Возвращение

      Перед походом к врачу немного мутит от волнения. Я стараюсь держать лицо и даже с некоторой уверенностью открываю дверцу автомобиля, но взгляд, брошенный на бабушку, кажется, отражает мои тревоги. От этого спешу скорее оказаться на свежем воздухе.       Скитания по больнице, к счастью, не длятся долго. Радует и доктор. Ее профессиональная отстраненность избавляет меня от новых потоков осуждения. Этих взглядов мне достаточно и в коридорах клиники. Под этими косыми взглядами хочется провалиться сквозь землю. Но я могу лишь ниже склонять голову, заслоняя лицо волосами, и плотнее кутаться в худи, пытаясь скрыть живот.       Отдельной пыткой становится УЗИ. Пока доктор водит датчиком по животу, мученически вспоминаю первый снимок. Стараюсь не смотреть на экран и не прислушиваться к ее словам, к приглушенным звукам, похожим на биение сердца. Хочу скорее сбежать обратно в свою спальню и скрыться ото всех хотя бы на несколько часов.       — У вас девочка, — невнятным отрывком доносятся до меня слова доктора.       — Девочка? — уточняю непонимающе и автоматически смотрю на экран.       Прежде, чем отворачиваюсь, успеваю заметить очертания. Прежние едва явные черты теперь точно отражают знакомый силуэт младенца. Эта смазанная картинка отпечатывается у меня в голове.       — Да. Очень хорошо повернулась. Вам сделать снимок?       — Д-да… давайте.       Закончив со всеми анализами, сразу бреду к машине бабушки. Мне хочется побыть один на один с собой, снова спрятаться от людей и даже от самой себя. В салон забираюсь с нескрываемым недовольством. Бабушка, занявшая себя очередными документами, сразу отвлекается на меня. Я пытаюсь вежливо отмазаться от вопросов, потом перевожу тему.       — Можешь пожалуйста поговорить с учителями, чтобы мне давали обычную для школы нагрузку, — прошу достаточно смело, накрученная собственным раздражением и волнением.       — Твое рвение к учебе похвально, но ты много на себя берешь, Василиса, — строго откликается бабушка, как бы отсекая мое прошение. — Беременность — не болезнь, но тебе нужно заботиться о себе и о ребенке. Излишняя нагрузка может навредить.       — Я справлюсь… мне ведь интересно учиться, к тому же… может быть, у меня получится дотянуть до уровня ЕГЭ, до ВУЗа…       — Хочешь попробовать пойти дальше?       — Да, наверное. С гимнастикой все равно уже не выйдет, так что… Надо же найти себя в чем-то другом.       — Хорошо, я распоряжусь.       Разговор об учебе отвлекает от моей беременности. Оставшуюся дорогу мы молчим. Я не решаюсь размышлять рядом с бабушкой, опасаясь новых слез или истерики. Всю дорогу гоню от себя любые мысли о ребенке и даже о своем будущем. Опять уношу все в себе, в свою спальню.       Переодеваясь в домашнее, по привычке замираю у зеркала и снова разглядываю свое отражение. Видимый живот вызывает стойкое отвращение к собственному телу. Я разглядываю слегка округлившиеся бедра и потяжелевшую грудь, опять представляю, что будет с моей фигурой через месяц, еще через пару-тройку месяцев. Недовольная самой собой, раздраженно стираю слезы и поспешно натягиваю худи и спортивные штаны. Даже в этой привычной одежде ощущаю себя неуклюжей и толстой.       Спрятавшись под пледом и уткнув лицо в подушку, прислоняю ладонь к животу. То, что внутри меня девочка, сбивает с ног во всех смыслах. Я ощущаю себя полностью беззащитной перед этой крохой. Может быть, если бы это был мальчик, все было бы иначе? Я бы не испытывала такой сильнейшей вины и слабости. Но девочка… Ей суждено пойти по моим стопам — остаться никому не нужной, в чужой семье, брошенной глупой матерью… мною… Я тоже проходила через это, будучи такой же крохой? Наверняка… А теперь просто повторяю сценарий.       После долгого, умиротворяющего равнодушия в душе снова разверзаются трещины. Меня ломает от вины, жалости к себе и сочувствия к маленькой беззащитной девочке. Я как будто бы вижу в ней себя. Хочу помочь, но ведь не смогу. Я не могу самой себе помочь, не способна решить что-либо важное в своей жизни, что уже говорить о ребенке.       На следующий день смутные размышления сдвигаются на задворки. Бабушка, как и обещала, дает наставления учителям, и я с первого же занятия получаю достойную нагрузку. Возможность отвлечься привлекает меня, а шанс показать себя лучше вызывает азарт. Я с новым рвением погружаюсь в учебу, успев внушить себе, что хорошая успеваемость вытянет меня после падения на прежний уровень.       День выходит нагруженным, активным. С непривычки немного гудит голова, но я впервые за последние дни чувствую полное удовлетворение. Понимаю, что могу держать планку, что способна еще на что-то кроме гимнастики. От этого усталость кажется такой приятной, нужной. Как после хорошей тренировки.       Во дворе гуляю одна и совсем не огорчаюсь своему одиночеству. С удовольствием размышляю об учебе, планирую работу над домашними заданиями и подготовкой. Время от времени отвлекаюсь на мрачноватые пейзажи вокруг.       Все вокруг уже покрывает легкая пелена снега, мягко поскрипывающая под ногами. В морозной тишине отчетливее слышен веселый щебет воробьев и слабый треск веток, потревоженных легким дуновением ветерка. Прохаживаясь по тропинкам, порой загребаю в ладонь снег и топлю его в пальцах, пока они не деревенеют от холода. Глубже вдыхаю морозный воздух, колючий и необыкновенно чистый, будто кристальный.       Скрип снега за спиной отвлекает. Гроза сейчас в городе, на тренировке, от этого я сразу напрягаюсь. Поспешно поворачиваюсь и сразу встречаюсь со смешливыми глазами Маара.       — Привет. Не помешаю твоей прогулке?       — Хм… попробуй не помешать.       Парень смешливо хмыкает и чуть склоняет голову, откровенно разглядывая мое лицо. Я смущенно отвожу взгляд. Он всегда так прямо смотрит на меня, что я неминуемо чувствую дискомфорт. Сама не могу так же прямо взглянуть на него, почему-то внутри чувствуя сильный страх быть увиденной насквозь.       — Почему ты все время так на меня смотришь?       — Как — так?       — Слишком внимательно. Будто в голову хочешь залезть.       — Может быть, мне нравится, как ты смущаешься. И мне интересно, о чем ты думаешь, как переживаешь непростой период в жизни.       — Не надо мне только в душу лезть.       Наградив его заслуженным гневным взглядом, ускоряю шаг и всем своим видом показываю, что совместная прогулка окончена. За спиной вновь скрипит снег, выдавая поспешные шаги. Маар осторожно придерживает меня за локоть и сразу же отпускает, когда я останавливаюсь.       — Извини, Василиса. Я просто хочу помочь тебе, пытаюсь понять, как.       — И зачем тебе мне помогать?       — Ты мне сразу понравилась. Когда увидел тебя в библиотеке за книгами, сразу понял, что ты упорная и целеустремленная девушка. Мне кажется, тебя непросто сломить. Но сейчас я вижу, что тебе непросто, что требуется поддержка.       Его прямота обескураживает, вдруг сдергивает с меня хлипкую силу. Я ощущаю себя совершенно беспомощной рядом с ним. Чтобы хоть как-то оградиться, защититься, обнимаю себя за плечи. Маар мягко опускает свои руки поверх моих пальцев, заметно вздрагивает.       — У тебя всегда такие ледяные руки? Может, пойдем в помещение? К нам ближе. Дед, если что на месте.       — Ладно, идем.       Маар довольно улыбается. С прежней осторожностью берет меня за пальцы, пряча промерзшую ладонь в своей теплой руке. Я дергаюсь, и он тут же отпускает меня. Пряча кисти в карманы куртки, невольно вспоминаю, какие горячие ладони у Драгоция. На душе сразу становится паршиво. Я вжимаю ногти в ладони, прогоняя воспоминания и внутреннюю боль.       Маар вместе с дедом — Николаем — живет в той самой пристройке. С виду скромное жилье, изнутри представляет собой несколько неаккуратное, но в целом уютное пространство. Первая комната служит одновременно проходной и гостиной. Здесь меня Маар и размещает. Его дед, занятый ремонтом каминных часов, здоровается по обыкновению ворчливо, но взгляд бросает веселый.       — Как идет учеба? — интересуется он, пока Маар гремит посудой в маленькой кухне.       — Неплохо, — с улыбкой откликаюсь я и расстегиваю пуховик, спасаясь от тепла. — А что вы чините? Я не видела таких в доме.       — Да это Маар усмотрел в одной лавке, предложил взять на подарок. Возиться мне, конечно. Но госпожа Нерейва была рада, так что можно и починить.       Я киваю и заинтересованно вытягиваю шею, наблюдая за ловкими действиями мужчины. Гроза рассказывала, что он занят в доме бабушки мастером. Если что-то сломалось — это к нему. От потекшего крана до ножки стула.       — Вот твоя кружка. Можешь взять салфетку, если слишком горячая, — протягивая мене кружку, предлагает Маар.       Его дед хмыкает в усы. Парень же, будто не услышав, протягивает мне несколько салфеток. Принимаю их с благодарностью и кое-как умащиваю горячую кружку на бедрах, чтобы не держать на весу. Маар сразу заговаривает об учебе. В болтовню вклинивается и дед Николай, ворча на желание внука после одиннадцатого класса идти в колледж.       После чая, заметив мое стремление уйти, Маар ненадолго задерживает меня. Сам скрывается в узком проходе к жилым комнатам. Возвращается быстро, держа в руках небольшой комнатный цветок.       — Это тебе. Рододендрон — любит прохладу и зиму, — комментирует цветок Маар и протягивает мне, подходит почти вплотную, понижая голос: — можешь ему рассказывать свои беды, если не можешь высказаться нам с Грозой. Думаю, он станет хорошим слушателем, еще и красиво зацветет.       — Угу, завянет, если я ему буду все высказывать, — бурчу я, но цветок принимаю.       Маар невесело улыбается, вновь сосредотачивает внимательный взгляд на моем лице. Но быстро отводит глаза, заметив мое смущение.       — Тебя проводить в дом?       — Нет, спасибо. И за чай спасибо.       Свой неожиданный подарок временно оставляю на столе. Смотрю на него угрюмо, будто через бутоны и листья за мной наблюдает Маар. Но все же берусь изучать, как ухаживать за этим чудом. Несмотря на чрезмерное внимание парня, его подарок мне приятен. И сам Маар кажется искренним, как бы неуютно я себя с ним не чувствовала.

***

      Неминуемый семейный праздник подкидывает неожиданные сюрпризы. За неделю до торжества бабушка передает мне известие от отца, что праздновать он намерен в ее доме, в тесном семейном кругу. По лицу хозяйки дома заметно, что она мало расположена к приезду сына, и все же бабушка дает согласие. Я же, натянув улыбку, мысленно взвываю в безнадежности.       Улегшийся было в сердце покой разбивают сборы к торжеству. За пару дней до намеченного вечера слуги с особой тщательностью берутся за уборку, полируя не только мебель, но и лестницы с паркетом. Мы с Грозой стараемся лишний раз не дышать в общих комнатах и передвигаемся строго на носочках, Маар вовсе перестает появляться в доме.       — Я вообще должна сидеть тише воды, ниже травы, но вначале оценю обстановку. По твоему виду понятно, что семейке ты не рада, — замечаем мне Гроза накануне приезда отца.       — Спасибо большое, — искренне откликаюсь я и слабо ей улыбаюсь.       Свою тревогу стараюсь скрасить активной подготовкой к контрольным. Учеба опять спасает от плохих мыслей, постепенно входя в жизнь привычкой. Раньше на ее месте была гимнастика.       В день приезда семьи бабушка вызывает меня к себе ранним утром. Она долго меня успокаивает и наставляет. Я слушаю вполуха, затерявшись в собственной тревоге. Едва сдерживаю слезы от волнения и стараюсь не хвататься за пальцы бабушки, поглаживающие мою кисть.       К вечеру волнение и откровенный страх завязываются на горле удавкой. Я спускаюсь в холл к бабушке и Гансу с Эльзой, по заведенной традиции встречающих важных гостей. Нервно поправляю складки платья, специально купленного для таких моментов. На миг отвлекаю себя мыслью о недавних обновках, на которых настояла бабушка.       Когда во дворе мелькает свет фар, Ганс выходит, чтобы проводить гостей в дом. Я выпрямляюсь, вцепляюсь пальцами в складки платья, затаиваю дыхание. Через пару минут в холл проходят гости. Отец появляется первым, держа под руку Елену, за ними следуют Норт и Дейла, замыкает шествие Марк. При виде последнего я испуганно прикусываю губу. Успокаивая, на лопатки ложится ладонь бабушки.       — Тише, милая, — шепчет она, едва разжимая губы.       Я выдыхаю, очень осторожно, боясь быть услышанной. На миг ловлю на себе ободряющий взгляд Дейлы и ее мягкую улыбку. Слабо киваю сестре, давая толику поддержки и ей. Все-таки ей приходится быть в компании Ляхтича.       — Добрый вечер. Как доехали? — на правах хозяйки начинает разговор бабушка и выходит чуть вперед.       — Хорошо, спасибо, — с холодной вежливостью отвечает отец и тоже выступает вперед, оставляя позади Елену.       Его взгляд все это время оценивает меня. Не выдержав, смущенно опускаю голову.       После череды коротких вежливых приветствий гостей провожают в столовую. Дейла, спешно отделившись от процессии, подходит ко мне и мягко сжимает мой локоть.       — Как ты здесь? Неплохо? — спрашивает она шепотом и мельком оглядывает меня, задержав взгляд на животе.       — Лучше, чем ожидала, — откликаюсь я с вялой улыбкой. — Как ты? Марк не досаждает?       — Честно, находит любые поводы для встреч. Никогда бы не подумала, что буду ненавидеть их.       За столом разговор прерывается, хоть нам накрыто рядом. Мы обе оказываемся в центре пристального внимания темных глаз Марка. Он чаще смотрит на Дейлу, откровенно внимательно, будто испытывая ее. Сестра сидит прямо, горделивой осанкой напоминая Маришку и Елену, но уже не выглядит, как их маленькое подобие. Мне достаются любопытно-насмешливые взгляды и слабые усмешки. Куда внимательнее оказывается госпожа Мортинова. Она осматривает меня почти весь вечер и изредко кривит губы в презрительной усмешке. Мне ничего в рот не лезет от таких взглядов. Царит молчание, подмененное красноречивыми взглядами.       — Милочка, ты совсем ничего не ешь. Неужели такая строгая диета для… чего? Акробатики? — неожиданно осведомляется Елена, пронзая меня особо насмешливым взглядом ледяных глаз.       Тихий ядовитый смешок женщины подобен звону хрусталя и может сойти за нечаянно разбитый горничной бокал. Температура в комнате, кажется, ощутимо падает. И без того натянутая обстановка становится невыносимой.       — Какое внимание к ребенку. Решила зайти с другой стороны, дорогая? — едко парирует выпад бабушка. — Наверное, все-таки стоит построить из себя хорошую мачеху, когда у… возлюбленного есть дети. Впрочем, ты уже отличилась лояльностью к старшим.       — Василиса новое лицо в доме. Ей нужно было освоиться, войти в светский круг… а это непросто для девочки, возившейся все детство во дворе, — ничуть не смутившись, откликается Елена более спокойно, едва ли не певуче. — Вам ли не знать, сколько труда вкладывается в… чужих детей.       — У тебя были очень странные методы, дорогая, — почти с угрозой произносит бабушка.       — Хватит. Закончим на вечер обмен любезностями, — негромко, но твердо выговаривает отец, затыкая рот хотевшей продолжить Елене.       На его строгий взгляд она отвечает неожиданно мягкой улыбкой. Отец лишь напрягает челюсти, показывая недовольство. Елена не сдается. Придвинувшись ближе к нему, она что-то шепчет на ухо и проводит длинными пальцами по кисти отца. Ей достается новый строгий взгляд серо-зеленых глаз. Из присутствующих за столом, кажется, только Норт и Марк не проявляют интереса к почти безмолвному разговору.       Я без стеснений гляжу на Елену с презрением. Будучи рядом с отцом, она раньше очень часто бывала в нашем доме, оставалась, когда отец отбывал в очередную командировку. Эта женщина отравляла мне жизнь своим присутстием и своим влиянием на брата и сестру. Под ее защитой они могли вдоволь издеваться надо мной, как и часто гостившие в доме Марк и Маришка. К счастью, отец узнал об этом и госпожа Мортинова стала появляться в гостях реже, только по праздникам. От Норта и Дейлы я слышала, что незадолго до моего появления отец был намерен жениться на этой женщине, но ее отношение ко мне изменило его решение.       За десертом воцаряется молчание. Даже переглядываний становится меньше. Но этот покой неожиданно нарушает тихий стук двери и скорое появление Ганса. Мужчина что-то быстро передает бабушке и та отсылает его плавным жестом, поспешно поднимается с места.       Буквально через мгновение после ее ухода управляющий появляется рядом со мной. Я так же поднимаюсь из-за стола, бормоча требуемые извинения, и иду за ним. Горло перехватывает от волнения, стягивает внутренности. Я опять крепко хватаюсь за складки ткани, выплескивая толику тревоги. Догадываюсь, что в холле еще какой-то гость, но ничего не слышу.       Мои мелкие, неохотные шаги обрываются, когда я встречаюсь с синими глазами. Сразу отступаю и отворачиваюсь, до боли вжимаю ногти в ладони и стискиваю зубы. У двери стоит моя мать и молчаливо глядит на меня.