Фанфики с участием: "Хеймитч Эбернети/Китнисс Эвердин"

Для многих в Панеме Китнисс и Хеймитч были настоящими счастливчиками, триумфаторами, победителями. Однако никто не знал, чего им стоила победа и во что превратила их жизнь. Никто не знал о том, что они одни остались друг у друга. Никто не знал о том, что каждый день они вместе выпивают столько алкоголя, что стыдно признаться. Никто не знал и о том, что у них есть сын, общий, как и их боль.

Что если на квартальной бойне выпало имя не Хеймитча, а Пита? И ментор вызвался добровольцем

Иногда жизнь подкидывает сюрпризы... И не всегда приятные... И порой в минуту отчаянья сердце делает свой выбор...

Пит так и не оправился от «промывания мозгов», устроенных Капитолием. В Двенадцатом дистрикте восстанавливаются две родственные души.

Хеймитч Эбернети - это загадка, завернутая в тайну и помещенная внутрь головоломки. Китнисс, попавшая в непредвиденные обстоятельства, ищет ключ от головоломки и наконец узнает, кто такой Хеймитч.

Самый страшный кошмар тот, что происходит наяву. Ведь бежать от него некуда.

Сегодня ветер споёт о любви. [Сборник драбблов/мини по хейниссу с вечным статусом "завершён".]

Пит Мелларк не дожил до нового рассвета — первого после окончания Семьдесят четвёртых Голодных игр. Его сердце остановилось на арене. Трюк с морником не помог, однако Китнисс стала победительницей. Изломанной. Повреждённой изнутри. Единственной. Её самый тёмный час растянулся на двадцать шесть лет. Эрроу Эвердин помнила об этой истории перед началом Сотых Игр, трибутом которых была сама, и с жуткой, обжигающей холодом обречённостью осознавала: она не новый рассвет. Её ночь будет вечной.

Представим, что перед квартальной бойней Эффи вытянула бумажку с именем Пита, и Хеймитч вызвался добровольцем вместо него...

Вместо лука и стрел — туфли и платья, вместо чистых чувств младшего сына пекаря — робкое: «Я женат, Китнисс». Тиран-президент превратился в волшебника-короля, а Игры — в смотрины у местного лорда. Проклятие хрустальной розы с титулом истинной любви в качестве бонуса прилагаются. В какую грёбаную сказку она попала?! [Или AU, где Китнисс оказывается в панемской версии небезызвестной истории.]

«...Настала зима, когда Китнисс призналась себе, что её ночные свидания превратились в острую потребность. Эта зависимость внушала ей страх: она не должна была, она с самого начала не должна была привязываться и испытывать положительные эмоции к нему. Китнисс не умела, Китнисс до одури боялась любить». [Сборник драбблов/мини по хейниссу с вечным статусом "завершён".]

Она любила. Она страдала. Она плакала, смеялась, нервничала и внутренне раскалывалась на части. К двадцати одному году Китнисс Эвердин пережила весь спектр эмоций, спаслась с двух арен и выжила в революции. У неё не осталось ничего, кроме нескончаемой боли потерь и шрамов на теле и душе. Однако оказалось, что ей вновь придётся познать и испытать все, казалось бы, выжженные чувства, ведь новое правительство Панема постановило: Китнисс Эвердин должна исцелиться. Она обязана снова научиться жить.

Они застряли в президентском особняке: Хеймитч, который хочет извиниться, и Китнисс, которая не готова прощать. Немного эмоциональной эротики, которая происходит во время последних частей "Сойки-пересмешницы".

Небольшая зарисовка на тему их отношений.

Сидя у камина в любимом кожаном диване, попивая не менее любимый бренди… Я ждал. Ждал момента, когда она придет ко мне, такая родная и горячая, огненная птичка. Я горел под ее прикосновениями, горел как алкоголь под пером пламени. Ни с кем другим я не испытывал подобного...

Китнисс нужно потеряться, хотя бы на мгновение.

Я впервые напиваюсь. Хеймитч продолжает наливать, а я продолжаю пить, потому что остановиться означает принять поражение, а никто из нас не может этого сделать. Его руки не так сильно дрожат, когда бутылка пустеет, и для меня комната начинает покачиваться в разные стороны, но никто из нас не останавливается.

Иногда выжить не очень приятно. Все они знают это лучше всех остальных.

и она ощущает, как на месте обгоревших шрамов вырываются новые крылья.

и укроет забившей горло неловкостью и удушающей смущенностью, совсем лишней в общей гамме по-кошачьи царапающих мыслей на пепелище затухшей революции