На руинах твоего имени

Десять лет назад

— Тэхен, не убегай далеко! Мальчишка бежал по тропе, громко хохоча. Пинал ярко желтый мяч и смотрел только вперед. Мягкий ветер развивал слегка вьющиеся волосы, врезался в лицо, будто бы останавливая неугомонного ребенка. Он безмолвно просил его замедлиться, умолял сбавить скорость и повернуть назад, но маленький Тэ не прислушивался к шепоту стихии. Он летел, не чувствуя усталости. Не жалел белых носочков, что давно уже испачкались в пыли. Мяч катился и катился по длинной полевой дороге, уводя мальчика все дальше от собственных родителей. — Тэхен! — старший Ким, наблюдая, как спина сына тревожно отдаляется, хочет сорваться вдогонку, но, почувствовав нежную ладонь, мягко опустившуюся на его плечо, временно обрывает свое лихорадочное волнение. Замирает. На несколько секунд прикрывает глаза. Позволяет женским пальцам мягко поглаживать ткань его хлопковой рубашки. Он просто хочет запомнить. Отложить на подкорке близость родного человека. Мужчина чувствует, как кончик чужого носа утыкается ему в заднюю часть шеи. От этого делается чуточку легче, но не настолько, чтобы забыть о самом главном. Он знает, что поистине таят в себе эти жесты. Потому, сжимая зубы, бессильно вслушивается в осторожный тембр отчаянно любимого им голоса. — Не надо, Джиху. Дай мальчику насладиться свободой еще немного. — Свобода в наше время дорого стоит, Хани. Если мы здесь, это не означает, что вокруг не может быть кого-то еще, — мужчина не оборачивается к супруге. Обеспокоенно держит на виду макушку мальчика, задорно подпрыгивающего и устремляющегося к небольшой полосе густых деревьев. — Тэхен! — ноги вновь стремятся сорваться вперед, но женская ладонь вцепляется накрепко. — Ты не можешь всю жизнь прятать его от этого мира. — Тэхен! — Да послушай же ты меня! — громкий женский голос вынуждает мужчину обратить на себя внимание. Джиху рычит, прикрывает глаза и, успокаивая внутренние страхи, с выдохом поворачивается к чужому взгляду, в котором начинает закипать злость. — Он постоянно сидит дома. Видит жизнь с высоты нашего балкона и не может полной грудью вдохнуть свежий воздух. Это единственное место, где Тэ, пусть и не всецело, но хотя бы отдаленно может почувствовать себя нормальным. Где может увидеть настоящие полевые цветы, ощутить ножками траву. Не газон, который даже мне уже противен, а настоящую траву. Думаешь, ему не обидно? Думаешь, он не хочет играть и веселиться, как все дети? — Но он не как все дети. И никогда не будет, как все! — Как и его отец, верно?.. — лицо искажается в обиде. Женщина прикусывает губу и переводит взгляд вниз. Повышенный тон супруга всегда давил на грудную клетку, вызывая скребущее чувство внутри. Она осознает чужие опасения, но также осознает, что не хочет для сына столь мрачного будущего. — Милая… — Джиху обхватывает родное лицо, исказившееся в открытом негодовании. Слегка приподнимает, чтобы рассмотреть до боли любимые черты и, поглаживая большими пальцами худые щеки, заставляет себя сделать собственный голос мягче и ровнее. — Ты знаешь какая ситуация сейчас в городе, и она не станет лучше. Сегодня он бегает по полю, а завтра уже сидит в плену у вербовщиков, — в женских глазах мельком пробегает животный ужас. Мужчина готов уничтожить кого угодно за собственную семью. За взгляд, что давно уже не скрывает в себе своей ненависти к нему. За эти тонкие пальцы, теперь из раза в раз больно ударяющие по щекам наотмашь. Он знает, что их время слишком зыбко. Их тихая жизнь давно изувечена. Их трепетные чувства друг к другу бесследно раздавлены. И зная это, Джиху не останавливает себя в своей признанной жесткости. Не боится сломать словами, что намерен сейчас сказать. Потому что рушить в их сердцах уже больше нечего. — Он обречен жить замкнутой жизнью, Хани. Потому что его отец, к сожалению — я. А вербовщики повсюду, и жалости они ни к кому не испытывают. — Но ты все равно общаешься с ними! — брезгливо скривившись, Хани импульсивно вырывает лицо из чужих ладоней, обхватывает себя руками и, не желая больше смотреть на мужа, уводит внимание куда-то в сторону. — Ты пожалел чужих детей: зверей, которым добрые качества чужды. Но почему-то, забыл проявить жалость к своему собственному ребенку. — Хани, прекрати… — мужчина надломлено качает головой. Он не хочет больше слышать этого. Не хочет принимать чужую правду. — Эти дети не звери, они просто запутались. Им умело и точечно промыли мозги, исказили невинный разум. Я лишь делаю то, что должен. — Верни его, — она бьет наотмашь своим равнодушием. Игнорирует сказанные супругом слова. Утомленная столь непродолжительным разговором женщина разворачивается и, направляясь к машине, словами ударяет больнее, чем самый фатальный удар ножом. — Давай… Верни своего сына в его чертову клетку. Ты сильно ценишь этих животных. Настолько сильно, что даже не замечаешь, как превращаешь нашего мальчика в одного из них. Старший Ким поднимает взывающий взгляд к небу, плотно проводит рукой по лицу. Сжимает глаза до рези, не справляясь с собственной разбитостью. Он устал от бесконечных упреков, слетающих с губ, которые когда-то клялись ему всегда быть на его стороне. Он с выдохом оборачивается назад и, закусывая щеку, молча смотрит, как подпрыгивающая фигура его сына исчезает среди деревьев. Он знает, что тот не потеряется. В случае Тэхена это просто невозможно. Мальчик, даже не прикладывая усилий, запомнит дорогу назад. Джиху в голове начинает обратный отсчет: дарит Тэ призрачную свободу, в бесконечно долгие десять секунд. Ребенок, придерживая одной рукой мяч, задорно петлял меж толстых стволов. На короткое время притормаживал, вдыхал носом запахи листвы и очаровано осматривал высокие ветви, перекрывающие лучи солнца. Проводил пальчиками по шершавой коре, изучая каждое древесное переплетение. Любопытными глазами следил за передвижением мелких муравьев, поражаясь, сколько силы в этих маленьких созданиях, способных перетаскивать на себе веточки, в разы больше их по размеру. Тэ задумывается, приподнимает руку и пытается создать эффект больших мускулов. Улыбается собственной глупости, не находя у себя ничего похожего на бугорок мышц, и, выставив язык, с кряхтением перепрыгивает разрастающийся под ногами мох, чтобы вновь ринуться вперед. Возможность бежать беспрерывно приятно дурманила детское сознание. Не видя препятствий в виде забора, оплетающего дом, в котором он рос, Тэхен наслаждался пространством жизни. Этот маленький лес казался мальчишке целым миром. И он искренне был готов остаться здесь навсегда. — Тэхен, возвращайся! Слышится где-то позади громкий голос отца, но Тэ намеренно его игнорирует. Он знает, что его ждет: четыре стены по вечерам и небольшой замкнутый дворик в дневное время. Недостаток общения в социуме компенсировался вниманием взрослых, но не перекрывался полностью. Шестилетнему мальчику приходилось упорно убеждать самого себя, что именно из этого состоит вся человеческая жизнь. Его семья — маленькая личная вселенная, за пределами которой не существует больше ничего. И со временем Тэ, невольно, в это поверил. Мальчик забегает за широкий ствол дерева и, сжимая глаза, задерживает дыхание. Ему кажется, что шаги родителя становятся с каждым разом все ближе. И, не желая возвращаться, Тэхен, сжимая губы, уверено припускает бегом. Несется, не видя дороги. Врезается в попадающиеся на его пути сухие ветки, царапает щечку, лоб, но продолжает крепко удерживать возле груди желтый мяч. Грудь готова разорваться от нехватки воздуха. Он смотрит на бегу по сторонам, запыхается и, опрометчиво спотыкаясь о незамеченный под листвой камень, громко ойкнув, летит лицом вниз. Мяч выпадает из рук. Стопа неудачно подгибается. Мальчик шипит, лежа на земле, не сразу понимая, что подвернул ногу. И только через несколько секунд, когда острая боль пронзает щиколотку и начинает тянуться резью вдоль его мышц, шею сводит спазмом от приближающегося к горлу крика. Тэхен воет бесшумно. Закусывает ребро ладони, сжимая глаза до белых пятен. Не хочет, чтобы отец нашел его. Не хочет, чтобы услышал. Шепот сквозь зубы изливается с потоком слез: — Я не боюсь боли. Я не боюсь боли. Я не боюсь боли… Белые пятна расплываются. Мальчик намеренно представляет себя в темном пространстве, где есть только он и его боль: ужасная, с алыми зрачками и зубами, острыми, как бритва. Она рычит. Когтями полосует по травмированной ноге, разрывая кожу до крови. Звонкий крик разбивается о стены разума. Тэхен борется с тварью в собственной голове. Отбрыкивается, пинает ее со всей силы: сражается за право быть отпущенным. Мальчик стонет, тянется в темноте пальцами к валяющейся рядом железной цепи. Безостановочно бьет здоровой ногой по кровавой пасти и, с хрустом ударяя точно в цель, по острым клыкам, накидывает на шею зверя выдуманный огненный поводок. Затягивает потуже, чтобы не вырвался. Рассудок трещит. Маленький Тэ внутри беспомощно забывается. «Я не боюсь тебя, — подходя к поскуливающему чудовищу, полновластно заявляет Тэхен. — Не боюсь». Зверь воет. Но мальчику уже все равно. Боль, разрывающая мышцы, отныне ни в голове, ни в жизни к нему не притронется. Однажды он обязательно выпустит ее на свободу. Однажды выпустит самого себя. Однажды… Но не сейчас. Тэхен лежит на земле, зажмурив глаза. Выдыхает рвано. Ждет от сознания полного подчинения. Резь в ноге медленно начинает отступать. Сердце замедляет свой бешеный ритм. И Тэ, чувствуя, как тихая гладь окутывает его ногу, вспоминает про утерянный яркий мяч. Пытается рукой нащупать его возле своего тела. Хлопает по листве, не отрывая лица от земли. Но нет его нигде. Есть только… — Твое? Чужой равнодушный голос появляется из ниоткуда. Тэ, широко раскрыв глаза, словно маленький олененок, шарахается от возвышающегося над ним человека, что крутил в руках укатившийся мяч. В испуге отползает назад, абсолютно не ощущая боли. Отталкивается от земли травмированной ногой и волочит свое тельце, сгребая под собой листья вперемешку с землей. Движется инстинктивно, пока спиной не натыкается на стоящее позади дерево. Он поджимает колени к груди, в то время как чужие ботинки молча возобновляют свои шаги. Незнакомец целенаправленно приближается к загнанному в тупик мальчишке. Тэ пытается рассмотреть его, но яркий луч солнца, прорывающийся сквозь кроны, ослепляет весь обзор. Тэхен смотрит и не видит черты лица, которые так любит рассматривать в чужих людях. Эмоции, отражающиеся в мимике стоящего напротив, полностью скрыты под черным тонким платком. Перед Тэ, словно эфемерная тень, стоит — безликая человеческая фигура, не желающая являть ему свой истинный облик. — Тебе не стоит играть здесь одному. Незнакомец, склонив голову, делает еще один шаг к зашуганному ребенку и, заметив, как тот резко дернулся, с долей улыбки достает из кармана небольшой нож. В этот момент Тэ желает слиться с древесной структурой. Его позвоночник уже практически врос в шершавое дерево, в которое он всеми силами сейчас вжимался, норовя сбежать от лезвия, сверкнувшего буквально в двух метрах от его лица. Темная фигура смотрела безотрывно, даже не моргала, а затем красноречиво-медленно начала проводить острием по желтой резине. Тэхен в неверии следил за чужой рукой, движущейся уверенно и плавно. Следил и думал, насколько больно могло бы быть сейчас бездушной вещи, имей она разум? — Чужое должно оставаться чужим, — выплевывает незнакомец и, резко вытаскивая лезвие, бросает мальчишке продырявленный мячик. — Но это не означает, что чужое нельзя покалечить. Убирайся. Здесь не безопасно для таких, как ты. Тэхену показалось, будто ему в лицо сейчас плюнули. Он бешено бегает по скрывающемуся за темной тканью незнакомцу, чей сосредоточенный взгляд загораживает яркое пятно света. Спасительно хватает в руки испорченный предмет и, прижимая его к груди, продолжает упорно вглядываться в стоящую над ним высокую тень. — Каких таких? — злость по крупицам окутывала Тэхена. Мальчик давно заметил, как часто начали загораться собственные щеки. Как приступы мгновенной ярости накрывали все его тело. Как дыхание становилось более учащенным. Как пальцы болезненно сжимались, желая физически нанести кого-нибудь увечья. — Что значит для таких, как я? — Домашних, — холодно и безразлично. — Тэхен, где ты! Мальчик дергает головой в сторону прозвучавшего эха. Бег отца слышался совсем близко, потому Тэ, слегка выдохнув, вновь возвращает внимание к незнакомцу, который уже медленно отдалялся от их места встречи. — Почему вы назвали меня домашним?! — нахмурив брови, зло выкрикивает ребенок в вдогонку резко остановившейся спине. — Почему? Незнакомец приподнимает бровь. Желает в последний раз взглянуть на взвинченного мальчишку, но одергивает себя. Думает несколько секунд: пытается подобрать необходимые режущие слова, чтобы этот домашний мальчик больше никогда не захотел сюда возвращаться. Чтобы этот лес навсегда вычеркнул из своего сердца. Он видел, как тот смеялся и восхищался природой, наблюдал за чистой детской радостью издалека. Радостью, которую сам никогда не испытывал. — От тебя разит уютом. Аж, до тошноты, — жестко и уничижительно. Тэхену не нужно было видеть лица незнакомца, чтобы прочувствовать на себе все его презрение и дикость. — Тебе здесь не место. Для этих мест ты чужой. А что делают здесь с чужими, я показал тебе наглядно. Мальчик по наитию бросает взгляд на дыру, проделанную в мяче. Сглатывает и, с бешеной злостью сжимая подарок родителей, намеревается что-то ответить. Вот только резко подлетевший отец прерывает пламенную речь ребенка, что безмолвно опускался на мрачное кипящее дно. Тэхен не понимал, что именно ощущает. Не мог словами описать картину целостно. Он мог лишь нарисовать — изобразить карандашом то, чему не находил четкого объяснения. Объяснения гневу, которого еще никогда так полноценно в своей жизни не чувствовал. — Тэ, я звал тебя, почему ты убежал?! — глаза Джиху в тревоге останавливаются на черном глубоком взгляде сына. Там что-то страшное, неизъяснимое. Отец смотрит и не верит. — Ты сильно ценишь этих животных. Настолько сильно, что даже не замечаешь, как превращаешь нашего мальчика в одного из них. Один из них. Но все же чужой. Мужчина, не желая верить словам супруги, резко отводит взгляд от безмолвной бездны напротив. Насильно выкорчевывает родной голос из собственной головы. Отвлекается на мяч, потерявший свою значимость несколькими минутами раннее, а после переводит внимание на припухшую лодыжку младшего. Джиху бранится, бубнит себе что-то под нос, качая головой. Но мальчик не замечает этого. Не слышит. На маленьком лбу лишь явственно проступали синие венки от напряжения. Старший Ким с не понимаем прослеживает за детским взглядом, медленно поворачивает голову и в который раз уже за последний час замирает, едва увидев человека, стоящего неподалеку к ним спиной. Взрослое сердце делает бешеный удар. Незнакомец слегка поворачивает голову в бок, приспускает бандану с лица и доходчиво проникает в голову старшего Кима. — Не приходите сюда больше. Это опасная территория, и вам прекрасно это известно. Тэхен, выглядывающий из-за широкого плеча отца, видел лишь профиль своего обидчика. Это оказался мальчик гораздо выше его ростом и крепче по телосложению. Восьмилетний ребенок был грубым. Но только сейчас, когда пелена злости медленно начала спадать, маленький Тэ смог распознать в чужом голосе незрелые детские тембры. На секунду ему привиделось, что они с этим мальчиком чем-то похожи: чем-то более внутренним. Но по-прежнему оставались друг другу чрезмерно чужими. — Я забуду лицо вашего сына. И забуду то, что видел вас здесь. Исключительно, из уважения к вам, господин Ким. Помните, под защитой находитесь только вы, а не вся ваша семья, — и больше не говоря ни слова, ребенок, вновь натягивая на лицо бандану, скрывается в гуще леса. Сотрет. Выжжет. Выбьет из памяти. Чонгук забудет. Как и обещал.