Возвращение

      Несколько дней проходят в сумятице решений. Всё ближе подходят обреченность, смирение, долгожданное опустошение. Я стараюсь забыть о тревогах и чувстве вины, трезво оценить себя во всех возможных сценариях. Но в голове мешаются идеалистические мечты с оставшимися страхами и сомнениями.       Отъезд семьи на море даёт немного простора. Я решаю остаться дома, насладиться последними днями лета в компании друзей. До отъезда несколько раз порываюсь признаться во всем отцу, но стыдливо отмалчиваюсь. Жёстко решаю для себя разобраться с этой проблемой самостоятельно.       Диана фактически переезжает ко мне, пока не началась учёба. Мы каждый день выбираемся в город, она старается одновременно отвлечь от размышлений и позаботиться о моем здоровье. Ничего не подозревающий Лешка, желая меня растормошить, вечно зовёт на разные развлечения. Радость от встреч отдаёт ярким послевкусием уходящей жизни. Я искренне веселюсь, наслаждаюсь общением и событиями, но ночью ощущаю горечь от ускользающей жизни, осознаю, что уже точно не будет так, как было раньше.       Через несколько дней после нашего разговора со мной связывается Ольга Михайловна, приглашает на тренировку. Я соглашаюсь с радостью, хоть её и омрачняет стыд и горечь от потерь. В первую же встречу тренерша уводит меня на разговор после тренировки.       — Надумала что-то, Василиса? — спрашивает она первым делом и с тревогой выглядывается в моё лицо.       Подавляя стыд, стараюсь не отводить глаз.       — Я бы так не сказала. Больше смирилась, — признаюсь честно и жёстко, в укор себе.       Ольга недовольно качает головой, поглаживает меня по предплечью. Не знаю, расстраивает ли её мое смутное намерение рожать или смирение. Мысль о последнем вызывает кривую усмешку.       — Мы так с тобой толком и не поговорили. Ты расскажи, что случилось, вместе потом подумаем, рассудим, — неожиданно мягко произносит тренерша и слегка приобнимает меня.       Я неловко обнимаю её в ответ, одновременно желая отстраниться и прижаться крепче. Недавно ушедшая слабость обрушивается на меня в один миг. Судорожно сдерживая первые всхлипы, плотно сжимаю губы, стараюсь дышать ровно. Но слезы уже стоят в глазах. Я спешу отстраниться, проморгать слезы.       — Вы не обязаны со мною возиться, особенно, после произошедшего, — шепчу я со злостью на саму себя, на свою прорезавшуюся слабость.       — Василиса, конечно, в первую очередь я тренер. Но твоя жизнь и твои переживания меня тревожат не только тем, что влияют на качество тренировок. Если тебе нужно высказаться, можешь поделиться со мной.       Я гляжу на неё с сомнением. До произошедшего мне было проще говорить про «прелести» жизни в отцовском доме, хоть и тогда я не особо распространялась об этом. И я в целом не привыкла говорить о своих проблемах, жаловаться. Только Лешка и Диана могли услышать от меня откровения да и то в сжатой форме. Сейчас мне особенно тяжело говорить о своей глупости Ольге Михайловне.       — Нечего особо рассказывать. Была влюблена в одного парня, из глупости подпустила его слишком близко… Результат очевиден, — сухо и коротко пересказываю я, уже не испытывая прежней боли.       Её разочарование и осуждение очевидны. Возможно, она жалеет, что позвала меня, начала этот разговор. Но я сама чувствую толику облегчения от того, что тренерша не скрывает своих эмоций. Она реагирует так, как я и ожидала. Это подкрепляет моё стремление действовать.       — Ты общаешься с тем мальчиком?       — Нет. Ему, очевидно, все равно. Я не стану за ним бегать, что-то требовать.       — Мне очень обидно за тебя, Василиса.       — Понимаю. Мне тоже.       Мы замолкаем. Я вновь избегаю глядеть в её сторону. Она же, ощущаю кожей, внимательно меня разглядывает. Странно, но меня не тяготит ни молчание, ни внимание. Наверное, понимание справедливости происходящего держит меня на плаву.       — Как ты думаешь справляться?       Новый вопрос неожиданно выбивает почву из-под ног, хоть я и дала себе смутный ответ. Теперь я чувствую тяжесть произошедшего. Смотрю снова на награды, уношусь в дни беспечного детства, своих мечтаний и стремлений.       До появления в моей жизни отца, у меня были некоторые планы. Хоть я и была ребёнком, но уже понимала, что лишь сама смогу поставить себя на ноги. Гимнастика давала мне возможности, определённость. И после обретения «семьи» ничего существенно не изменилось. Я лишь утвердилась в желании сделать все самой, без помощи отца. Последние годы с все большей осознанностью стремилась к победам, к работе над собой. Теперь же единственный шанс встать на ноги исчезает.       — Накоплений хватит на первое время, пока я буду искать работу. Потом… посмотрю. Поступлю в колледж на бюджет, буду работать.       — С материальным все может быть гораздо проще, Василиса. Ребёнок важнее. Твоя готовность, моральная, очень важна. Вот о чем тебе нужно думать в первую очередь.       — Я понимаю. У меня есть мысль отдать ребёнка. Есть ведь семьи, которые хотят детей, но не могут завести.       — Это хорошее решение, если ты будешь готова расстаться со своим малышом потом. Лучше ребёнку жить в любви, чем просто под боком. Всё должно зависеть от твоих чувств к нему.       — Лучше отдать.       Вечера в доме становятся спокойными. Одной мне совершенно комфортно, особенно, когда приходится прятать чертову беременность. Перед предстоящим первым учебным днем я остаюсь одна и на ночь. Диана и Лешка готовятся у себя дома, я так же готовлюсь. Больше морально.       Лежа в постели, изучаю во мраке силуэт отглаженной школьной формы. Она кажется мне чужой, как и собранные на завтра вещи. Мне хочется пропустить этот день. И все последующие тоже. Но я твердо решила ходить в школу, чтобы в полной мере почувствовать ответственность за совершенную глупость. Теперь каждый день буду мучить себя тем, что потеряла, корить своей естественной отстраненностью от остальных школьников.       Я поспешно отворачиваюсь от шкафа и уставляюсь в потолок. Ладонь в уже привычном жесте ложится на живот. Терзая себя, я снова вспоминаю те тяжелые дни, когда только узнала о беременности. Прежняя боль отдается в груди глухо, лишь слегка пробивает спазмами мышцы.       — Как бы мне хотелось винить во всех проблемах тебя, — бормочу в пустоту, сильнее прижав руку к животу, — но не могу. Хочу тебя уничтожить, выбросить из своей жизни, но… ты не виноват, хоть и ошибка. Это ведь я сглупила, а не ты, верно? И ты сейчас во мне, потому что я была доверчивой идиоткой. Вряд ли тебе нужна такая глупая мамка…       Замолкаю от того, что слезы сдавливают горло. Осторожно вдыхаю и выдыхаю, прикрываю веки. Не впервые задумываюсь, какой матерью буду сейчас. Наверняка глупой и безответственной, ненавидящей и себя, и ребенка. Не хочу, чтобы он в этом жил. В любящей семье ему действительно будет лучше. И мне будет лучше и проще без него.       Размышления о своем материнстве быстро уносят меня к мыслям о собственной матери. Теперь я совершенно такая же, как она. Произведу на свет не нужного мне ребенка и отдам его, чтобы самой было проще жить. Только отдам людям, для которых он будет желанен, которые будут способны его полюбить. Возможно, он вырастет гораздо счастливее меня и уже не повторит моих ошибок.

***

      Первые школьные будни выдаются насыщенными, немного отвлекают меня от реальности. Начальный дискомфорт быстро растворяется за торжественной линейкой и парой уроков. Конечно, общаться мне теперь особо не с кем — Диана студентка одного из лучших университетов, — но краткие переговоры с одноклассниками дарят приятную иллюзию беззаботности.       На перемене прислушиваюсь к разговорам рядом. Многие обсуждают прошедшие каникулы, перемены одноклассников, новые предметы и старые школьные проблемы. Все совершенно обычно. Хоть я и чувствую себя чужой во всем этом, понимаю, что мне приятно быть отчасти причастной к этой жизни. Если с гимнастикой покончено, то учиться мне еще предстоит, хоть и не долго.       От размышлений меня отвлекает устойчивое ощущение чужого взгляда. Я осматриваю холл и быстро нахожу наблюдателя. С противоположной стороны холла на меня в упор глядит девчонка. Вся такая ухоженная и правильная с виду, но в чем-то необычная. Заметив на себе мой взгляд, она еще несколько секунд не отводит темных глаз. Затем ее голова неспеша, высокомерно отворачивается. Я недолго наблюдаю за ней в недоумении, но внимания от нее больше не получаю.       К концу учебного дня меня встречает Лешка. Мы вдвоем отправляемся в парк, где договорились отметить начало учебного года. Диана поджидает нас уже там.       Гуляем долго, обсуждая учебу. Диана очень много говорит об универе, делится впечатлениями. Из меня тянет новости о делах в школе. Разговоры Лешки полны возмущения из-за внимания учителей к экзаменам. Они надолго затеиваются с Дианой рассуждать и спорить об итоговой аттестации.       Проголодавшиеся и уставшие после учебы и прогулки, наконец останавливаемся в кафе неподалеку от парка. Заказываем достаточно, желая наконец расслабиться и покушать. Леша опять начинает причитывать, уже из-за еды.       — Эх! Могли ведь потусоваться у тебя, Василиса. Роллы, пицца, дискотека — красота, а не отдых! — разглагольствует он, заложив руки за голову и наполовину съехав на кресле.       — Мы и так последние дни были у Василисы, развлекались, — напоминает ему Диана. — Тем более завтра снова на учебу. Нужно хорошо отдохнуть перед этим, а не развлекаться.       — Тем более няню и охранника я никуда не дену, чтобы действительно отдохнуть, повеселиться, — откликаюсь я и утешающе улыбаюсь посмурневшему другу.       Лешка вздыхает, отмахивается от нас. Снова шутит, что я никудышная золотая девочка. Начинается отвлеченная болтовня о всяких глупостях. Забывший про недовольства Леша начинает подшучивать.       Когда Лешка отлучается не на долго, Диана придвигается ближе.       — Как у тебя прошло время в школе? Сильно дискомфортно находиться там? — интересуется она сразу, глядя на меня с тревогой.       — В целом, нормально. Конечно, это только первый день, — отзываюсь я. — Мне кажется, дальше будет так же неплохо. Учеба отвлекает. Возможно, я даже смогу в какой-то мере чувствовать себя, как все, и вести… более обычную школьную жизнь.       — Только не усердствуй, ладно? Мало ли, как это повлияет на твоего малыша.       — Не стану, конечно. О физкультуре точно придется забыть… и проблем чуть позже не оберешься, когда уже станет заметно…       — Что заметно? Василиска, ты решила забросить учебу что ли?       Лешка появляется рядом совсем неожиданно. Усмехается, подозревая меня в школьном беспределе. Впрочем, его улыбка меркнет, когда он замечает мою тревогу. Я же поспешно отвожу взгляд, скрывая смятение. В отличии от Дианы, друг еще не знает о моей глупости.       — Не совсем, — шепчу робко, набираясь храбрости для признания. — Леш, понимаешь тут такое дело… я… Я не смогу ходить на физкультуру. И на тренировки тоже. Еще я сильно поменяюсь скоро… Леш, я беременна.       — Чего?! Ты не шути так!       Друг недоверчиво отмахивается от меня. Хочет даже посмеяться, пошутить. Наши слишком серьезные лица останавливают его. Он смотрит на нас внимательнее, вопросительно. На лице медленно прорисовывается тревога.       — Это идиотский подкол, девчонки, — хмурясь, предупреждает нас Лешка.       — Никакой это ни подкол, к сожалению, — настойчиво произношу я.       — Как? У тебя ведь даже парня не было никогда, — фыркает на это друг, продолжая излучать недоверие.       Впрочем скепсис все меньше украшает его лицо, сменяясь натуральной тревогой. Лешка молчит. Видно, как обдумывает мои слова.       — Тебя ведь не насиловал никакой ублюдок? — глухо от гнева спрашивает друг, сжимая кулаки поверх столешницы. — Только скажи кто — ему быстро захочется умереть скоро и безболезненно.       — Не насиловал. Я сама была не против. Так получилось.       — Имя ублюдка назови.       — Леш…       Гневный взгляд друга заставляет меня смолкнуть. Я растерянно взглядываю на Диану. Судорожно рассуждаю. Про Драгоция говорить не хочется. Мне не нужны разборки с ним. И я не хочу, чтобы он хоть самую малось был в курсе происходящего.       — Это не важно. Мы с ним не общаемся. Я не хочу с ним видеться, не хочу, чтобы он знал о происходящем, и не хочу, чтобы ты дрался с ним. Этим все равно ничего не изменишь.       Леша раздраженно пыхтит, хмурится больше прежнего. Я несмело касаюсь пальцами его сжатого кулака, успокаивая. Лешка выдыхает, бросает на меня взгляд исподлобья. Бычится долго. Мы с Дианой не трогаем его, понимая ярость парня.       Расходимся ближе к вечеру. За последние часы Лешка почти не разговаривает, от этого помалкиваем и мы с Дианой, лишь иногда берясь говорить о чем-то незначительном. На прощанье Леша обнимает меня неожиданно крепко для своего мрачного вида.       — Если что, я этому придурку быстро и популярно все объясню — только обратись. И сама его приласкай хорошо, чтобы запомнил как не стоит к девушкам относиться, — наставляет он меня негромко, слегка постукивая ладонью по спине.       Я криво улыбаюсь с его слов. Знаю, что не стану этого делать, как бы обидно мне не было, как бы я не злилась на него.

***

      Школьные будни затягивают в рутину, перекрашивают дни в сплошную серую полосу. Мне впервые в этом комфортно. Учеба помогает забыться, отвлечься. Сокращение времени тренировок освобождает пространство для занятий. Обычно проседавшая учеба теперь идет в рост из-за моего желания занять себя чем-то полезным. Проблемы появляются лишь с физкультурой: в страхе навредить себе нагрузками, я попросту прогуливаю уроки, находя всяческие отговорки.       Мои перемены уже начинают привлекать внимание учителей. Объяснений становится все меньше, возрастает тревога. К возвращению семьи с моря она достигает своего пика. Страх того, что отец вот-вот обо все узнает, сковывает меня практически на физическом уровне.       Когда семья возвращается, мой покой совершенно исчезает. Отец, конечно, мало на что обращает внимание, вновь погрязая в работе. Норт и Дейла тоже отстранены, подтягивают учебу. Но я начинаю скрытничать из-за усилившегося страха, пытаюсь вести себя так, как раньше.       В свободное от тренировок время гуляю и просиживаю в кафе за подготовкой к занятиям, создавая видимость отсутствия дома. С «семейных» ужинов стараюсь исчезать быстро, чтобы не срываться из-за малейшего раздражения. Улучшившийся аппетит пытаюсь урезать, делая вид, что по-прежнему придерживаюсь режимного питания. Через несколько дней уже несколько успокаиваюсь, заметив отсутствие интереса со стороны брата и сестры.       Очередной день подходит к концу, оставляя уже привычное утомление. Оно совсем не схоже с усталостью после тренировок. Мне кажется, я все больше погружаюсь в апатию. Чувствую легкость от нее из-за прекратившихся эмоциональных терзаний, но глухой серый фон пугает меня. Я стараюсь расслабиться, ища привычный комфорт и покой.       Возвращаясь в спальню после душа, неожиданно обнаруживаю в дверях Дейлу. Она явно не только что зашла в мою комнату, судя по ее скучающему лицу. Я спешно запахиваю халат плотнее, закрываюсь руками, скрывая перемены в своем теле. Еще больше меня пугает, что сестра могла рыться в моих вещах и найти что-то… компрометирующее.       — Что ты здесь забыла? — резко, от испуга, осведомляюсь я и спешно прохожу вглубь комнаты.       — Поговорить хотела, — с раздражением отзывается Дейла и разворачивается вслед за мной.       Замирает, как и была, у двери. Только светлые глаза прикованы ко мне, изучают с дотошной внимательностью. От волнения я сжимаю отвороты халата уже у горла, отворачиваю от нее лицо. Взглядом мельтешу по комнате, оценивая расположение своих вещей.       — О чем нам говорить? Свои впечатления от поездки вы с Нортом уже выразили.       — Ты совсем какая-то чудная.       Я метаю в сестру острый взгляд за подобное высказывание. Она же смотрит на меня с подозрением.       — Почему ты вдруг отказалась от поездки? Бедная сиротка, едва видевшая что-то вокруг себя, отказывается от отдыха на море?       — У меня тренировки.       — И как-то у тебя чисто в комнате. Фиала нарадоваться не может, какой чистюлей ты вдруг стала. Радовалась еще, что питаешься лучше, а по сути тем же кроликом и являешься, — будто не услышав моего оправдания, продолжает Дейла более настойчиво и даже подходит ближе ко мне.       — Ты сама лишнего не ешь. Какое тебе вообще дело до моего питания? — все больше раздражаясь, резко отвечаю я и сама наступаю на сестру.       — А еще няня говорила, что ты последние недели, что нас не было, раньше домой приходила. Сейчас все, как обычно. Ты скрываешь что-то. Может, то, что свою акробатику забросила, а?       — Тебе. Какое. Дело? — раздельно шиплю я, не выдерживая приторного тона Дейлы.       Сестра отступает. Лицо у нее бледнеет до страшного. Она кривит губы, метается взглядом по мне. Сама как будто, что-то держит в себе. И неожиданно Дейла смягчается в лице, расслабляет до этого ровную осанку. Глаза поспешно отводит. Пальцами хватается за юбку домашнего платья, перебирая ткань. Ее уши заметно алеют, выглядывая кончиками из-под светлых прядей.       — Что у тебя случилось, Василиса? — тихо и совершенно робко спрашивает она, неуклюже выговаривая мое имя, которое никогда не произносила.       Я гляжу на нее, как на инопланетянку. Дейла же вовсе не поднимает глаз на меня, замерев в не свойственной ей смиренной позе.       — С чего ты взяла, что у меня могло что-то случиться? — спокойнее спрашиваю я, но голос все равно коробится от напряжения.       — Просто… — сестра быстро смолкает, передергивает плечами, бросив на меня короткий взгляд. — У нас, у девчонок, бывают такие моменты… Неразделенная любовь или расставание… это может… повлиять… на все.       Ловя ртом воздух, молчу. Ее поведение и этот разговор не вяжется с самой сестрой, которую я знаю. А Дейла продолжает спектакль. Подходит ко мне почти вплотную, заглядывает в глаза. Выглядит как побитая собачонка. Глядя на нее в прежнем недоумении, оцениваю склонность сестры к актерской игре.       — Я это все к тому, что… может, нам нужно держаться ближе? В смысле, ты можешь мне рассказать, что тебя тревожит.       — Зачем мне это? У меня есть, кому довериться и с кем поделиться. И это едва ли ты. Я не хочу, чтобы вы всей компанией потом возили мои секреты по ушам.       — Я не собираюсь никому ничего говорить о нашем разговоре.       Я фыркаю так громко, как только могу. Дейла лишь вздыхает на мою реакцию. Вновь глядит на меня с сочувствием, обнимает себя за плечи.       — Ты, может, замечала, что мне нравится Марк, — начинает она едва слышно, но достаточно твердо. — Я все пыталась привлечь его внимание, понравиться. Он вроде бы как заинтересовался мной, но я быстро поняла, что… это игра для него. Еще я вдруг поняла, что он смотрит на нее… Елену. С обожанием и… вожделением. Тогда я решилась… попробовала подать себя, как она. Он посмеялся, конечно, назвал дурной маленькой девочкой… после всего. Я еще никогда не чувствовала себя такой жалкой, оскверненной и глупой… Лишь недавно я твердо себе сказала, что теперь буду сама по себе. Я не хочу мучиться, как мучилась моя мама со своей любовью к отцу, когда он… был привязан к твоей матери.       И без того едва слышный, ее голос растворяется в тишине спальни. Кисти, сжимавшие предплечья, опадают в слабом жесте, но тонкие пальцы тут же хватаются за край юбки. От меня не укрывается легкая дрожь ее тела, судорожное приглушенное дыхание. Я молчу в оцепенении от ее слов, не зная, как реагировать. Раннее сочувствие из-за ее глупой привязанности к Марку обостряется. Я не знаю, зачем она мне это рассказала, но осторожно касаюсь ее руки. Дейла дергается, слегка отстраняясь, глядит на меня с осторожностью.       — Когда я рассказала это все Маришке, она посмеялась над моей наивностью, почти что повторила его слова. Конечно, попыталась утешить, но как будто просто так, из-за того, что мы дружим. Может быть, мне показалось из-за всего произошедшего.       — Извини, это твои друзья, конечно, но мне всегда казалось, что им нужна ваша с Нортом привязанность, а не дружба. Сами по себе вы куда более… смелые и острые на язык, чем с Марком и Маришкой. Вдвоем ходите за ними, как собачки за хозяевами, во всем подражать стремитесь… Мне жаль, что для тебя все это вскрылось так… болезненно. Ты говорила Норту?       — Нет! Нет, конечно. Чтобы еще один назвал меня идиоткой?       — Вовсе ты не идиотка. Не больше, чем я. Ты допустила ошибку, но сумела сама понять ее, сделать вывод. Моя подруга, Диана, сказала бы, что ты очень сильный и решительный человек.       — Знаешь, тебе в чем-то хорошо из-за гимнастики: не так много времени на глупости.       — Уверена?       Неожиданно доверительный разговор тянет меня и дальше за язык. Я отхожу, присаживаюсь на кровать. Выдыхаю, решаясь. С каждым разом мне все проще это произносить, но сейчас, перед сестрой, всегда бывшей для меня врагом, я оправданно пасую.       — Ты точно никому не скажешь, если я признаюсь?       — Точно. Марку и Маришке особенно. И Норту ни слова.       — В общем, я умудрилась залететь от одной случайной ночи.       Дейла, заметно приунывшая в последние минуты, выпучивает на меня глаза. Тут же хмурится и качает головой в неверии.       — Ты загибаешь, чтобы меня успокоить, да?       — Честно, после всего, что было… Слишком щедро для тебя.       — Да ну нет…       — Это случилось, когда я выпросила у тебя проходные в клуб. Нечаянно встретила там парня, который мне… нравился. Между нами все так закрутилось быстро, что я даже ни о чем не задумывалась, когда мы… были вместе. Потом выяснилось, что я беременна.       Качавшая головой сестра замирает. Ее глаза, глядящие на меня в упор, вдруг расширяются от ужаса. Дейла снова отшатывается от меня, прикрывает рот ладонью. Вид у нее делается одинаково испуганный и виноватый.       — А с кем ты?..       — Не важно.       — Вы встречались после? Он знает? Ты и сейчас… беременна.       — Не встречались. Рассказывать ему нужды нет. И я все так же беременна. Хотела сделать аборт, но не решилась.       — Черт!.. — неподдельно выражается сестра и плюхается на кровать рядом со мной. — Что теперь с отцом будет? А школа? Это же все… Черт! А если бы я вдруг от Марка… Отвратительно!       Она на миг прикладывает ладонь к своему животу и тут же одергивает в отвращении. Ее маленькое милое личико перекашивает в гримасе.       — Почему ты не сделала аборт? Это же логично… Всю жизнь из-за этого недоразумения… Я бы даже не думала.       — Я тоже вначале никак иначе не думала, но потом… Не смогла. Глупо, конечно. Поступаю, как моя мать… решила родить никому не нужного ребенка.       — Он бы не стал забирать тебя, если бы ты была не нужна никому.       — Просто совесть замучила, наверное.       — После того, как он пудрил мозги нашим матерям?       Дейла вдруг смешливо фыркает, взглядывает на меня с долей веселья. Обычно бледные глаза от этой искорки загораются мягким зеленым цветом. Я не сдерживаю улыбки. А сестра уже несдержанно хихикает, заражая смехом и меня.