Одинокая дорога

Поленья трещали в костре – единственный способ согреться; огонь выпускал в воздух крохотных светлячков, исчезающих в ночи, словно их отрезала невидимая стена. Из еды: кипяченая вода в железной фляге, пара каких-то консервов, найденных по пути в одном из заброшенных супермаркетов; из сладкого – несколько мятных леденцов, которые Джин Сун-Квон всегда таскала в кармане. Феттел хмыкнул собственным мыслям: он любил сладкое, но предпочитал отнюдь не карамельки… Его взгляд полоснул всех тех, кто сейчас сидел вокруг костра; Пакстон всегда держался от них подальше, сосредоточившись на своём мире: ненависти, мести, жажды закончить эту блядскую историю с его семьёй, - и томика Шекспира в его руках. Единственная в этом мире вещь, которую он заберёт даже с собой в могилу. Оперативник пытался наладить отношения с братом, всегда приглашал его посидеть у огня, поговорить - как, чёрт, нормальные родные люди, - но Феттел всегда увиливал от ответа: то ли гордость в нём играла, то ли это за него решал репликант, в котором он призраком сидел, как заблудшая душа в вакуумной тюрьме. А раньше он мог прочитать его мысли, сказать волнующие предложения наперёд, а сейчас… есть ли вообще смысл что-то начинать сначала?.. Феттел отвернулся, вновь углубляясь в книжку, чувствуя на себе липкий взгляд Джеймса; мужчина, который в это время брился у костра охотничьим ножом - укорачивал бороду, - смотрел в отражение осколка зеркала, но иногда игрался солнечным зайчиком на брате, будто специально задевая, надеясь уколоть. Пакстон знал: Берроуз просто хотел вернуть прошлое и узнать о нём немного больше, вернуть себе стёртую фотоплёнку памяти и, наконец, понять, кто он такой и почему так для неё важен? Пакстон перелистывал шуршащую страницу: к сожалению, следующая после неё отсутствовала – кто-то вырвал её до того, как он нашёл эту книжку. Впрочем, ситуация аналогичная его с братом: разделённые в детстве, сражающие по разные стороны баррикад, они даже сейчас, когда решили объединить усилия, не пришли к общему консенсусу: если Джеймс строил из себя героя, пусть и говорил обратное, и желал восстановить мир во всём мире, всегда такой правильный до зубного скрежета, в окружении порхающей возле него мотыльком Джин, то сам Феттел… вообще не знал, что он тут делал и зачем шёл за остальными избавляться от – возможно – истинного наследника Харлана Вейда. Она убила безумного учёного, но его планы по-прежнему продолжали осуществляться в реальности. Он искал нового Бога, и только после его смерти проект великого учёного увенчался успехом. Пакстон не хотел вспоминать; захлопнув книжку, он отвернулся, смотря куда угодно, только не на печатные буквы: на выжженные кусты, на разрушенную дорогу, перевёрнутые ржавые корыта, которые раньше назывались автомобилями… И почему-то всё равно тянуло повернуться обратно; в горле пересохло так, будто прошлись наждачкой; рука сама полезла в карман куртки и нашуршала там пару фантиков. Джин всегда подкидывала ему конфеты, пусть он и говорил, что терпеть не мог сладкое. Эта ложь касалась только её. Феттел всё же достал кулак с пустотой: как бы ему не хотелось, но он не сможет утолить голод. А от леденцов всегда сильнее хочется пить, а за кружкой кипячённого Пакстон к ним не пойдёт – может, играла гордость или ему всегда хотелось оставаться в стороне. Только сколько бы он себе не твердил молоточком, дело вовсе не в брате или его девушке – может, те чувства, которые он испытывал, были сосредоточением десятилетнего одиночества; или, возможно, это просто была личная неприязнь к Майклу Беккету, который пиявкой в их отряде высасывал из него всю душу. Пакстон скалился рядом с ним голодным волком, хотел загрызть прямо там, когда они впервые встретились в старом отеле, но сдерживал внутри себя зверя, прокручивая в голове знак «стоп»: его плоть, должно быть, отвратительна на вкус. Но вот мамочке не помешало видеть в нём свою настоящую любовь: ослеплённая желанием, она просто захотела от него потомства: Феттела бросало в дрожь, думая о том, что сущность Альмы, с которой он синхронизировался в детстве, была хуже животного. И теперь из-за того, что ей захотелось потрахаться, весь мир был на грани гибели. Феттел откинулся на спинку, облокачиваясь о фонарный столб, лентой выкрученный к земле; на улице холодно и мерзко, его брат и остальные хотят спать, а ему… просто всё равно. Новый организм мало уставал, был сильнее и быстрее его бывшего тела, и старые привычки уже не работали; он слышал, как Джеймс и Джин раскладывали спальные мешки, как Беккет сооружал палатку из подручных средств… Феттел сглотнул; наверно, ему всегда проще оставаться одному. Рука невольно вновь потянулась в карман, нащупывая зелёные кнопочки в ярком целлофане; но вместо леденцов он достал молочно-шоколадные капли и посмотрел вперёд: Джеймс отсалютовал ему прежде, чем накрыл себя и Джин старым потрёпанным одеялом, и Пакстон улыбнулся: может, действительно что-то пора менять? И научиться принимать действительность. И людей, окружавших его. Пакстон всю жизнь помнил, что его брат любит шоколад. Впрочем, как и он сам.