Homo Cantabrigiensis

Бо было то холодно, то страшно, то разбухало внутри, как грозовая туча, чувство без названия. Ведающий говорил, что оно терзает в Царстве Западной Ночи неправильно похороненных мертвецов. И ничего не было удивительного в том, что мысли мертвых проникали в душу Бо, ведь именно в царство смерти он направлял свой путь – туда, где Земля открывала один из своих многочисленных зевов. А через зев, как известно каждому, всегда что-то проникает внутрь или выходит наружу. Из пасти Земли выходили духи умерших, но даже возле рта обычного человека – это тоже известно каждому – вились мелкие духи, выгадывая момент забраться внутрь и напакостить, навести порчу и болезнь. Вот поэтому, говорил Ведающий, когда зеваешь, нужно делать особый знак и не трубить, как красный олень. Дышать Бо становилось все тяжелее. Он еще никогда не забирался так высоко на хребет к небесным якам. Пронзительный ледяной ветер закручивался вокруг него, будто речной поток вокруг камней. Бо старался спрятаться за спину Ведающего. Спускалась ночь, и в режущих щеки струях ветра Бо почудились опасные прикосновения каменных лезвий – ведь он прошел первые два обряда, он знал теперь лицо Боли и гордился оставшимися рубцами. Собственные мысли снова испугали Бо. Он вспомнил, что умершим мужчинам кладут в могилу оружие – стрелы с кремниевыми наконечниками, острые пластины ножей, охотничьи копья. Вдруг мертвые воины сейчас налетят и его зарежут? В стране, на чью землю он ступил, могло случиться все, что угодно. Но вспомнился строгий наказ Ведающего – поменьше думать. Духи слышат голоса, говорящие в голове человека, идти по их стране и вести с собой разговор – это все равно, что болтать с мальчишками, выслеживая оленей. Но пуще всего Ведающий велел ему не произносить имен даже в мыслях. Ни своего, ни имени Лучшего Охотника Деревни, шедшего вместе с ними, ни, тем более, имени самого Ведающего. На самом деле имя Ведающего было первой тайной, которую тот открыл ученику, и Бо должен был отныне ее хранить, носить с собой, словно камень на поясе. Камень, надо сказать, отменный, красивый, но тяжелый. Иногда Бо хотелось похвастаться тем, что он еще так молод, а ему уже доверена такая необыкновенная вещь, как имя шамана. Но приходилось молчать, стиснув зубы. Кроме того, он должен был хранить имена других шаманов, которые гостили на земле до Ведающего, и передать их дальше. Бо пока еще путался, иногда называл Ведающих в неправильном порядке или кого-то забывал. Тогда он получал подзатыльник от учителя, ибо своим невежеством беспокоил могущественных мертвецов. А ведь их было много, очень много раз по четыре…Так вот, все, что крутилось в бестолковой голове ученика, могло оказаться легкой добычей для недобрых духов. Бо испугался, что не уследил за непослушными мыслями и назвал про себя тайное имя, тем самым навлекая беду на всех троих. А ведь Бо не хотелось умирать здесь. Он очень хотел стать таким же старым, как Ведающий, слышавший Великий Грохот. Ведающему было много раз по четыре года. Бо очень хотел дожить до следующего обряда. Ему будет разрешено заучить Песни и тогда он тоже выберет себе ученика. Было бы здорово взять к себе Ши, но он к тому времени перестанет быть мальчиком. Возможно, он даже умрет к тому времени, ведь Бо должен стать очень старым, чтобы выбрать ученика. Бо считал себя хорошим учителем. А став старым, он был бы еще и лукавым, но мудрым. Он бы научил выбранного мальчика правильно обращаться с духами и бояться, когда нужно. Бо вообразил, как однажды мальчик проберется в его тайник и станет играть с костяными человечками, а Бо его поймает и треснет по лопаткам охапкой хвороста. А, может быть, он специально положит человечков на видное место и скажет ученику, чтобы не трогал, дабы его испытать. Вот Ведающий не сказал Бо не трогать этих кукол из бивня Ахмы, которые так и кажется, что машут своими подвижными ручками и ножками на струнах из жил, манят своими живыми рожицами. А ведь даже днем, при свете солнца, их нельзя трогать. Бо играл, не ведая, что творит, и вскоре заболела старая Вэй. Ведающий сказал хныкающему Бо, что он не только поколотит его колючим хворостом, но и расскажет всей деревне, кто напустил злых духов. Бо своего ученика бы испытал и побил, но все-таки заранее предупредил бы об опасных фигурках. Ах… все же играть с ними было незабываемым приключением. Человечки в его руках пошли на охоту и принесли в деревню целого медведя – огромного, как поросшая бурым мхом скала, с разинутой пастью и клыками длиною побольше ладони, с длинными блестящими когтями. Говорят, что пасть зверя – это тоже вход в потусторонний мир, но Ведающий объяснил, что не у каждого зверя, а только у главного Прародителя лесных зверей. Прародителей же не найти, они давно стали «небесными». Бо, честно признаться, не понимал, как это, но совершенно не хотел встретиться с самым главным медведем, родившим много раз по четыре медведя. Впрочем, тогда бы его назвали славным охотником – мечтательно прибавил Бо к своим размышлениям. С другой стороны, охотники рано умирают, а Бо ужасно хотел дожить до Песен, и мысль о них придавала ему силы. Он хотел узнать Главное. Но почему-то Ведающий постоянно твердил, что сначала ему нужно научиться впускать в себя Великую Тишину. Сейчас он тоже говорил, что их Работа – важный урок для ученика. Если, пробираясь через хвойные леса и завалы камней он изгонит из головы стрекот слов, то он и духов наведет на их маленький отряд, и самому себе облегчит тяготы похода. Вот этого Бо совершенно не мог понять: зачем нужна Тишина в голове? Когда он мечтал об очаге, ему становилось тепло, когда он представлял, как жарится на огне печень оленя или разбиваются о камни крепкие кости добычи, отступал голод; когда Бо думал о теплом солнечном луче, падающем сквозь кроны на поляну с черничными кустиками, чувство без названия ослабляло свои черные когти, а страна мертвых казалась довольно-таки обыкновенной скалистой местностью. Бо и Ведающий несколько раз за теплое время поднимались в такие же места собирать травы и лишайники. Все эти приятные мысли отгоняли страх, придавали сил. Однако Ведающий ругал Бо и говорил, что, когда он противится Великой Тишине, с ним начинают разговаривать его ноги и живот. Он только притворяется, будто молчит внутри, а на самом деле ищет любой способ болтать без умолку. О чем могут болтать ноги? О том, что они устали и не хотят идти. О чем говорит живот? От том, что он хочет съесть. О чем болтает ленивая спина Бо? О том, что ей тяжко нести корзину с припасами. Но если бы Тишина воцарилась в Бо, то и все испытание стало бы легким… Бо нужно было стараться. Для Ведающего это тоже очередное посвящение – вероятнее всего, последнее. После него он сможет ходить и по миру живых, и по миру духов одновременно, проникать под землю и проходить сквозь скалы. Бо, помнится, простодушно спросил, почему нельзя просто обойти скалу и посмотреть, что там с другой стороны. Ведающий тогда сделал большие глаза, раздраженно замахал не него руками и ушел к костру. Но позже, рассказывая о жизни на другой стороне, он сказал, что любой может оказаться на другой стороне горной стены при должной помощи духов. А еще можно войти в гору и остаться замурованным в камне на веки вечные – таких скал и даже целых гор множество в округе. Им полагаются подношения. Когда-то они были Ведающими или великими охотниками, от которых отвернулись духи. Бо очень испугался. Ему несомненно хотелось научиться ходить с духами по лабиринтам пещер без входа, скрытых в животе Земли, но застрять в камне… Ему почему-то вспомнился один олень, которого охотники нашли в лесу. Это было время, когда олени-мужчины дерутся друг с другом. Так вот, охотникам достался не один олень, а один и половина оленя. Он сцепился рогами с соперником и не мог освободиться. Противник его обессилел раньше, и половину туши обглодали волки. Второй же защищался, и его не тронули, так же как переднюю часть мертвого оленя, которую ненароком защитили острые рога и копыта живого. Бо представил, что будет, если застрять в горе только наполовину: ночью придут дикие звери и отгрызут от тебя кусок, а сам ты – с отгрызенной половиной – так и останешься на веки вечные в камне. А можно ли думать про песни? Если Бо не знал слов, то не мог ничего тайного выдать духам. Песни… от одной этой мысли у Бо пробегала сладостная дрожь по спине и на мгновение слабли коленки. Ему еще не разрешено было задавать вопросов о языке духов, но он уже догадался о смысле некоторых слов и даже целых фраз, которые пел Ведающий. Например, он пел слово «лебедь» и что-то о «Земле». Песни были очень древние, бессчетные лета прошли с тех пор, как случилось то, о чем распевал Ведающий. Кроме песни про лебедя, тянувшего Землю из бесконечной Воды, Ведающий знал такие, которые помогали управлять Луной, и яками, и духами. Бо решил, что надо быть очень осторожным и внимательно выполнять то, что велит Наставник. Бо хотелось мысленно похвалить себя за то, что до сих пор ему исправно удавалось не думать о самом главном – о предмете их Работы. И тут же осознал, что хвалиться ему нечем, ведь он уже о нем думает. Бо обернулся и заозирался по сторонам: не налетели ли со скал злые духи? Ничего, только серые, рябящие перед глазами сумерки, груды голых камней и бесснежный ветер. Бо покосился на черные, согбенные фигуры, продвигавшиеся вперед. Лучший Охотник Деревни, чье имя Бо тоже на время должен был забыть, казался каким-то странным зверем с черепашьим панцирем. На сама деле он нес на себе большой плот из связанных травяными веревками стволов. Только лучше было даже не упоминать в мыслях то, что было примотано к плоту… Вообще-то Ведающий был не рад случившемуся. Точнее сказать, он осудил то, как это случилось. Охотники убили Его сами, без шамана, без церемонии, без оружия Ведающего, без Песен. Один из охотников выпустил из пращи камень, да так ловко, что попал прямо в левый висок, отчего Он свалился замертво. А остальные охотники подбежали и пронзили копьями. Ведающему это все было страшно не по нраву. Камнем хорошо бить птиц, если ты ловок и меток, но могущественного Его, пришедшего охотиться на людей… Так не делают. Для Него нужно особое оружие. Тело Его, вероятно, стало неподвижным на какое-то время, однако вред, который способен нанести его дух, может превзойти самые худшие ожидания. Ведающий сокрушался, что приходится проводить ритуал вместе с Бо, который еще мал, а ноги его гораздо сильнее, чем голова. И все же выбора ни у кого не было. Если духи направили камень в голову человеку-зверю, пришедшему с гор, значит, они требовали жертвы от людей деревни. Оставался последний переход – самый страшный. Много-много шагов назад трое вышли со своей последней стоянки, оставив там почти все припасы и большую часть обиходных вещей. Бо оставил свою игрушечную сороку из оленьего рога, без нее сделалось неуютно. Но вещи из мира живых, побывавшие в мире мертвых, ломают и хоронят. Бо не хотел расставаться с сорокой, которая умела красиво летать, если он держал ее за крылышки или привязывал к ней веревочку. Поэтому он спрятал ее на стоянке. Взяли с собой только инструменты Ведающего, обереги и страшный груз. Останавливаться на привал в земле мертвых подобно самой смерти, поэтому за один переход нужно было добраться до горы со входом в подземный мир, совершить обряд и вернуться к стоянке, не останавливаясь и не оборачиваясь. Нужно было идти, пока не подкосятся ноги. Охотнику-то хорошо, ему нельзя в пещеру, нельзя видеть обряд и слушать Песни. А Бо придется помогать Ведающему, и мысль о том, что ему надо дотрагиваться до человека-зверя приводила Бо в трепет. Что если повязка спадет, и Он взглянет на Бо еще до того, как Ведающий отберет у него глаза и зубы? Он может запомнить Бо и прийти когда-нибудь ночью. Хотя человек-зверь и выглядел ничуть не менее мертвым, чем упавший с обрыва мальчик Шэ, Бо ясно чувствовал, что жизнь страшного чудовища не угасла полностью, а перешла в какую-то другую форму. Ведающий говорил, что то же самое случается, когда умирают шаманы. Сначала Бо думал, будто шаман вовсе не умирает, и такое будущее его радовало. Но постепенно он осознал, что тоски и пустоты Западной Земли никому не избежать. Просто бывают более могущественные мертвецы и они умеют навредить живущим. Самого Бо похоронят когда-нибудь вдали от деревни и сломают его вещи. Сороку тоже… Конечно, он может ее спрятать, но это плохо для живых. Так нельзя поступать. Бо опять глянул из-под мехового капюшона на согбенную под давящим грузом фигуру Лучшего Охотника, раскачивавшуюся в сумерках. Охотник тяжко переступал через камни, удерживая руками широкий крепкий ремень из кожи яка, которым был опоясан деревянный плот. Вес груза был бы вполне ему по силам, но довлел над отрядом жестокий и обладающий всяческим волшебством дух человека-зверя. Это он насылал на них ночь и вьюгу, и холод, подбрасывал под ноги острые обломки скал. Дух наводил страх, усталость и голод. А ведь ни отдыхать, ни есть на земле мертвых нельзя, потому что порча или чувство без названия могут проникнуть внутрь вместе с пищей. От них, даже если удача поможет и спустишься благополучно в долину, все равно заболеешь и станешь живым мертвецом, сидящим без движения в углу хижины. Ведающий сказал что-то негромко Охотнику, затем обернулся в сторону Бо, махнул ему рукой, и тот послушно поспешил вверх по злой тропинке, норовившей сломать ему ногу повыше ступни. Зев горы был уже недалеко, оставалось только подняться по самому крутому склону и свернуть туда, куда смотрит рука, метающая копье. Нужно было помочь охотнику, взобраться первым, привязать длинную веревку из пеньки к особому камню, который укажет Ведающий. Бо полез наверх, пособляя старику. Ведающий был весьма силен и жилист, как старый Ухм с рогами-лопатами – силу его руки знала ленивая спина Бо. Но все же он был стар. Ведающий жаловался, что сила и ум в человеческой жизни идут навстречу друг другу и обнимаются, приветствуя друг друга только раз, после чего сразу расстаются. Ум идет вперед, а сила – назад. Поэтому-то и приходится брать с собой непосвященных на столь опасную Работу. Бо, несмотря на утомление, ловко преодолел склон, оживившись благодаря новому заданию. Все-таки нет ничего хуже монотонной ходьбы по скалам во мгле, когда скука и напряжение не дают ни мгновения покоя. Наконец можно хотя бы подумать о том, как поставить ногу на камень, чтобы была надежная опора, и как выбрать подходящий валун, как подтянуться и помочь Ведающему. Бо любил учить себя премудростям, даже поругать себя за неуклюжесть иногда было приятно – не так, как от поучений других. Наконец, поднялись на высоту нескольких человек, и Ведающий указал надежную скалу с узкой вершиной, похожей на скребок для шкур, хотя и гораздо толще. Охотник, конечно, мог бы и сам взойти по склону, но ему не позволял его тяжкий груз. Теперь же он ухватился за веревку, которую держали и понемногу подтягивали Ведающий с Бо, и медленно пополз наверх. Бо видел, что силы Охотника на исходе, как у загоняемого зверя, но наверху он сможет отдохнуть, если его не одолеют злые духи, стерегущие вход в пещеру. Она уже близка, из-за склона во мглистом тумане показалось седое тело горы. Когда они обогнули большой выступ, измученному отряду предстало странное, уединенное место. Со стороны неловкой руки возвышался небольшой остроконечный холм, обширная площадка, усыпанная обломками скал, стекавшими вниз, будто застывший ручей. По другую руку – отвесная каменная стена с трещиной входа, щелью, уводившей в непроглядную черноту подземелья – ледяное горное чрево. Никто никогда не стремится попасть во чрево к кому-либо, но дело шамана и его ученика – отправиться внутрь горы со своею страшной ношей, а потом постараться выйти из подземелья живыми. А вдруг эта узкая расщелина захлопнется? Зашевелятся камни со скрежетом и грохотом, не выпустят обратно… Во всяком случае, первым застрянет Бо, ведь он еще не умеет ходить сквозь стены. Да и сам Ведающий, входя в камень, оставляет свое тело в мире живых. Бо начало знобить от страха. Охотник тоже, как показалось Бо, ступал по земле как-то неуверенно и робко. Подойдя ко входу в пещеру, он опустился на колени и осторожно освободился от ноши, выкарабкался из-под деревянной рамы и, положив на нее камни, с облегчением отошел в сторону. Теперь Ведающий должен был открыть вход для себя и для своего ученика, выпросить разрешение войти и принести подношение, получить защиту для охотника, остающегося снаружи. Вот оно! Усталые глаза мальчика загорелись. Первая песня! Он кое-что понимал в языке духов, хоть ему не было положено. Перед его мысленным взором возникали смутные картины, они вырастали, ветвились и расцветали многокрасочными переливами посреди серого, безжизненного безмолвия. Голос Ведающего и мерные скрежеты его трещотки приводили Бо в мутно-сладостное, как забродивший древесный сок, состояние. Он шел вслед за голосом прямиком в страну мертвых, а тело его все еще стояло на месте и лишь слегка покачивалось в такт напеву. В своей песне Ведающий просил духов пустить их в пещеру, чтобы они провели за собой еще одного могущественного обитателя, который будет заперт навсегда в доме тьмы и теней. Слова протяжные, темные, обращенные не к человеческим ушам, но к бестелесному слуху потусторонних жителей временами ярко, словно пламя факела, и иногда тускло, как искры огнива вспыхивали в мозгу Бо, если он понимал их значение. Когда он понимал несколько слов подряд, вспышкой факела освещался целый кусок мира по ту сторону мглы. «Видящий следы во сне»… «огонь – глаз земли»… «идущий ночью среди лесов»… Мысль Бо, утомленная, жаждущая, напряженная, как рука бросающая копье, билась летучей мышью под сводом его черепа и перелетала от одного образа к другому – столь же несвязному и запутанному, как узоры на одежде и инструментах Ведающего. «Осина»… «камень»… «жила»… Искрами сыпались отдельные слова и сразу же гасли, погружаясь в черную массу нечленораздельных звуков. - Пойдем, мальчик, - произнес, наконец, Ведающий своим обычным голосом и поднялся с колен. Бо очнулся, тряхнул круглой головой, чтобы избавиться от подступившего серого морока. Надо было браться за раму с привязанным к ней человеком-зверем и проползти с этим страшным грузом в узкую расщелину. Бо, правда, показалось, что Ведающий своей песней заставил гору немного ослабить каменную хватку, отчего проход едва заметно расширился. И все равно пришлось протискиваться боком, крепко сжимая стволики молодых деревцев, из которых была сплетена рама. Руки горели, и Бо был уверен, что это человек-зверь жжет его невидимым пламенем. Ведающий придерживал чудовище с другой стороны, потом кряхтя перевернул раму – нужно было, чтобы человек-зверь вошел в пещеру вперед ногами и не смог обернуться. Ведающий рисковал больше всех. Ведь именно он служил духу зверя проводником в пещеру мертвых. Пещера должна была поглотить человека-зверя, а работа Ведающего и Бо состояла в том, чтобы самим не попасться ей на зуб и не выпустить злых духов, когда они станут покидать подземелье. Иначе всем троим не вернуться из страны мертвых. Перед глазами Бо висела такая непроглядная темь, что с минуту он думал, что человек-зверь его ослепил. Даже если ночью с закрытыми глазами закутаться в волчью шкуру, все равно не увидишь такой тьмы. А все потому, что знаешь: огонь рядом и скоро будет рассвет, а в лесу словно белой костяной иглой прошивают воздух крики птицы с длинным хвостом. Чрево Земли не знало рассветов, теплых очагов, даже тяжелое дыхание и неуклюжие шаги протискивающихся по коридору людей, нагруженных непосильной ношей зла, не могли рассеять ее могильную тишину. По правде сказать, Бо был уверен, что Ведающий умеет видеть в темноте, он твердо ступал по коридору, лишь сопел все время носом, как медведь в малиннике. Впрочем, Ведающий больше всего походил на волка – старого, поседевшего, поджарого, но все еще страшного и клыкастого. Бо это касалось очень странным, потому что на самом деле зверем-проводником шамана была сова. Ведающий с его длинным сухим лицом, нервным носом и узкими пронзительными глазами совсем не имел сходства со своим животным духом. А бывает ли так, что учитель ошибся и дал неправильного проводника? Ведающий говорил, что Бо пока заслужил только галчонка или улитку себе в хранители. И с таким-то хранителем он пробирается через Страну Западной Ночи! Шаги зазвучали по-иному. Пространство вдруг расширилось, стены расступились, и темнота вспорхнула и разлетелась во все стороны. Ведающий сделал еще несколько шагов, и Бо почувствовал, как учитель тянет их ношу вниз, к полу. Бо с облегчением повторил его движение и едва не выронил раму. И понял внезапно, что потерялся. Низ, верх, перед и зад, выход из пещеры и галерея, в которую они проникли, - все смешалось в черноте. Ведающий исчез. По меньшей мере исчезло его дыхание, шуршание его шагов и шелест одежды смолкли. Легкий поток воздуха дул Бо в лицо, но он не удивился бы, если б стоял теперь носом к стене. Позвать Ведающего он боялся – говорить в чреве строго воспрещалось. Бо покачнулся и едва не упал, когда Ведающий снова возник на своем прежнем месте. Он завозился, зашуршал, как еж в кладовке, посыпались искры от ударов кремня и вскоре, посыпанный горным горючим порошком вспыхнул факел, постепенно разгорелся. Вокруг забегали, запрыгали тени, и было вовсе непонятно, то ли это обычная пляска отсветов на стенах, то ли потревоженные духи демоны разбегаются кто куда, как червяки и шестиногие, когда разломаешь кусок гнилой коры летом. Ведающий тем временем подошел к Бо, вынул из его кожаного мешка за спиной еще один факел, зажег от своего и сунул ученику в руку. Свет озарил человека-зверя, и Ведающий решительно отправился вглубь расширяющегося коридора. Бо поспешил за ним. Отойдя на два десятка шагов, он обернулся, но человека-зверя уже снова съела темнота, она села на него, как черный гриф на мертвое животное, и закрыла его своими крыльями. Бо даже стало его немного жаль, но страх самому остаться в этой пещере навсегда опять завладел мыслями мальчика. А впереди открывалось нечто невиданное. Бо никогда еще не был в столь обширном каменном жилище – недаром оно принадлежало не людям, а духам. Свет двух факелов не дотягивался до потолков, они терялись где-то словно колодец беззвездного неба. Стены то расступались, то вытягивались, наскакивали на пришельцев. Кое-где Бо разглядел ряды черных и желтых точек, оставленных чьей-то рукой. Пол был гладкий со стоящими в некоторых местах валунами, которые походили друг на друга плоскими, как бы срезанными верхними гранями. Воздух становился непривычным, будто каменным, заставляя Бо сомневаться в том, что живым разрешено дышать воздухом мертвых. Ведь есть и пить в стране мертвецов нельзя, почему тогда можно дышать? Тогда он решил на всякий случай дышать поменьше, а уже на следующем шаге дыхание и сердце его остановились сами собою: в пещере присутствовал кто-то еще. И это был не морок, не тени, шмыгающие по стенам, о которых не знаешь, внутри они твоих глаз или снаружи. В зале, куда привел Ведающий, виднелись две фигуры. Недвижные, оцепенелые, сидели они – каждая у камня с плоской вершиной. Тут Бо не совладал с собой, у него задрожали ноги, ослабли колени, целая река колючего ужаса хлынула по его хребту, мальчик застыл на месте, не зная, что делать. Два молчаливых, заледенелых духа сидели, заглядывая прямиком в душу Бо. Лица их было трудно рассмотреть, но он точно знал, что на себе они несут печать самой смерти. Серые, страшные лица без глаз. И ведь они могли встать в любой момент, подойти к нему, забрать душу Бо к себе! Ведающий, тем временем, оставив ученика позади, встал на одно колено и молча делал духам знаки. Потом он достал из мешка лампады из камней похожих на ладони, зачерпывающие воду, положил в них фитили, скрученные из травы. Налил жир из кабаньего пузыря, зажег. Лампы замерцали таинственным светом, язычки пламени задергались и Бо решил, что это от дыхания мертвецов. Ведающий подал знак идти обратно. За человеком-зверем – сообразил Бо. Отправились опять по галерее, аккуратно наступая в свои следы, отпечатавшиеся в едва заметном инее на полу. Потом Ведающий указал Бо вставить факел между прутьями рамы и сделал то же самое со своим. Подняли человека-зверя, водрузили Ведающему на его сутулые, но сильные плечи, Бо уперся руками. Понесли медленно, опять наступая в свои старые следы, чтобы запутать духов, чтобы они не разгадали, сколько живых пришло в их обитель. Бо старался не думать о предстоящей Работе, ведь тогда ему придется лицом к лицу столкнуться с чудовищем, смотреть на которого Бо до сих пор упорно избегал. Они снова вступили в зал с сидящими там духами. Когда Бо увидел фигуры во второй раз привыкшими к полумраку глазами, а едва дрожащие бутончики огня в лампадах окрасили зал в неуловимо-теплый оттенок, мертвецы показались ему куда более телесными, объемными и твердыми, чем прежде. Может, они превратились из призраков в тела, пока Бо с шаманом тащили чудовище? Может, они напились огня и масла из лампад? Ношу опустили на камни в центре, Бо встал на указанном месте, готовый пособлять Ведающему, когда тот прикажет. Взгляд его приковался к мертвецу, сидящему напротив. Бо надеялся, что дух не может его видеть, ведь недаром у него забрали глаза. Но он был также уверен, что дух все слышит, чует хищным почерневшим и ввалившимся носом, но не может пошевелиться, скованный Песнями Ведающих, которые приходили сюда раньше. Лицо духа было одновременно и живым, и мертвым. Оно также было и лицом человека, и лицом зверя. Кожа, туго натянутая на черепе, имела цвет глиняных буйволов, которых лепили в Большой День перед осенней охотой. Губы его тоже истончились и натянулись так, что обнажили изжелта-белые зубы, крупные, острые с шиповидными отростками. Также Бо мог разглядеть дыры там, где у людей и у зверей сидят самые длинные зубы. У духа забрали глаза, которыми он способен пронзать темь ночного леса, и страшные длинные зубы, которые он мог вонзить в лицо и содрать, как медведь. Длинные, невиданно светлые волосы его были заплетены в косу и пожелтели, как старая накидка из кожи яка, которая была у праматери Бо. Руки демона были сложены крестом на груди, ноги странно согнуты в коленях и тоже прижаты к груди, плечи закрывала какая-то темная накидка с пришитыми к краям бусинами из кости с дыркой посередине. Но больше всего Бо поразили травяные веревки, стягивающие неподвижное тело. Было видно, что они истлевают и скоро порвутся. И что тогда? Неужели демон вырвется на свободу? Бо точно не доверил бы такой веревке страшного духа. Второго духа Бо, не смеющий сойти со своего места, смог рассмотреть сбоку. Его удивили тонкие черты окоченелого лица, то, как плыли тонкие линии, похожие на линии, выходившие из-под пальцев лучшего делателя глиняных бизонов – он ушел в страну теней в прошедшее теплое время. Необычный прямой нос, не такой, как у людей, выступал, словно клюв хищной птицы, а волосы были совсем блестящими, как если бы их лишь недавно расчесали для обрядов с Песнями. Другой формы накидка лежала на его плечах, и он тоже был связан веревками, на иссохшем колене выступала белесая кость, круглая и выпуклая. В целом, он больше походил на человека чем тот, что вперял в Бо пустые глазницы. Почему-то внимание Бо привлекли руки чудовища. Потемневшие сухие пальцы с кожей блестящей и похожей на выделанную, были вытянуты и прижаты один к другому тонким движением, походившим на те знаки, которые делают женщины, когда танцуют в Большой день перед осенней охотой. Пальцы демона были длинные, кисти казались узкими, а запястья гибкими. Дух словно бы сделал знак, чтобы его слушали, и вот-вот должен развести руки, подобно старейшине, а потом должен произнеси какое-то Слово – всего лишь одно, но тяжелое и важное, как сосна, обхватившая корнями камень. Может… может дух тоже прирос к своему камню? Пока Бо робко смотрел на чудовищ и пытался найти ответы на кружившиеся в его голове бесконечные вопросы, Ведающий приступил к приготовлениям. Он встал на одно колено перед человеком-зверем, склонился над ним и принялся развязывать узлы веревок. Гортанное тихое пение едва ли нарушало абсолютную тишину пещеры. Бо заметил про себя, что тишина в этом зловещем месте была такая же, как темнота: ни звук шагов, ни свет факелов не могли их рассеять, они только лишь создавали островки человеческой жизни, как весенние прогалины в холодном снегу. Внезапно Бо сообразил, что Ведающий поет песню на человеческом языке, не на языке духов. Она была про охотника, который дошел до страны мертвых, попросив скалу впустить его. Там он повстречал быка, которого убил копьями, потому что нес по одному в каждой руке. Бык отдал ему свою свирепую силу. Охотник шел дальше в лес духов, где повстречал льва, которого убил длинным топором, и лев отдал ему свою хитрость. Но, поднявшись в горы, охотник повстречал там человека-зверя. Они разглядывали друг друга, будто смотрели в стоячую воду, и видели себя друг в друге. Когда они сошлись в первый раз, человек-зверь пронзил охотника своим взглядом, смотревшим прямо в сердце. Когда они сошлись во второй раз, охотник поразил человека-зверя своим словом, ранившим его разум. Когда они сошлись в третий раз, дух устрашил охотника своей могучей силой. Но на четвертый раз охотник пронзил грудь человека-зверя свои длинным каменным ножом. Тогда человек-зверь отдал охотнику Великую Тишину внутри – мать всякого знания, пустоту, из которой рождаются Песни. Бо смотрел, как Ведающий с осторожностью достает из мешка особый нож, приложил его к губам, потом ко лбу, бормоча Слова. Затем он опустился на оба колена и снял повязку с глаз человека-зверя. Бо покрылся холодным потом. Слова усилились и ускорились, Ведающий без остановки говорил что-то нараспев. Появилась кровь - красно-черная в свете лампады и факела. Она блестела на голове и ухе человека-зверя со стороны неловкой руки. Его светлые длинные волосы слиплись в комок, какой бывает вдоль края только что снятой с яка шкуры, пока ее не отмоешь в ручье. Зубы скалились, и таких длинных и белых зубов у людей Бо никогда не видел. На фоне бескровного, посеревшего за половину луны лица, страшные зубы будто источали собственный свет, как шестиногие в теплое время. Глаза человека-зверя, распахнутые широко и остановившиеся, как прозрачные камни под водой, были совершенно нечеловеческими. У людей они темные так же, как волосы, а у духа – словно ледник под облачным небом. Такие глаза действительно могли ранить, обрезать, уколоть самое нутро, потому что были чем-то похожи на самые острые кремни для оружия охотников. К счастью, они бессмысленно вперялись в волнистый потолок пещеры и Бо не задели. Ведающий раскрыл сверток с красной охрой, положил его рядом со стороны неловкой руки, а сам опустил узловатую руку, метающую копье, на лоб чудовища. Голос шамана вдруг упал до шепота, рука поползла вниз по лицу и схватила духа за подбородок. Сердце Бо бешено заколотилось. Особенный нож вошел в глазницу человека-зверя… И ничего не произошло. Дух леса молча снес то, что Ведающий отобрал один его глаз, а потом и второй. Сильны были Песни Ведающего. Быстро спрятав куда-то глаза, Ведающий торопливо засыпал зачерневшие впадины красным каменным порошком. Сев так, чтобы быть теперь лицом к лицу с духом, Ведающий достал из мешочка с инструментами два длинных плоских камешка. Разжав испачканным кровью ножом челюсти человека-зверя, он просунул один камешек между длинных зубов, второй плоский наложил сверху, сжал крепкими пальцами и потянул с кряхтением, что было сил, уперевшись пяткой в лежащий рядом камень. Тихий всхлип и треск кости, Ведающего отбросило собственной силой назад, а в руках его, зажатый между двумя камешками, сверкнул длинный зуб чудовища с кровавым корнем. Следом еще один, и еще. Последний зуб не вышел целиком, сломавшись пополам, и Бо заметил, каким напряженным и настороженным сделался от этого Ведающий. Наверняка он увидел дурной знак. - Имя… – Бо вздрогнул, пробуждаясь от сна. С того момента, как Ведающий дал ему травяную воду, дремота неумолимо его затягивала, будто в воронку у водопада в Дальних Горах. Последнее, что Бо видел глазами, смотрящими днем, был Ведающий. Он укутывал человека-зверя в принесенную из деревни шкуру волка – женщинам понадобилось четыре дня, чтобы украсить ее бисером и белыми костяными пластинами с начертанными на них знаками. Каждый знак заменял Песню Ведающего. Песни теперь будут вечно и безмолвно звучать в чреве пещеры. Перед этим Бо помог Ведающему усадить Духа возле камня, разрубить его сухожилия, согнуть окоченевшие синие руки и ноги, стянуть туго веревкой. Почему-то страшнее всего было вдыхать запах человека-зверя, который то и дело словно прозрачными невесомыми пальцами касался ноздрей. Бо казалось, что одеялом тления накрыло луговые цветы, а еще будто охотники убили разъяренного соперником оленя и положили тушу в шалаше. Запах был похож на коварные слова, на едва слышный, невнятный шепот, щекочущий уши. Хотя Бо не понимал их значения, всем известно, что слова живут сами по себе, если их произнести вслух или даже прошептать. Они способны забираться в голову, как черви. Ведающий надел амулеты на запястья и шею человека-зверя, нарисовал Стрелы на его щеках, и открыл Око, Видящее Главное в центре его лба. Отобрав глаза, видящие дневной мир, Ведающий поделился с человеком-зверем собственным глазом, смотрящим внутрь. Жестом Ведающий указал Бо смотреть в этот глаз, запечатлеть его в своем сознании, ни на секунду не забывать о нем, даже когда начнет клонить в сон из-за травяной воды. И затушил огни всех лампад. - Имя… Вас-а-а-а-р-р… – Бо знал, что во тьме двигаются губы и язык Ведающего, но не Ведающий, а кто-то другой ими управляет. Голос, с трудом проговоривший имя, охрип и просел, Бо догадался, что это был голос человека-зверя, проникший через мембрану, разделявшую мир живых и мертвых. Он давал знак, смысл которого объяснил Ведающий задолго до того, как вошел с учеником в пещеру. Знак давал разрешение. Бо в ужасе и надежде вперил глаза в темноту, в то самое место, где должен был открыться смотрящий внутрь глаз. Бо не знал, сколько времени прошло с того момента, когда началось погружение в мир без солнца. Сначала темнота и безмолвие вокруг него были жесткими и твердыми, они обступили его, как каменные колоссы, как непролазная лесная чаща. Бо съежился в своей одежде, в маленьком пузырьке теплого воздуха, который отлетал от его тела. Если бы он решился вынуть руку из-под накидки и протянуть ее вперед, то немедленно натолкнулся бы на каменную стену черноты. Но через некоторое время темнота стала колебаться, причем дрожь ее Бо мог заметить независимо от того, открыты или закрыты были его глаза. Из этого Бо сделал вывод, что веки его сделались прозрачными. Пол, на котором он сидел, тоже растворился и пропал. Бо покачивался в воздухе. Из вибраций тьмы начали образовываться все более отчетливо видимые фигуры. Сперва бледные, они разгорались ярче и неумолимо захватывали внимание Бо, хотя он не должен был терять из виду то место, где находился Глаз человека-зверя. Через него он собирался пройти Внутрь. Пещера исчезла. Пропал не только пол, но и стены, и потолок. Откуда Бо это знал, ему было бы трудно объяснить, ведь вокруг висела абсолютная, слепая чернота. Но он чувствовал, как все твердое растворяется в воздухе. Про Ведающего он совершенно забыл. Зато перед взором его плыли, медленно расширяясь и сужаясь светящиеся линии. Они усложнялись, сливались в узоры, пока не превратились в странные закрученные полосы, как у улиток раковины, с острыми гранями. Он видел такие грани у некоторых камней. Еще он видел такие спиралевидные, исчерченные короткими линиями узоры на инструментах шамана. Ведающий показывал ему эти узоры и учил идти по Дороге, когда Бо ее увидит. Игольчатая лента мерцала перед его глазами. Бо шагнул… хотя и сидел. Он плыл через слои камней, через глубины гор, темными коридорами пещер, к самым внутренностям Земли. Светящаяся воронка затягивала его внутрь, а по краям ее мерцали мириады форм с четырьмя углами, которые Бо находил на некоторых прозрачных камнях. Воронка походила на поток воды, уходящий в дыру, которую он однажды видел у подножья большого водопада. На ее кружение можно было смотреть бесконечно, не отрывая глаз. Она наполнялась цветами, как весенняя опушка, светилась ярче, чем самые яркие костры. Бесконечные светящиеся точки, как цепочки звериных следов на снегу, вертелись вместе с воронкой. Бо не захлебывался, не тонул в ее водах, но продвигался непонятным даже ему самому способом все дальше и дальше по коридору, в сторону яростно яркого пятна в центре. - Имя… Вас-а-а-а-р-р… – опять прозвучало где-то совсем рядом с земным ухом Бо, хотя сам он ушел уже довольно далеко от своего земного уха. Воронка и цветные пятна вдруг исчезли, посветлело. Бо перестал понимать, где находится, но ему не было от этого страшно. Где-то под его ногами раздавалось приглушенное жужжание множества крыльев. Так гудит летом потревоженный дом делающих мед шестиногих – гул угрожающий, опасный, но манящий тем сокровищем, которое стерегут шестиногие. Бо, наконец, увидел смотрящим внутрь глазом, что стоит посреди поляны, освещенной солнцем, уходящим в Землю. Его лучи, оранжевые, как краска Ведающего, словно бы мерцающей пылью припорошили все вокруг. Гул шестиногих разрастался и висел в воздухе, в небе, в траве. Бо заметил первые болезненные уколы невидимых жал, но лишь крепко стиснул зубы. Он должен был дождаться духов или проводника. Он знал, что шестиногие на самом деле не желают ему зла. Когда ноги Бо начали пылать от укусов, из леса пришли духи. Бо сразу узнал трех обитателей пещеры: три человека-зверя окружили его. Только лица их были не высохшие, дубленые, искаженные разложением, а живые, с пронзительными ледяными глазами, рассматривавшими освободившуюся от тела душу Бо. Ни один из духов не был проводником, поэтому они принялись мучить ученика. Проводник должен был прийти после испытания. Сначала духи пронзили Бо много-много раз тремя стрелами, и Бо терпел. Много стрел вонзилось в его ноги, в бедра, в грудь и ладони. Бо молчал, не говорил ни слова, не выпустил ни одного стона или крика. Потом духи разрезали Бо живот и вынули внутренности, сняли кожу. Бо молчал и терпел. Все тело его горело, а сердце билось на ладони у одного из духов. Другой дух взял его жилы и сделал из них тетиву для лука. Третий взял остатки его жил и сделал лук с тремя тетивами, и он звенел, и пел, когда к нему прикасались его пальцы. Следом за тем духи расчленили тело Бо и принялись пересчитывать его кости. Бо молчал и терпел. Они пересчитали один раз. Пересчитали второй раз. Когда же духи начали пересчитывать кости в третий раз, боль сделалась непереносимой, и Бо закричал. Он кричал каждый раз, когда человек-зверь брал его кость, рассматривал внимательно так и эдак, после чего откладывал на землю рядом с остальными. Наконец, последняя кость была сложена в кучу. Духи не сказали ни слова, расступились, отошли подальше, и Бо понял, что у него не хватает одной косточки – самой главной. Ужас, липкий как горячечный пот, как сосновая смола, которая течет по стволу и обволакивает маленьких беспомощных шестиногих, охватил Бо. У него не хватало косточки… Хуже этого не могло быть ничего. Духи отступили от него. Проводник не пришел. Он забрался в страну духов, не имея достаточно костей, чтобы ходить вместе с духами… Поляна пропала. Бо перестал понимать, где находится, собраны ли его кости, жилы и внутренности обратно в его тело. Но одно лишь мгновение он видел глазом, смотрящим внутрь, небывалое: сверкающие, словно гладь озера, узкие скалы, похожие на ножи, истыкали Землю и упирались в небесный камень, гигантские блестящие шестиногие – красные, серые, черные, зеленые – сновали по гладкой земле. Еще он различил силуэт нового человека-зверя. Не духа пещеры, а другого – губы его произнесли какое-то слово. Бо знал, что это не просто слово, а Слово. Но как ни силился, он не мог его ни расслышать, ни отгадать по движению губ. Потом человек-зверь исчез. Все исчезло. Исчез и Бо.