Рассеивая сумрак

      Нуска вместе с Ив покинули и без того потрёпанный жизнью дворец. Сначала они прогуливались по саду: несмотря на грядущие холода, всюду цвели необыкновенные кустарники и деревья. Лепестки опадали, напоминая Нуске проведённые в горах месяцы.       — Зачем ты прибыл? Почему Леми оказался отравлен как раз в тот момент, когда ты был в Фасиде? Что ты замыслил?       Нуска со вздохом повернулся к сифе лицом. Разглядеть выражение её лица было невозможно из-за накидки. Красивое синее платье было ловко подобрано по фигуре, а волосы собраны в причудливую причёску. Длинные ленты вились в её волосах и падали на плечи.       — Неужели ты думаешь, что и это подстроил я, Ив?       — Для тебя — сурии Ивьера! Я будущая жена Леми, который сядет на троне Фасида!       — Я бы поспорил… — протянул Нуска, а затем покачал головой. — Нет, Ивьера, что тогда, что сейчас я могу лишь догадываться о том, кто стоит за этим.       — Я навела справки. Я спросила у самого Энки, Нуска. Вы были знакомы в Сонии и даже вместе пересекли Глухое море. Он мог сделать это для тебя. Что, не вышло окрутить эрда, так ты взялся за Леми?       Нуска схватился за лицо и рассмеялся. Духи! До чего слепа эта женщина! Ей бы следовало снять повязку не с глаз, а со здравого смысла!       Однако он задумался. И решил поставить себя на место этой девушки.       — Ты считаешь меня виновным во всех своих бедах, потому что я каждый раз оказывался рядом, не так ли? Когда тебя предал Леми. Когда обезобразили твоё лицо. Знаешь ли ты о том, что я дважды спас твою жизнь?       — Да лучше бы ты не спасал меня! — закричала она в ответ. — Моя семья отказалась от меня! По пути в обитель я чуть не умерла! Все презирали меня, что учителя, что ученики, единственным, кто хоть иногда перебрасывался со мной парой слов, был Леми! Но знаешь, что он сказал мне за день до того, как ты покинул обитель?! Что ему не было до меня никакого дела! Что он общался со мной только для того, чтобы подобраться к тебе поближе! Знаешь, как я себя чувствовала?!       — Сурии Ивьера, — со вздохом отвечал Нуска. Он поднял голову и заглянул ей в лицо. Пускай их разделяла накидка, но лекарь надеялся, что она увидит в его глазах искренность. — Я ненавижу Леми. Он мечтал о том, чтобы превратить меня в своего раба, в своего личного лекаря, мечтал о том, чтобы воспользоваться мной. Это не любовь. И будь ты на моём месте, ты бы тоже не пожелала, чтобы тебя по его воле повалили в снег ночью и пытались…       Нуска не закончил, потому что считал невежливым говорить такое женщине. Несмотря на то, что Ивьера была очень упряма, она всё же настойчиво спросила:       — Ты клянешься всеми духами, что никогда не пытался завладеть вниманием Леми?       — Клянусь, — без колебаний отозвался Нуска, а затем добавил. — Да и Леми не тот человек, который мог бы заслужить каплю внимания от кого бы то ни было. И тебе тоже советую забыть о нём. Не знаю, что тебе обещали, но он не сможет стать главным сурии воды, если будет женат на сифе.       Ив опустила голову и стиснула кулаки. Нуска почувствовал сильный выброс земляной дэ.       — Я не так глупа, как ты думаешь, Нуска. Но я всё равно ненавижу тебя. Я каждый раз задаюсь вопросом, как бы сложились наши отношения, не будь тебя. Нуска, ты не представляешь, он… по ночам он ходит по плохим местам. Он развлекается там. И развлекается не так, как… другие мужчины.       Нуска понимающе кивнул и отвёл взгляд.       — Он плохой человек, он будет плохим главным сурии. Мой совет: забудь о нём. Да и как ты понимаешь… ни ты, ни другая женщина не привлекают его… в романтическом смысле. На моём месте мог быть любой другой, Ивьера. Мне очень жаль, что я подпортил твою жизнь, но я сделал это не намеренно.       Она долго молчала. Её плечи дрожали от порывов холодного ветра, полы платья обрисовывали её тонкие ноги. Сейчас она казалась Нуске самым одиноким во всём Фасиде человеком.       — Мои… шрамы. Их нельзя излечить, да?       — Это не под силу ни одному лекарю.       Ивьера взмахнула руками, резко развернулась на каблуках и отправилась ко дворцу. Затем на секунду она застыла, будто размышляя о чём-то, и пошла в сторону города. Нуска смотрел ей вслед и действительно о многом сожалел. Однако он размышлял в совершенно другом ключе:       «Если бы нам не встретился Леми, мы могли бы стать неплохими друзьями. Человек, в котором так долго живут любовь и ненависть, способен на многое».       Однако разговор закончился не на самой плохой ноте. И Нуска всё ещё был преисполнен надеждой прогуляться по самым злачным местам этого мокрого городишки!       Сначала Нуска как следует нагулялся по городу. Он долго разглядывал рыболовные и ювелирные лавки: да за такие вкусности и украшения удавили бы даже в столице! Ещё и фасидцы отнеслись к чужеземцу куда гостеприимнее. Видимо, когда тебя не ведут под конвоем на трибунал, расположение окружающих увеличивается в сотни раз…       По коротким разговором Нуска узнал, что фасидцы редко покидают свою родину. Многие из них с интересом расспрашивали о путешествиях Нуски:       — Правда ли, что в столице на месте дворца самое настоящее пепелище?       — В Карборе гладкие как стекло дороги и дома из металла?! Невиданно!       — Сифы поклоняются духам и даже проводят ритуалы?! В нашем-то веке!       — А как же живут в Сонии?       И только на последний вопрос Нуска каждый раз долго молчал, прежде чем ответить:       — Там… Всё совсем не так, как в Скидане.       И большее не смог из него вытянуть ни один старик или ребёнок. Лишь оказавшись вновь дома, Нуска понимал, какой же бездной была его жизнь в Сонии. И в честь своего возращения на родину… Нуска наконец-то решился напиться!       Нуска неплохо чувствовал себя в одиночестве, однако изредка ловил себя на том, что оглядывался и пытался окликнуть Оанна. В какой-то момент даже стало грустно — Нуска слишком привык к этому мальчишки, который не раз вытаскивал его целым и невредимым из многих передряг…       Оказавшись в одной из таверн, Нуска сначала много пил, а затем поймал себя на том, что уже находится в компании одного фасидца. Тот много говорил, много спрашивал. Узнав, что Нуска — именно тот лекарь, который присутствовал на суде, он воскликнул:       — Неужели эрд так и сказал?! Не слишком ли это жестоко по отношению к фасидской аристократии?       Нуска задумался, громко ударил стаканом по столу и сказал:       — Чтобы быть хорошим человеком, необходимо чувствовать ответственность за свои жизнь и поступки. Но чтобы быть хорошим правителем, нужно чувствовать ответственность за жизни и поступки всех людей вокруг.       Мужчина нахмурился, насупил брови, но отступил:       — Да вы философ! Но не знал, что вы поддерживаете эрда. Сейчас мало кто открыто высказался бы в его защиту. Ведь он бросил свой народ в самый тяжёлый момент. А ещё он…       — Безднова тварь? Но позвольте, не будь он бездновой тварью, как скоро мы бы стали частью Дарвельской империи?       Собутыльник приуныл. Залил в своё горло ещё пол пинты и подтвердил:        — Так-то оно так, но господин, нравы людей сложны. Им не объяснишь, что эрд с рогами и хвостом — это хорошо, пока он воюет на нашей стороне. Для них лик эрда — лик доброго батюшки, а не клыкастого чудовища…       Нуска тоже взгрустнул. Да, он не любил эрда, но… только сейчас к нему стало возвращаться понимание того, за что он ценил этого мужчину. Дело было даже не в любви с вожделением, просто…       «Он говорил о невероятных вещах с преисполненным уверенностью лицом. Он был готов перевернуть весь мир, чтобы добиться справедливости и правды. Он был готов пожертвовать собой, чтобы защитить свой народ. Я не могу пожелать своей родине лучшего правителя».       Пьяный Нуска раскланялся перед незнакомцем, а затем отправился прогуляться. Справив малую нужду в отведённом месте, лекарь краем глаза заметил мелькнувшую среди гуляк знакомую фигуру.       «Ха-ха, Нарид! Настало время для мести. Я прослежу за тобой и выведаю все твои секраты, так и знай».       И пьяный Нуска очень долго плёлся меж проулков, преследуя первого помощника. Старик был осторожен. Он часто оглядывался, прислонившись к одному из фонтанов, он скрывался за порослью цветущих лиан. Его взгляд был холоден, а поступь легка. Ну не зря же он отвечает за внутреннюю политику Скидана!       Застыв в тени одного из домов, Нуска с удивлением наблюдал за тем, как Нарид заходит в жилище и здоровается с женщиной и детьми.       — Папа! Папа! — кричали они.       — Дорогой муж! — вопила женщина.       А Нуска недоумённо приподнимал бровь, пытаясь вникнуть в происходящее.       Когда же они подошли ко второму дому и ситуация повторилась… И Нуска вновь услышал возгласы: «Папа! Муж! Папа!» — у лекаря стали закрадываться некоторые сомнения…       «Вот это он даёт…! Неужели наш праведный Нарид живёт на несколько семей и имеет так много детей?! А это вообще законно?!»       Когда Нарид покинул пятый по счёту дом, он остановился в проулке и громко сказал:       — Ну как, налюбовался, Нуска? Хотел выведать мои слабости? Ну так вот они.       Нуска, хмурясь, вышел из тени под свет блёклых ночных фонарей. Возможно, он и хотел о чём-то спросить, но все слова мигом улетучились из его головы.       Нарид развернулся. Только теперь Нуска мог видеть, насколько же старым и уставшим он выглядит: сутулый, с тёмными кругами под глазами, с морщинами на лице; он заговорил:       — Да, у меня несколько семей и много детей. Что предосудительного вы видите в этом? Мой род не так известен. Я из безродных. И я хочу, чтобы мои дети жили в достатке, будучи потомками первого помощника Скидана.       Нуска на секунду растерялся, но ответил:       — Многие думают… Что вы и Вильна…       Нарид вздохнул и отвернулся. Нуска редко видел, чтобы этот старик выражал какие-то эмоции, однако сейчас в его глазах скользнуло раздражение.       — Она молода и горяча. Знатна. Она — арцентка, а я — фасидец. Мы не можем ни жениться, ни иметь детей, Нуска.       — Кто вам об этом сказал? Почему бы и не попробовать? — с ухмылкой отвечал Нуска. Он подошёл ближе и хлопнул фасидца по плечу.       Однако Нарид, чьё лицо потемнело, отвечал:       — Лучше разберитесь в своих отноешниях с эрдом, Нуска. Видят духи, вы не можете ни дня прожить друг без друга. Можете сколько угодно воротить нос, делать вид, что ненавидите его, но он — единственный, кем заняты ваши мысли.       На этих словах Нарид резко развернулся и буквально растаял в воздухе. Распавшись на капли воды, он утёк в водосток. А Нуска топнул ногой и воскликнул:       — Научите меня так легко уходить от неловких разговоров!       После всего произошедшего Нуска отправляется обратно в таверну, ведь ночевать ему было больше негде. Один дворец был разрушен его рукой, а второй — из-за него!       Многие знатные господа в этот вечер ютились в соседних комнатах. Они охали и ахали, недовольные местным обслуживанием, жёсткими постелями и сквозняком. Один Нуска, растянувшийся на матраце, был доволен сполна:       «Энки наказан, секреты Нарида мне известны, однако же…».       Неприятное тягучее чувство поднималось от живота вверх. Нуска сглотнул, мысленно попрекая себя: «Как тяжело быть молодым! Когда же я уже состарюсь и все эти желания…».       Его рука скользнул вниз. В комнате было темно и тихо, лишь соседи изредка нарушали спокойствие воплями о найденных тут и там насекомых или грызунах. Один Нуска был занят самим собой, а именно…       «Кажется, Минхэ когда-то учил меня тому, как побороть желание тела, но…»       Внезапно в дверь постучали. Не успел Нуска отозваться или отворить её, как на него накинулись: придавили к кровати, а тёмной дэ сковали его руки. Нуска был бы рад сказать что-то против, но и рот его заняли — горячий язык рира скользнул меж губ.       «Ах, нет, Нуска, нет, ты не можешь…»       Ноги сучили по простыням. Желание поднималось всё выше и выше по телу до головы, занимая все мысли. Тело горело огнём. Нуске казалось, что его обнимает не рир, а арцент или само пламя.       Нуска был бездново пьян. Его рука не останавливалась ни на секунду. Он уже не боялся того, что кто-то из соседей может услышать постыдные звуки, срывающиеся с его рта — он хотел отдаться этим чувствам без остатка. Вся его ненависть и гордость растворились на дне бокала.       Жаркий поцелуй не прекращался. Как цветок, он завязал бутон, а затем цвёл, бросая горящие лепестки на измученное тело лекаря. Он боялся, он не хотел, но жаждал этого так сильно. Прожив так много лет аскетом, он не мог удержаться даже от секундного удовольствия.       Когда его рука вдруг застыла, он уткнулся в подушку, издав сдавленный стон. Его пальцы были перепачканы, как и мысли. Нуске казалось, что весь он грязный с головы до ног, ведь… в комнате никого не было.       Это была его фантазия. Отвратительная, непристойная, но доставившая ему такое удовольствие, о котором он не мог и мечтать.       Под утро протрезвевший Нуска выбрался на берег. Ему хотелось смотреть на море в ожидании нового путешествия. Он должен был подготовиться. Волны набегали на берег, все мысли в голове плавились. Лекарь был растерян как никогда.       Однако жизнь не жалеет. В самый неподходящий момент один из фасидских стражников незаметно подобрался сзади и хлопнул Нуску по плечу. Он сказал:       — Лекарь Нуска, меня попросили забрать сердце дракона на хранение.       Нуска же, долго ждавший этого момента, только усмехнулся и ответил:       — Хорошо. За этим я и прибыл.       Он выудил из кармана булыжник и отдал стражнику. Тот некоторое время стоял, уставившись на Нуску. Тогда ему пришлось пояснить:       — Сердце дракона — это камень, разве не знали? Забирайте и прячьте, где хотели.       Стражник поворчал, но смирился. Он ушёл, а Нуска остался в одиночестве на берегу. В его мыслях был хаос. Его длинные белоснежные волосы путались от порывов ветра, щекотали щёки и плечи. Просыпались птицы, гонимые голодом, они гнали облака и волны в поисках пищи.       А Нуска продолжал сидеть, съедаемый самыми противоречивыми чувствами, которые ему приходилось испытывать в своей жизни.