. Им обоим плохо и как раньше не будет никогда. Да и видимо не только они оба теперь здесь, раз сюда прибежала и хмурая отрешённая Припять, что теперь по-хозяйски уселась на кровать, старательно вылизывала свои маленькие лапы, забыв обо всём на свете. Пожалуй, что именно она и осталась последним напоминанием о Родионе, ведь они как-то похожи даже были чем-то и не только по цвету радужки глаз, чем-то ещё не очень заметным и очевидным.
Он бросает снова, в очередной раз за день, взгляд на окно. Звёзды уже пропали, медленно умирала и блекла печальная луна. Скоро взойдет прекрасное и счастливое веснушчатое рыжее солнце, оно тоже будет дарить что-то весёлое этому миру, хаотично разбрасывать светлое и яркое что-то. Скоро начнется прекрасное и по-детски невинное доброе утро, оно подарит новые чувства и эмоции, предугадывая следующие после день, вечер и ночь наперёд, но это всё только потом, а сейчас только первый рассветный час, интригующий весь просыпающийся мир.
Родион оборачивается и смотрит туда же вдаль, на те серые посветлевшие и ловящие первые солнечные лучи здания, что отражались от множества таких же унылых окон красными, рыжими и ярко-жёлтыми длинными пятнами. По небу медленно, будто замедлившись, плыли вытянутые колбасой пушистые облака, некоторые из них имели причудливые сказочные формы, напоминали о чём-то очень сладком, желаемом и приятном, вдалбливающем в голову волной спокойной ностальгии.
Утро, оно скажет что-то доброе и весёлое, рассмешит своей остроумной шуткой и обнимет в последних нотках прохладного ветра. Может это день и правда будет лучше, в это и хотел верить Дмитрий. Он желал быть счастливым, но какое ж это счастье, если ради нет
его, того уставшего, с синяками под глазами после бессонницы и кроткой еле заметной, немного уставшей, но искренней и счастливой улыбкой, краше тех губ известной «Мона Лизы»
. Без
него и жизнь была совсем не та, ведь Родион был для Дмитрия чём-то
большим, чем солнце или луна со звёздами, больше чем всё что есть на планете. Может счастье всё же получится найти в чём-то или в ком-то другом, хотя Дмитрий в этом всё равно очень сомневался.
«Отпусти меня, я тебя прошу, солнце моё родное и крепко любимое.
Я так сильно люблю тебя и не хочу, чтобы ты грустил по мне, милый»
В голову многое приходит среди роя чёрных и странных воющих мыслей. Они многое говорят разными голосами, желая о чём-то своём и не обязательно нужном сейчас. Они говорят о многом, о своём, о нужном и не совсем, о мрачном и одновременно переливаясь голосами в причудливом странном пении звонких звенящих и высоких колокольчиков. Они плавно перетекают в странный текст стоящий в голове документом с подписью «очень важно».
Дмитрий медленно задремал сидя и уткнувшись в подушку, что всё ещё была в его руках обнятая и сжатая крепко в ладонях. Родион медленно, всё же решившись подходит близко и смотрит на спящего, касается чужих горячих рыжих волос. Он улыбается, кротко и еле заметно, с терпкой горечью на губах.
