* * *
После осады Эрьяры Нуска был продан сонийскому аристократу. На корабле они сначала шли по водам океана, а затем вошли в Глухое море. Первые две недели своего путешествия Нуска напрочь забыл. Он лишь помнил, как его рвало, как ему было холодно, как ужасно воняла его каюта, как сильно его укачивало, когда он укладывался спать в подвесной гамак. Однако на голом сыром полу спать было абсолютно невозможно — то там, то здесь кто-то втихую справлял нужду или прочищал желудок. Еда была такой отвратительной, что проще было не есть. Да и какой смысл есть, если через полчаса невносимой тошноты все точно выйдет обратно? Матросы и пассажиры, которые чувствовали себя лучше, без проблем добирались до отходного мечта на носу корабля. Нуска же большую часть времени был просто не в состоянии подняться. Когда Нуска уже начал думать, что здесь и встретит свою смерть, в грязном углу наедине с крысами и червивыми галетами, ему повезло. Но можно ли было это назвать везением? Капитан корабля простыл после того, как слишком долго находился на мачте ночью. Видимо, ему это казалось на редкость романтичным — торчать на мачте ночью и любоваться звездами. Так как он был фасидцем, то ни морская болезнь, ни страх упасть за борт его не мучили. Нуска был единственным лекарем на корабле. Впервые за несколько недель путешествия он смог принять ванну и переодеться в сухую чистую одежду. Лицо Нуске гладко выбрили, волосы собрали в тугой хвост, выдали какие-то древние приспособления, которые они считали пригодными для лечения, а затем затолкали Нуску прямо в каюту капитана. Там было тепло и сухо. Не воняло. Не пахло отсыревшей и гниющей древесиной или отходами. Ковер, диван, письменный стол и кровать — Нуска впервые за путешествие увидел эти блага цивилизации. Сначала капитан не обращал никакого внимания на Нуску, который, покачиваясь от голода и тошноты, медленно лечил его легким прикосновением ладоней к спине. А затем фасидец обернулся на Нуску, усмехнулся и громко сказал: — Такой симпатичный лекарь — это просто дар небес. Попрошу помощников переселить тебя в отдельную каюту. Да и мой кашель так быстро прошел. Наверняка ты невероятно одаренный лекарь, когда не присмерти. Нуска только усмехнулся в ответ, но не нашел в себе сил для того, чтобы что-то ответить. Лишь поклонился и еле слышно поблагодрил. Жизнь Нуски заметно улучшилась. К постоянной тошноте пришлось привыкнуть, но зато еда стала напорядок лучше. Да и чтобы посетить отходное место теперь не нужно было балансировать на носу корабля в недежде, что тебя не смоет в море без штанов. Хотя что в штанах, что без — перспектива была совершенно непривлекательной. Почувствов себя лучше, Нуска стал много времени проводить на кухне. Там работал совсем молодой мальчишка-арцент, который присоединился к команде в Скидане. Он и сам был скиданцем, когда большая часть матросов и пассажиров были сонийцами. Нуска наконец мог перекинуться хоть с кем-то парой слов. — Сколько тебе лет? — Четырнадцать, господин. Вот, попробуйте вот это — я как раз сейчас готовлю для капитана. — А твои родители? Семья? Как ты вообще оказался здесь? — Да у меня никого нет. Но я арцент и умею готовить. Мне обещали хорошо заплатить. Затем я вернусь на следующем корабле обратно в Скидан и заживу как аристократ. Нуска улыбнулся. Когда-то и он мечтал лишь о доме да о золоте. Ради спокойной жизни можно и помучиться месяц другой в море. Всяко лучше, чем всю жизнь провести в нищете. — А зовут тебя? — поинтересовался Нуска, пока уплетал свежую рыбу, только пойманную за бортом. — Можно просто Кок. Все так меня и зовут, — улыбнулся мальчишка. Нуска стал проводить на кухне довольно много времени. Мальчишка не был против — Нуска не выпрашивал еду, не бедокурил, часто помогал. Они много разговарили о Скидане, а Кок пытался объяснить Нуске, как этот корабль ходит по волнам без парусов и гребцов. — Корабль плывет сам по себе за счет дэ капитана Энки. Все говорят, что он — морское божество, он потомок Энлиля, а еще кто-то из его предков был родом из морского племени. В общем, он мастер во владении водяной дэ, а запасы его дэ безграничны, особенно в океане. Однако как только мы зайдем в Глухое море, придется раскрыть паруса. Как господин должен знать, в Глухом море нет источников дэ, нет рыбы. Там обитают плотоядные утукку, а на десятки километров вокруг нет ни клочка суши. Нуска очень живо представил себе бездонную чашу, наполненную соленой водой и зубастыми змеями. Его передернуло, он фыркнул и замотал головой. — Надеюсь, мы быстро минуем это Глухое море… — проворчал он. Кок улыбнулся и взмахнул поварешкой. — Обычно на это уходит около недели. Энки не успеет истратить всю накопленную в океане дэ, а раскрыв паруса, мы поймаем попутный ветер и быстро окажемся в Сонии! Возможно, если бы все так и сложилось, то иначе сложилась бы и жизнь Нуски.* * *
Если все путешествие смешалось в голове Нуски в одну зловонную жидкую кашу, то этот день он помнил отчетливо, от рассвета и до заката. Жаркая южная звезда поднялась рано. Вонь заполнила нижнюю палубу и выгнала всех на воздух. Все незанятые делами пассажиры и матросы смотрели, как их корабль входит в воды Глухого моря. Потемнело само небо. Однако звезда все еще нещадно палила. Горячий морской воздух обжигал глотку и ноздри. «Глухое море. Здесь нет ни капли дэ. Я жил, окруженный дэ. Как же выглядит мир без нее?» Нуске казалось, что упал серый занавес. Когда-то ярко разукрашенный корабль был серым. Лица людей — белыми. А вода за бортом — черной. Нуска будто рассматривал черно-белую картинку в книге. Стало очень тоскливо. Но сердце не замедлило ход, а наоборот занялось в диком темпе. И через несколько часов Нуска не слышал ничего, кроме бесконечного биения собственного сердца. Он застыл на палубе. Все бегали вокруг и что-то кричали. А затем корабль встал. — Штиль. Это было единственным словом, которое понял Нуска из многочисленных возгласов сонийцев. Первые несколько дней все шло хорошо. Нуска видел, что их корабль хоть и медленно, но идет вперед. На мачте стоял Энки. Как Нуска понял, он пустил в ход свою дэ. Вечером капитан спустился на верхнюю палубу. Он собрал всех, чтобы начать длинный рассказ, восхвалявший его самого. Кок устроился рядом и переводил Нуске: — Штиль — это неприятно, но я — морское божество. Мне подвластна вся морская стихия, весь океан и все моря принадлежат мне. И мы будем первой командой, которая перебралась через Глухое море без попутного ветра. Мы покажем, что это возможно. Так что не бойтесь и занимайтесь своими делами. Путешествие займет больше времени, но провизии нам должно хватить. Однако вечером Нуска узнал, что имел в виду капитан Энки под «провизией». Нуске снова подали червивые галеты — раскусить их было той еще задачей, такой же сложной, как и проглотить эту мерзость. Многие матросы ели в темных углах, лишь бы не видеть, как по их еде ползают личинки. Раз в день Кок готовил особое варево — из полупротухшей рыбы и чечевицы или же из солонины и иной крупы. На самом деле, как признался Кок, в это варево кидали практически все съестное, что было на корабле. Да и сама вода была не первой свежести. Сейчас все фасидцы были заняты тем, что помогали Энки толкать корабль вперед. Поэтому им всем пришлось пользоваться полустухшей водой, в которой, казалось, через пару дней тоже что-нибудь заведется. Не личинки, так зубастые змеи-утукку. На седьмой день в Глухом море их корабль встал. Капитан больше не созывал команду, не появлялся на мачте. Начался голод. По кораблю разошлась жуткая заразная болезнь — Нуска из своей каюты слышал, как каждый день за борт выбрасывают трупы. Он был бы и рад помочь хоть кому-то, но… его собственная дэ подходила к концу. Он уже вылечил себя и вылечил Кока, а на остальных у него просто не хватило дэ. Ее запасы истощились так же быстро, как запасы еды и воды. Вскоре Нуску позвали, чтобы вылечить того самого капитана. Нуска нашел его в очень плачевном состоянии — у него был жар, он лежал в кровати и не мог подняться, а с его широкой загорелой груди стекал пот. Последние капли дэ Нуска потратил на то, чтобы спасти Энки. А что было дальше? Дальше всех ждала смерть. Нуска многое повидал в своей жизни. Он голодал, жил в трущобах, участвовал в битвах, но… мореплавание оказалось ему не по плечу. Как и многим другим несчастным, умиравшим день за днем. Моряки уже подумывали о том, что это проклятие небес. Что Энки, прозвав себя богом, разневал настоящих божеств — духов. Возможно, команда бы и устроила бунт, выкинула горекапитана за борт, но к тому моменту… живых осталось около двадцати человек, но и те были так истощены, что ходили под себя. Нуска, забившись в угол в своей каюте, поддерживал себя крупицами светлой дэ. Он находил ее везде — в крысах, в тех же личинках, даже в воздухе. Но этой энергии было так мало, что Нуска отчаялся. Хотя какие могли быть силы на отчаяние у человека, который несколько месяцев провел в мореплавании? Нуска с трудом доползал до горшка, а затем возвращался на подстилку. Вскоре в его медленно угасающий мир ворвался Энки. Он утащил Нуску в свою каюту, а там накормил остатками еды. Капитан, как и Кок, знал скиданский. Он спросил: — Ты сможешь спасти нас? Нуска нахмурился. Как только он поел, жар охватил его тело. Он с хриплым смешком сказал: — Это ведь вы — божество. Вы должны нас спасти. — Моя дэ… она закончилась. — Вы наполнили бочки водой? Энки замялся. Его брови взметнулись вверх, а глаза забегали. — Я… потратил всю дэ на то, чтобы двигать корабль. Нуска, развалившийся на господской кровати, расхохотался. — Вы даже не подумали о том, что у нас может закончиться вода?! Вот это божество! Энки вздернул нос. Несмотря на жизнь впроголодь, он все еще выглядел замечательно. Упругие грудные мышцы выпирали из-под распахнутой белоснежной рубашки. Волосы, собранные в хвост, были перекинуты через плечо. Золотые глаза светились гордостью и силой, а прямой как линия нос с высокой переносицей придавали ему благородный вид. Он был широкоплеч и высок, под его одеждой перекатывались мускулы. Нуске было невдомек, что капитан корабля питался напорядок лучше всех остальных. К вечеру послышался очередной плеск. Видимо, кто-то сбросился за борт сам, не выдержав мучительного голода и болезни. Энки, услышав это, присел на край кровати, рядом с Нуской, и стал покачиваться вперед-назад. — Нет. Я бог, нет, я не могу погибнуть в море. Я морское божество. Вся морская стихия повинуется мне. — Ложь, — плюнул Нуска. — Будь вы богом, мы бы здесь не застряли и не умерли. — Мы еще живы! — выкрикнул Энки. В его глазах мелькнул страх. — Тогда бог — это я. Ведь мы все еще живы только благодаря тому, что каждый день я вытягиваю жизнь из десятка крыс, а светлую энергию направляю в наши тела. Глаза Энки округлились. Его и без того тонкие губы превратились в узкую линию. — Так и знай, лекарь. Я не дам тебе умереть. И тем самым докажу, что я избранный. — Ну так спасите нас, достопочтенный бог, — рассмеявшись и заплакав одновременно, выдал Нуска, а затем отвернулся. Мягкая бархатная подушка, пахнувшая лавандой, отвлекала Нуску. Он вдыхал ее запах и на несколько секунд мог забыть о том, что скоро их ждет смерть. Долгая, мучительная, с ни на секунду не угасающий надеждой на спасение. Каждый раз, как корабль покачивался, в душе поднималась надежда на то, что ветер наконец наполнил паруса. Но каждый раз это оказывалось ложью. И Нуска раз за разом проваливался в бездну отчаяния, снова и снова принимал неминуемую гибель. Когда он впадал в забытье, которое с трудом можно было назвать сном, он видел ослепительные луга, сверкающие в свете звезды. Он видел леса, своими густыми кронами скрывающие путников от непогоды. Он видел города, неприступные, защищённые, в своем основании крепко вросшие в землю. А корабль — он был тюрьмой, страшной, вонючей и темной, из которой никому не сбежать. Ну разве что на тот свет. Нуска так и не очнулся. Эти сны были куда притягательнее невыносимой реальности. Он знал, что и Энки, и Кок без него могут погибнуть, но не находил в себе силы для того, чтобы разлепить глаза и увидеть новый день. Он был истощен, морально и физически. Это было хуже войны, ведь у тебя не было врага, которого ты мог ненавидеть и убить. Врагами становились собственное тело, голод и страх. Однако Нуска очнулся. Но ещё много дней он жалел о том, что тогда не умер. Он поперхнулся отвратительной на запах и вкус жижей. Приоткрыв глаза, Нуска увидел, как за ним следят полубезумные, блестящие золотом в ночи глаза Энки. Он держал Нуску крепко, не позволял ни шелохнуться, ни выплюнуть отвратительное варево. Он шептал: — Ты не умрёшь. Я не позволю тебе умереть. Я докажу тебе, что я бог. Мы доберёмся до Сонии во что бы то ни стало. Нуска почувствовал тонкую струйку темной дэ. Сначала он обратил внимание на ногу Энки — на ней явно прогрессировала гангрена. Скоро этот недоделанный бог отправится прямиком в бездну, если Нуска не придет в себя. Но… Вкус этого варева. Вскоре Нуска почувствовал, как содержимое прожигает его глотку и желудок. Лекарь вскочил и выбил миску из рук Энки. По полу разлился мутный вонючий суп. А нём была крупа, а ещё… человеческий палец. Нуска завопил, но у него совсем не было сил. Тогда Энки со слезами на глазах заткнул Нуске рот и просунул между его зубов пальцы. И он заставил Нуску пить свою кровь, пока в его теле не затеплилась жизнь, а дэ не наполнила каналы. Нуска почувствовал, как их корабль покачивает на волнах. Штиль закончился. Они поймали ветер. Прежде чем уснуть, Нуска был вынужден подлечить Энки и влить в его тело силы. Вскоре воды Глухого моря закончились, тело Энки вновь наполнилось дэ, и он направил корабль в пристань Сонии. Энки был весел. Каждый день он наполнял бочки водой и поил Нуску насильно сначала ей, а затем своей кровью. Каждый раз Нуску тошнило, но Энки затыкал ему рот и заставлял глотать. Он смотрел на Нуску в полумраке своей отсыревшей, но все ещё пахнувшей лавандой комнаты; свет лился из трюма и освещал его красивое, но измученное и помешенное лицо. Каждый день он говорил одно и то же: — Я говорил, Нуска, я — бог. Ни один бог не может защитить своих последователей, но сам бог — бессмертен. Я не мог умереть в море, ведь я и есть море. А когда Нуска вновь плевался, пытался отпихнуть Энки, то он приговаривал: — Хватит! Умерь свою гордость и прими мою помощь!