Одинокая дорога

Карусель, карусель, карусель… Она хочет с ним поиграть. И заглядывает прямо в душу, насыщаясь его аурой; он боится – ей нравится это чувство, ей хочется всосать его страх, а затем сковать в свои объятия, не отпуская, по кусочку ментально откушивая. Он невероятно вкусный… вкусен!.. Не такой, как другие. Альме очень хочется быть с ним рядом, слушать, как мешочек сердца в груди выплёвывает кровавые сгустки, а он кричит из последних сил, зовёт только её. А она не боится; она шелестит смехом в его голове, преображаясь хамелеоном, вырисовывая ему в воображении его недосягаемую мечту. Так просто манипулировать, так просто пугать… А Альма желает иного: тепла, ласки, любви… Да, той самой, когда жертва имеет насильника, когда он истошно вопит от боли, раздирающей его изнутри: грязно, грязно, грязно… Пощекотать нервы, а затем успокоить, прошептать на ушко, опалив смертельным поцелуем. Альма уже взрослая девочка. Альма хочет вкусить настоящие взрослые эмоции. Игрушка попадается прекрасная; в воспоминаниях мелькает словосочетание «идеальный образец», но она отмахивается от него. И показывает ему, что собравшиеся здесь - никто: есть только он и она, и им суждено играть до его смерти. Сводит с ума, манипулирует, насылает проклятья – отголоски её жизни, осколки прошлого, что ранят больнее, заполняют ядом, и оно не прекращается, не прекращается, не прекращается… Кусочек счастья привязан: приманка для неё – девочки, которая хочет его; а внизу невыносимо – по-новому – зудит, и она знает, чего хочет. Его хочет. Берёт в плен, берёт насильно; и танцует на его обнажённом теле, обожжённом сознании. Чувствует внутри его, сжимает, привыкает, анализирует: чувство новое, чувство… знакомое, но совсем не такое, как было в той, другой жизни. Там было больно, здесь – приятно; там был ужасный человек, а здесь… Альма облизывается, надавливает на низ живота, трогает себя внизу, наблюдая за ним. Это всего лишь игра, не надо пугаться. Их маленькие ментальные развлечения находят отголосок в реальности. Альма представляет себя ребёнком на коленях у отца – с ним, нормальным, каким она видела его в воспоминаниях сестры; и где твоя Элис, старый ублюдок?.. Только внутри неё зарождается жизнь – совсем иначе, теплее и ярче. Альма скачет, смеётся, забывается в круговороте новых эмоций: образ рушится пеплом: старуха, красавица, старуха… И запоминает то, что сбывается, проецирует ему в голову будущее, их игры. Она хочет ещё покататься на карусели! Но даёт ему отдохнуть, пальцами проходясь по округлому животу. Альма улыбается: вот так должно было быть с ней и её детьми, вот так должен был появиться её первенец. Но малыша, плачущего в её утробе, она не даст обиду. Снова иллюзия. И берёт его руку: дотронься же до наследия своего. «Я ненавижу тебя, папочка!» Теперь всё будет иначе. Теперь будет так, как этого хочет Альма. И она спасёт своё дитя. Даже от родного-чужого отца.