Рассеивая сумрак

      Несмотря на то, что король хотел видеть Нуску на следующий же день, ни лекарь, ни его спутники никуда не отправились. А всё потому, что Нуска спозаранку выскочил из своей комнаты, переполошил всех и принялся натягивать свои белые одежды, полы которых доходили до земли. Этот костюм чем-то напоминал кнонские наряды: длинная запахивающаяся рубаха подпоясывалась, под неё надевались штаны (невиданная для Сонии часть гардероба). Было заметно, что костюм сшит местными мастерами с использованием сонийского сырья и орнамента. Ткань была лёгкой и тонкой, когда как кнонские одежды — грубыми и тяжёлыми.       — Оанн, поправь! И рукав смялся! — громко командовал Нуска, пока сонный Оанн крутился вокруг. — И собери мне волосы!       Оанн неразборчиво мычал в ответ, но выполнял все требования Нуски. Один Риннэ сидел за столом, готовил всем бутерброды и наблюдал за этим переполохом. Когда все трое уселись наконец за стол и занялись едой, Риннэ решился спросить:       — Вы куда-то собираетесь?       — Нуска собирается, — вздохнул Оанн. Вчера пьяный Нуска успел набедокурить дома, а Оанн до полуночи не позволял ему вставать с кровати за крепкой добавкой «из-под полы». Поэтому, видимо, полукровка и выглядел таким разбитым, но зато лекарь так и пышел энергией.       — Да! Сегодня занятия в школе, — объяснил Нуска, а затем закинул в рот немного сушёного инжира.       Риннэ непонимающе склонил голову набок, но Нуска охотно принялся рассказывать:       — Я притворяюсь иноземцем из Кнона и учу детей местных плебеев грамоте и счёту. Занятия у плебеев проходят только в выходные дни, потому что в остальное время они либо помогают родителям, либо подрабатывают подмастерьями.       — Нуска… это ещё одна ваша личность? — со смешком поинтересовался Риннэ.       — Чтобы хорошо жить, надо уметь вертеться. Раб не имеет права даже покидать дом своего господина, но, как видишь, мои ухищрения действенны. У меня есть свой дом и своё дело.       Зевающий Оанн проводил их до двери, а Нуска с собранными высоко волосами в длинном белом наряде направился к городу. Риннэ последовал за ним. Чёрный ворон лекаря закружил над ними, а затем приземлился к спутнику Нуски на плечо.       — Всё-таки это странно, — заметил Нуска, бросив взгляд на свою птицу, которая так и прилипла к плечу Риннэ.       — Что вас удивляет?       — За три года эта птица не признала даже Оанна. Когда Оанн пытался погладить ворона, то тот клевал его. Он признал тебя, потому что вы оба — тёмные создания?       — Всё может быть, Нуска, — многозначительно отозвался Риннэ, но не упустил случая на глазах у Нуски почесать птицу, которая зажмурилась и с охотой подставила голову и клюв под пальцы.       Стоило звезде выглянуть из-за горизонта, как начало нещадно припекать. Нуска обливался потом под своими закрытыми одеждами и молча шёл к раскинувшемуся в низине городу. Сегодня рынка уже не было, но зато остался мусор: куриные перья, разбитые глиняные чаши и вазы, порванные одеяния и втоптанные в землю, гниющие виноград и инжир.       Нуску это взбесило. Он принялся ногами отпинывать мусор с дороги, ругался:       — Свиньи! Hvee!       Но, взглянув на положение звезды, Нуска быстрым шагом направился к воротам Керина, перепрыгивая через завалы.       Как и вчера, одетые в позолоченные латы и шлемы солдаты пропустили Нуску и его спутника без лишних вопросов, но их лица выглядели уж больно насмешливо.       Ранним утром выходного дня улицы пустовали, поэтому лекарь и его спутник направились прямиком к главной площади. Здесь количество мусора достигало своего апогея: некуда было просто ступить, чтобы во что-то не вляпаться. Шатры, натянутые вчера над рынком, просто валялись на земле вместе с прилавками и балками. У Нуски то и дело дёргалась рука к груди — ему очень хотелось обнажить оружие и смести весь город, но сделать этого он не мог.       Центральная площадь была бы красива, не будь она сегодня похожа на пустынную свалку. Остатки еды, осколки посуды, человеческие испражнения разного рода… Нуска кривился, злился, ногами пинал остатки шатров, расчищая себе дорогу.       В центре площади был установлен огромный фонтан: по нескольким округлым ярусам вода стекала вниз, а на самой вершине примостилась статуя Нинлиль. На чашах фонтана виднелись рельефы, изображавшие смертную жизнь этого духа. Вазы с цветами были расставлены вдоль тропинок, а длинная кипарисовая аллея вела мимо амфитеатра ко дворцу короля.       Обитель короля не была слишком вычурной и выделялась на фоне других построек лишь своим размером, высокими колоннами с искусно выточенными канителями на входе и резной балюстрадой на многочисленных балконах. Можно было сказать, что хоть над этой постройкой и поработали талантливые мастера, но на её возведение ушло средств и материалов столько же, сколько и на местные термы. Дворец гармонировал с простыми домами и вписывался в обстановку города. Но больше всего Нуске импонировало то, что жилище самого короля… не было обнесено стеной или забором. Любой страждущий мог подняться по ступеням на холм и упасть у самых королевских ворот, чтобы молить о снисхождении или милости.       В Керине не была проведена эта отвратительная черта, отделяющая богатых от бедных. Однако…       — Знатность и род решают всё. Исконные сонийцы имеют право голоса на всех собраниях, а плебеи — нет.       — С чего это вы вдруг, Нуска? — уточнил Риннэ, а затем тут же последовал за стремительно удалявшимся с площади Нуской.       — Думаю, я лелею мечту о том, чтобы один человек был равен другому по рождению. И лишь то, как он проживёт свою жизнь, влияло на его статус.       — Я ещё не слышал о стране, в которой был бы подобный уклад, но верю, что её возможно создать.       Нуска на секунду застыл. Он словно уловил что-то смутно знакомое в этом изречении, однако быстро эту мысль отбросил. Вероятно, он услышал то, о чём сам долгое время думал, а потому эти слова оказались близки ему.       Свернув на узкую улочку меж двухэтажных домов, Нуска долго брёл в гору, поднимался по лестницам и наблюдал, как лениво пробуждается город, как выглядывают из окон знатные и не очень сонийцы, как выползают из своих домов пекари, лавочники, работники терм. Потому что их работа была нужна даже в этот выходной день.       Нуска улыбался простым работягам, кивал им, а те радостно приветствовали его и махали руками в ответ. Каждый, кого они встретили на своём пути, был знаком с Нуской. Сонийцы стриглись коротко, их кожа легко загорала и была гладкой, как кожура яблока. Патриции брились, плебеи — не всегда. Некоторые ходили нечесаные и косматые, а совсем уж бедняки — ещё и босяком. Но они не унывали, потому что в этой стране кусок хлеба мог достаться каждому, а холод никого не тревожил даже в холодную пору. Оголодавший бедняк мог в любой момент пойти и сорвать себе фруктов с деревьев, выловить рыбы в море, попросить вчерашний чёрствый хлеб, который и так шёл на удобрение круглый год цветущих и плодоносящих садов.       Этот мир был мечтой и кошмаром Нуски единовременно.       Наконец они добрались до небольшого ветхого жилища, настолько ветхого, что его крышей были солома и хворост. Белоснежная облицовка потрескалась и осыпалась, а деревянная дверь болталась на петлях. Вместо окон было две квадратных дыры в стене.       Нуска замедлил шаг, со скрипом отворил дверь и проник в тёмное помещение. Через просветы в худой крыше пробивался свет, бросая блики на воодушевленные и взволнованные лица учеников школы.       Пять скамеек стояли друг за другом; более тридцати голов дёрнулись, когда Нуска вошёл внутрь.       Юные ученики девяти-десяти лет повскакивали со своих мест и с громкими криками бросились к своему учителю. Облепив Нуску со всех сторон, они подходили к нему по очереди: здоровались, а затем подставляли лбы для поцелуя. Учитель обязан вложить мысль в головы детей, а оттого существовала подобная традиция.       Нуска старался выглядеть серьёзнее и грознее, чем был, но его губы то и дело натягивала улыбка. Эти дети, в отличие от потомков патрициев, были просты, худы и бедно одеты, но оттого они и были Нуске ближе любого ленивого патриция.       У этих детей были надежды и цели, у этих детей был невероятный жизненный опыт за спиной. И Нуска понимал каждого из них так, как понимал самого себя. И принимал их ещё безоговорочнее, чем самого себя.       — Здравствуйте, дорогой учитель!       — Учитель, рады вас видеть!       Гомон не прекращался до тех пор, пока Нуска не поднял две ладони вверх. Послушные ученики тут же побежали занимать места: распихивали друг друга, между некоторыми началась драка за места на первом ряду, однако не прошло и пары минут, как все уселись, воззрившись на Нуску во все глаза.       Качнув головой, лекарь улыбнулся и выпустил несколько белых огоньков с руки. Мягкий прохладный свет озарил тёмное помещение, а дети с ещё большим благоговением уставились на учителя.       — Сегодня мы продолжим изучать грамоту. Я просил вас дома запомнить начертание буквы «сигма». Кто может назвать мне слова, которые начинаются с «сигмы»?       — Сад!       — Сирька!       — Солома!       — Сладости!       — Сушняк!       Нуска почесал подбородок, словно бы там была борода, и тихо хихикнул в ладонь.       — Сандалии!       — Сабля!       Расхаживая вдоль стены, заложив руки за спину, Нуска выслушивал учеников, а заодно украдкой осматривал их. Все они были босыми, в грязных серых и потёртых туниках, которые явно донашивали за старшими братьями. Что очень расстраивало Нуску: девочки не обучались в школе. Хоть его воспоминания о Скидане были покрыты белёсой пеленой, но он доподлинно знал, что в Скидане любая сурии имела право поступить в школу и уж тем более могла спокойно прогуливаться по городу. В Сонии же… ситуация была другой.       Знатных сониек обучали на дому учительницы. Мужчина не имел право не то что разговаривать с малознакомыми женщинами — лучше было даже не задерживаться взглядом на мелькнувшей в толпе хрупкой фигуре в тунике с длинными рукавами. Нуске это казалось совершенно неправильным, но ничего поделать он не мог.       Ещё одной особенностью было то, что ни один из учеников Нуски не был способен к управлению дэ. Однако… у него были некоторые сомнения по поводу одного из учеников.       Нуска ненадолго задержался взглядом на щуплой фигуре на последнем ряду. Этот мальчик, казалось, совершенно игнорировал происходящее на уроке, но с невероятным энтузиазмом следил за полётом огоньков.       — Теперь назовите мне имена, начинающиеся на «сигму».       Нуска остановился напротив окна. Сложив руки за спиной и прикрыв глаза, он стал слушать.       — Моего отца зовут Сервий.       — Моего брата Секст! Он родился шестым!       — А я Спурий.       — Я помогаю мастеру Сулле в мастерской.       Нуска задумчиво кивал, а затем спросил:       — А женские имена?       Повисла тишина. Прозвучал неуверенный ответ:       — У меня была сестра, её звали Секунда, потому что она родилась второй, но её уже выдали замуж.       — Моего отца зовут Сесилий, поэтому мою сестру зовут Сесилия…       Все притихли, а Нуска со вздохом продолжил вести урок:       — Знаете ли вы иноземные имена?       — Вы преподавали нам историю и политику! Я знаю, что предыдущего дарвельского императора звали Сигурд! Именно он прибыл в Сонию и подписал с нашим королём договор.       — Верно, ты молодец, — с улыбкой кивнул Нуска.       Мальчишка тут же замотал головой, его карие глаза блеснули, а он стал мять в руках свою восковую дощечку.       — А я знаю, что одного из князей Кнона зовут Сэберо.       — А я от отца слышал, что эрда Скидана зовут Син!       — Да! Я тоже об этом слышал! Мой старший брат был легионером, он рассказывал, что победить его невозможно, что он чудовище… Повезёт, если твой легион не столкнётся с ним…       Нуска почувствовал, как его тело машинально вздрогнуло. Пальцы коснулись стены, пробуя на ощупь прохладную облицовку.       — Ученики, вы молодцы, все ответы были правильными. Переходите к написанию «сигмы» на своих дощечках. После занятия не забудьте мне показать, что у вас получилось.       До самого полудня Нуска ходил вдоль скамеек, но ученики не опасливо съёживались, как в первые месяцы обучения, а наоборот с радостью показывали то, что у них получилось.       — Учитель Нуска, посмотрите, как вам моя «сигма»?!       — Гм… Вот здесь чёрточку подправить…       Нуска брал в руки восковую дощечку ученика, деревянную заострённую палочку и показывал ученику правильное начертание буквы. После этого ученик с большим усердием брался за дело, а Нуска мягко касался рукой его головы, снимая лишнее напряжение и усталость. Он не хотел, чтобы ученики ненавидели эти занятия — он мечтал о том, чтобы, научившись читать и писать, они сами брали в руки книги и через них узнавали, как устроен окружающий мир. Этих выходных занятий слишком мало, чтобы Нуска мог поведать им даже половину того, что знает сам, однако он мог дать в их руки сеть, с помощью которой они могли бы ловить рыбу сами.       Когда занятие подошло к концу, настало время вопросов. Нуска с лёгкой улыбкой рассказывал детям, почему кровоточит рука, если её поранить, почему рыбы задыхаются, если их вытащить на берег, или почему им нельзя есть те странные красные ягоды, растущие на краю города…       На все эти вопросы Нуска отвечал с лёгкостью, но вдруг тот самый ребёнок, в котором лекарь чувствовал дэ, поднялся с места и спросил:       — Я слышал, что Кнон не подписывал договор с Дарвелем. Что между Кноном и Дарвелем шла война, а кнонцы проиграли. Что вы чувствовали, когда вашу страну захватили?       Нуска нахмурился. Пускай он был не из Кнона, а из Скидана, но что-то внутри него шевельнулось, а маленький огонь зажёгся в районе груди.       Но Нуске пришлось подобрать такой ответ, чтобы не опорочить Дарвель и не соврать своим ученикам. Он ответил вопросом на вопрос:       — А что бы чувствовал ты, если бы в твой дом пробрались воры и сожгли его?       Ученик замялся. Он ожидал прямого ответа, но, словно что-то поняв, кивнул и сел на своё место.       — Ученики, занятие окончено. Жду вас в следующие выходные в тот же час. Потренируйтесь дома в начертании «сигмы». Можете писать букву на песке или известняком на дощечках.       — Дорогой учитель, до свидания! Пусть Энлиль и Нинлиль благословят вас! — хором на перебой отвечали дети в ответ, а затем принялись собираться по домам. Однако Нуска придержал за плечо того самого мальчишку, который задал ему самый сложный вопрос. Тот повиновался и замер.       — Ученик, как тебя зовут?       — Эмилий, учитель.       Нуска дождался, пока остальные ученики уйдут, а затем тихо заговорил, глядя на загорелого мальчишку:       — Ты ведь чувствуешь дэ, не так ли? Позволишь коснуться твоего запястья?       Эмилий уставился на Нуску во все глаза и поджал свои обветренные губы. На нём было поношенное тряпьё, коленки были разбиты, а на ногах не было обуви. Лекарь сразу прикинул, что мальчишка может быть из потомков рабов.       — У-учитель… вы же никому не расскажете? — испуганно пробормотал он, а его серые глаза расширились от страха.       — Никому не скажу. Я хочу, чтобы ты знал правду о самом себе.       Эмилий кивнул и протянул свою руку. Нуска коснулся запястья, почувствовал под своими пальцами быстрый пульс мальчика, а затем и еле ощутимую дэ. Улыбнувшись, Нуска с радостью в голосе сообщил Эмилию:       — Ты карборец. Твои каналы очень слабы, но ты можешь развить их. Из всех учеников ты единственный…       — Меня отправят в рудники, да, учитель…?       Нуска опешил и сглотнул. Он отпустил руку своего ученика, его взгляд потяжелел. В Скидане любой мальчишка был бы счастлив узнать, что он — сурии, но здесь…       — Никому не говори. Однако если твои силы будут расти, то другие сурии смогут это почувствовать. Если это случится, уходи из Керина. В Сонии есть много деревень, где сурии могут жить в своё удовольствие.       Мальчишка внимательно слушал, а затем подошёл к учителю, обнял его и повис на нём.       — Спасибо, дорогой учитель! Пусть Энлиль и Нинлиль направляют ваш путь!       После этого мальчик удрал, а Нуска остался наедине с собой и своими противоречивыми чувствами. Вероятно, его труд был напрасен, и ни у одного из этих детей не будет возможности когда-либо забыться за чтением книги…       — Вы закончили, Нуска?       Так же внезапно, как и пропал, так же внезапно и появился Риннэ. Нуска вздрогнул, осклабившись и бросив недовольный взгляд на этого «юношу», он процедил:       — Тебя учили манерам?! Ты можешь хотя бы делать вид, что заходишь и выходишь через двери, как нормальные люди?!       — Мне это не к чему, — покачал головой Риннэ, уставившись на Нуску своими спокойными агатовыми глазами. Он тут же предложил: — Прогуляемся?       Жар звезды угасал. День незаметно перетекал в вечер, а морской бриз и запах соли умиротворяли. Нуска и Риннэ прогуливались вдоль моря по песку, а чайки с криками проносились над их головами и висели в воздухе, балансируя на ветру. Наступил отлив, а потому птицы жадно клевали раковины на берегу, а затем дрались за сочную мякоть моллюсков.       Нуска испытывал странную тоску и пустоту в груди, когда шум волн, крики чаек, свист ветра соединялись в его голове в одну единую мелодию. Он шёл медленнее, чем обычно, практически тащил себя, пока вдруг не остановился, тихо отозвавшись:       — Я планировал наведаться сегодня в термы. Не будем заходить слишком далеко, давай повернём назад.       Развернувшись, Нуска тут же побрёл по собственным следам к городу. Однако Риннэ не пошёл за ним.       — Нуска, вы не скучаете по Скидану?       Нуска же просто вздохнул. Он знал, что Риннэ не просто так позвал его прогуляться. У этого создания были свои планы на Нуску.       Лекарь тоже остановился и встал лицом к морю. Волны накатывали на берег, желая лизнуть ноги Нуски, а ветер бил в лицо. На западе заходила звезда, а Нуска наблюдал, как красный шар тонет в море, разделявшем Сонию и Скидан.       — Иногда я ощущаю тоску, а дыра в моей груди словно становится больше с каждым годом, — откровенно отозвался Нуска. Он не видел никакого смысла врать бессмертному созданию. — Обычаи сонийцев чужды мне. Я никогда не смогу к ним привыкнуть.       Риннэ подошёл ближе и коснулся плеча лекаря, словно желая поддержать. Он спросил:       — Как много вы помните о своей жизни в Скидане?       — Я помню своё детство. Помню покойных отца и мать. Обрывками помню учителя Минхэ. Помню своего названного брата Вьена. Возможно, сейчас… я бы хотел знать, жив он или мёртв. Отослав меня сюда, он предал доверие Дарвеля и Тиамы. Я понял это спустя пару лет, проведённых тут, когда моя память перестала напоминать дырявое решето, а хотя бы сложилась в подобие испорченной фрески. Отправляя меня сюда, он рисковал своей жизнью.       — Тогда мы могли бы отправиться на его поиски?       Нуска с улыбкой покачал головой и стремительно отвернулся. Звезда ослепила его, а белые пятна замельтешили в глазах. Он смотрел в песок, погружал в него свои сандалии, пальцы ног, пока говорил:       — Я не смогу отыскать его. Каждый раз это он был тем, кто находил меня. Я никогда не знал и даже не интересовался тем, где он и как его дела. Я не задумывался, о чём он думает и что таится за его улыбкой. Я не хотел ничего знать, а моё неведение тешило меня и дарило спокойный сон. Мне так нравилось делить окружающих меня людей на врагов и друзей… Делить их на эти две группы, повинуясь своим чувствам. Сейчас я понимаю, что это неправильно. Он напоминал мне о моём прошлом, напоминал о том, что каждый человек смертен, что жестокость — это неотъемлемая часть борьбы за жизнь. А я… не хотел в это верить.       Риннэ тенью скользнул вперёд и так аккуратно, как мог, подцепил указательным пальцем подбородок Нуски. Пальцы тёмного создания накрыли влажную щёку лекаря.       — Вы сказали так много, а ваше сердце переполнено от сожаления. Если вы не дадите своим чувствам выход, то они погубят вас. Ваша жизнь безопасна и спокойна, но несчастна. Вы должны самостоятельно решиться на то, чтобы сделать шаг вперёд. Я не смею больше настаивать и заставлять вас.       Нуска подавил дрожь в теле. По его щекам текли нежданные слёзы, а в груди разрасталась такая тоска, что он был готов утопиться в этом необъятном море, с головой уйти под воду, позволив волнам сожрать своё тело и опустошённое сердце. Нуска схватился за ладонь Риннэ, закрыл ей своё лицо и, глотая слёзы, кривя губы, хрипло пробормотал:       — Риннэ, если я найду способ покинуть Сонию, я последую за тобой. Кошмары изводят меня каждую ночь, видения мучают наяву, а мысли как падальщики пожирают моё нутро. Я устал жить под тремя личинами одновременно и ни под одной из них не находить успокоения.       — Я буду ждать столько, сколько потребуется, Нуска, — коротко отозвался Риннэ. Касания его пальцев были неосязаемы, но вскоре Нуска действительно почувствовал себя лучше. Утерев лицо, он сослался на то, что ему нужно успеть в термы до закрытия.       — Скоро даже ты начнёшь морщиться от запаха моих ног, — со смешком отмахнулся Нуска и пошёл к городу. Обернувшись на половине пути, он заметил, как его ворон догнал удаляющуюся в противоположном направлении фигуру Риннэ и сел к нему на плечо. Нуска с удивлением отметил, что в сгущающихся сумерках Риннэ и ворон слились в одно пятно, словно были единым целым.