Рассеивая сумрак

      Это была Эрьяра. Именно та, которую Нуска помнил: выложенная мощёным камнем, красивая и сверкающая, полная разодетых и праздношатающихся аристократов. Лекарь ожидал, что в столице его встретят военные отряды, марширующие вдоль улиц солдаты и серьёзные, нахмуренные лица сурии. Но всё было так же, как и всегда: лавочники распродавали своё барахло и съестное, ночные забегаловки постепенно зажигали огни, а люди, довольные и счастливые, спешили по своим делам. Словно войны и вовсе не было, а все слухи, случайно дошедшие до Арценты, были чьей-то выдумкой.       Огромный вооруженный отряд совсем не вписывался в эту расслабленную обстановку. Люди провожали их задумчивыми взглядами и вновь возвращались к пустой болтовне. Нуска с некоторым изумлением наблюдал за этим и в какой-то момент понял, что совершенно не рад вновь оказаться здесь.       Ему не нравились эти высокие каменные стены, эти твёрдые дорожки под ногами и эти сытые рожи богатых hvee. Пускай некоторые улочки и хранили в себе приятные воспоминания, но их было настолько мало, что в какую-то секунду Нуска просто застыл на месте, удивлённо разглядывая дома, снующих торговцев, бедняков и богатеев.       Неужели Нуска прожил здесь несколько лет? Неужели это место называл домом? Сейчас, вновь попав сюда, лекарь не смог припомнить ни одного хорошего воспоминания из своей прошлой жизни.       Он был бедняком и изгоем, привлекающим слишком много внимания своей внешностью. Он умел лишь то, чему когда-то обучил его отец, — лечить. Медяки, которые он зарабатывал, в тот же день уходили на еду, свечи, тряпьё и мыльные корни. Изредка случалось, что больной оказывался щедрым — тогда Нуске выпадал шанс выпить и отведать кусок поджаренного с маслом мяса. Так и проходили дни, недели, месяцы.       И Нуска, застывший ровно напротив своего старого обветшалого жилья, сейчас раздумывал над тем, что… практически все восемнадцать лет своей жизни он ничего не видел и был несчастен, даже не осознавая этого?       Нуску настолько поразила эта мысль, что он так и продолжал стоять, пока другие отряды стройными шумными рядами проходили мимо. Члены четвёртого отряда просто стояли поодаль, дожидаясь, пока их командир сдвинется с места. Оанн же оказался смелее остальных — он подошёл и снова коснулся волос лекаря пальцами.       — Господин Нуска, ваши волосы уже почти белые. Остальные начинают задавать вопросы.       Лекарь только поморщился и накинул на голову капюшон, а затем, всего на несколько секунд повернувшись к своему отряду, бросил через плечо:       — Да, верно, я не арцент, а хаванец. Если кого-то подобное не устраивает, то это может стать хорошей причиной, чтобы покинуть войска и присоединиться к местной страже.       Солдаты только вылупили глаза от такой дерзкой прямолинейности. Разве офицер может так просто сознаваться в таком проступке? Не отправится ли Нуска после этого под трибунал? И не сочтут ли их причастными к обману, если они примут решение остаться в отряде сурии, посмевшего обмануть все военное командование?       Нуска же почувствовал, будто с его плеч свалилось сразу несколько неподъёмных мешков. Наконец-то он снова свободен, наконец-то может не притворяться тем, кем не является. И, потоптавшись ещё немного напротив покосившегося и криво сложенного деревянного домишки, лекарь уверенным шагом направился дальше.       Ничто не держало его здесь. И не было ни одного воспоминания, которое смогло бы заставить его задержаться у этой хибары хоть ненадолго.       Отряд Нуски вновь стал меньше. Оанн, Ойми, Варла и Гард решили продолжить свой путь на границу в рядах четвертого отряда, а остальные предпочли его покинуть. И тогда лекарь во второй раз испытал облегчение: чем меньше людей будет под его командованием, тем лучше.       Нуска не стал вместе со всеми разбивать лагерь и воздвигать палатку у городских стен. Он просто пару минут понаблюдал за работой своего отряда, а затем скрылся в толпе. Лекаря манило странное ощущение чужого присутствия — оно гнало его дальше, вглубь города, на оживлённые улицы.       Этим вечером проходя под одним из фонарей, Нуска выхватил взглядом из толпы облачённую в плащ фигуру. Они шли навстречу друг к другу и, в тот момент, когда поравнялись, застыли плечом к плечу. Не сговариваясь, они обменялись взглядами, внимательно изучая лица друг друга.       — Нуска.       — Вьен.       Лекарю было трудно предположить, по какому судьбоносному стечению обстоятельств они оба могли оказаться здесь в один день и один час.       — Верно, ты думаешь, что я тебя преследую? — с усмешкой проговорил арцент.       — А разве это не так? — переспросил Нуска. Он не ожидал, что брат решит оправдываться.       — Ты никогда не задумывался, почему две повозки могут ехать, не сворачивая, по одному и тому же пути, а, Нуска? — продолжая усмехаться, тихо поинтересовался Вьен. Его тонкие брови взметнулись насмешливо вверх, а глаза опасно блеснули.       — Я не люблю сложные сравнения. Может, старший брат выразится попроще? — с нажимом сказал Нуска и натянуто улыбнулся в ответ.       — Потому что они направляются в одно и то же место, — покачав головой, разъяснил Вьен таким тоном, будто разговаривал с тупым. — Пойдём.       И Вьен, нисколько не смущаясь, развернулся на месте, чтобы продолжить свой путь в противоположную сторону — туда, куда шёл Нуска.       — Если ты хочешь отомстить мне или… — повысив голос, начал лекарь, но не успел закончить — Вьен замотал головой и нахмурился, оглядываясь по сторонам.       — Будь тише. Я не собираюсь сегодня обнажать оружие. Поговорим.       Нуска не знал, что предпринять, но, кажется, ему не оставляли выбора. Да и между ними действительно имелось слишком много разногласий, которые необходимо было уладить — хоть словами, хоть в бою.       Толпа начала редеть. Последние прохожие поспешно затворяли за собой двери, а по периметру всего города парами расходились солдаты, прочёсывая каждый переулок. Хоть люди и выглядели такими же беззаботными, как и раньше, но, видимо, Син заведомо побеспокоился о безопасности жителей столицы. Введение запрета на ночные прогулки и патрулей наверняка было правильным решением, но это заставило Нуску хорошенько поволноваться.       «Разве стражники Эрьяры не знают Вьена в лицо? Да и остальные жители? Его ведь прилюдно судили, он даже некоторое время провёл в местной темнице. Если его поймают, то казнят, а я ещё и по лбу получу за то, что разгуливал с ним за ручку прямо посередь города».       Однако вскоре они шмыгнули в переулок и окольными путями быстро вышли в трущобы. Нуске здесь был знаком каждый уголок и каждая выгребная яма. Серые каменные стены домов сменились разношёрстными постройками: большая часть бедняков отстраивали жильё своими силами и кто из чего горазд. Один — деревянный, другой — из старательно подобранных расколотых кирпичей, третий — вовсе из какого-то мусора, глины и палок. И лекарь в который раз с удивлением перечислял в своей голове имена местных жителей — он помнил их всех. И также помнил, что каждый из них хотя бы раз в жизни плюнул ему в лицо или спину, словом или делом.       «Я всегда ненавидел знать, аристократов, богачей. Считал, что эти hvee спят на мешках с золотом, пока мы — на голом полу. Так-то оно так и есть, но… а разве бедняки лучше?»       Внезапно накатившая волна воспоминаний с примесью разочарования вновь захлестнула Нуску, да так, что он забыл, в чьей компании находится.       Маленький трущобный мир Нуски за какой-то год стал просто огромен — он узнал стольких людей, что ежедневно путался в их именах и лицах, он повидал столькое, что мог бы уже часами травить байки для зевак на товарной улице. И теперь, вновь увидев свой скромный угол, он вдруг осознал, что эти столичные трущобы — лишь маленький клочок огромного полотна.       И что всё, во что он верил, было отчасти ложью.       — Вьен, ты всё ещё веришь, что аристократы — это причина смерти нашей семьи?       — А ты, значит, теперь думаешь иначе?       В этом вопросе смеха больше не было — лишь яд.       Нуска покачал головой.       — Что бедняки, что богачи. Люди — это просто люди.       Нуска послушно плёлся следом за Вьеном и думал о том, что ему пришлось пересечь половину Скидана, чтобы понять это.       Когда из тёмных переулков они наконец вышли на свет, лекарь огляделся. Это место было ему незнакомо. Хоть здесь и находился трактир, но не было видно ни посетителей, ни прохожих. Лишь крысы, услышав чужие шаги, бросились врассыпную. И Вьен, и Нуска, привыкшие к городской живности, лишь проводили их взглядами, а затем ступили в тёмное покосившееся здание, внутри которого горела одна единственная свеча.       За стойкой оказался не кто иной, как один из членов семьи Вьена — только на этот раз лицо Тинея было пуще прежнего разукрашено шрамами и ожогами, а правая сторона лица и вовсе была перебинтована. Не говоря ни слова, «трактирщик» наполнил для гостей две пинты эля, с грохотом установил их на стол и ушёл обратно за стойку — протирать её от слоя многолетней пыли.       Нуске было даже трудно представить, что происходит. В голову настойчиво лезли мысли о ловушке, хитроумном плане, попытке выманить его в трущобы и там же поджарить до золотистой корочки, но… разве Вьен поступил бы так? Для чего ему пользоваться доверием Нуски, если он мог бы прикончить его в любой момент молниеносным ударом в шею?       Вьен плавно опустился на стул и указал на пустующее место напротив себя. Нуска отреагировал несколько заторможено, но все же сел, задумчиво разглядывая разлитую по грязным кружкам выпивку.       — Вьен, это…       — Помолчи.       Нуска поднял удивлённый взгляд на арцента, но замолчал. Вьен долго рылся в своих одеждах, а затем резким движением руки вывалил на стол драгоценный ремень с хрусталём и малахитом.       — Кажется, это твоё?       Оставалось только согласно кивнуть и медленно сгрести в свою сторону дорогую вещицу. Вьен не заложил её, не продал.       — Зачем было вообще воровать её? — всё же протянул задумчиво лекарь, застегивая драгоценный ремень на поясе.       — Навык Жои — поиск. Хрусталь впитал много твоей энергии, поэтому целый год приводил к тебе. Но что-то ты пристрастился пить арцентскую и рирскую кровь — искать стало сложнее, meste ty, — насмешливо и тихо проговорил Вьен, поднимая на Нуску взгляд. Его глаза вновь угрожающе поблёскивали в темноте, но одновременно манили к себе как два чёрных бездонных омута — слишком сильно хотелось узнать, что же таится на их дне.       В небольшом заброшенном трактире было пусто, сыро и пыльно. Паутины было так много, что она свисала с потолка, а шторы непонятного цвета на окнах оказались изъедены молью. Благо, маленькая свеча освещала только их столик, а потому Нуске не пришлось разглядывать и другие грязные уголки этого заведения.       — И зачем же я понадобился старшему брату? Хочешь отомстить? — сощурившись, поинтересовался лекарь. Лицо Вьена в мерцающем свете от огня выглядело ещё опаснее, чем обычно.       — О, конечно нет. Если бы я хотел отомстить, то сделал бы это в тот день в Арценте.       — Но ведь из-за меня погибли твои люди. И ты хочешь так просто меня отпустить?       — Это был их выбор. Ты не настолько могущественен, как думаешь, — покачал головой Вьен, откидываясь на спинку стула. На его лице заиграла самоуверенная и даже наглая улыбка, а изредка он будто тихо посмеивался собственным мыслям. Его рука потянулась к кружке эля — и он отпил, — только тогда Нуска решился и сам сделать глоток эля.       Они пили, запрокидывая головы назад, но оба не сводили друг с друга глаз. Когда донышки стукнулись о поверхность стола, Вьен заговорил снова:       — Я знал обо всём, что ты творишь. Но мне было дико интересно, какое же решение ты примешь и кого предашь.       Нуска поморщился и отвёл взгляд, но услышал, как скрипнули ножки стула — Вьен поднялся с места и склонился над столом, приблизившись настолько, что мог бы пересчитать ресницы Нуски. Его горячее дыхание обжигало щёку, а он продолжал:       — Только вот я сам пустил всё на самотёк и единственным преданным оказался ты сам. Ты предал себя, Нуска, ты предал наши мечты и идеалы. Скажи мне, бледнозадый эрд стоил того? Вы уже трахались?       Внутри забурлила невиданная ярость. Ещё никто не смел говорить с Нуской так и никто и никогда не отзывался об эрде так. Стиснув кулаки, лекарь развернулся, вновь уставившись на лицо Вьена, но в который раз застыл как вкопанный. Чёрные глаза безумно блестели, а широкая улыбка и ряд ровных белых зубов озаряли смуглое лицо брата.       — Да даже полный придурок догадался бы, почему ты бегаешь за ним. Вот и мне пришлось бегать за тобой. Хочешь найти человека — следуй за его собакой. Только вот, Нуска… — его голос и лицо вдруг стали серьёзными, а угрожающая улыбка сползла с лица. Даже Нуска на секунду напрягся, ожидая продолжения. — Тебе нельзя следовать за ним дальше. Возвращайся в Арценту, в лесные племена, в свою хибару — делай, что хочешь, но не иди за эрдом. Он отослал тебя не просто так, но ты даже сейчас считаешь себя умнее всего человечества. Ты действуешь наперекор себе, мне, эрду и даже духам. Ради чего, Нуска? Думаешь, он полюбит тебя, если будешь вилять своим хвостом у него под носом? Нет. Знай своё место. Ты нарушил мои планы, нарушил планы эрда, убил несколько десятков человек в надежде выслужиться перед правителем Скидана, но…       — Это не так! Я никогда… — невольно выкрикнул Нуска, но лицо Вьена вдруг оказалось настолько близко, что лекарь был вынужден заткнуться и просто слушать. Нос брата почти касался носа Нуски — арцент заговорил тихо, почти шёпотом, а воздух в помещении задрожал от жара его огненной дэ.       — Но ты должен подумать о том, как будет лучше для тебя. И как будет лучше для эрда. Твоё присутствие на передовой может уничтожить Скидан. И под угрозой окажутся уже не бедные и не богатые, а все скиданцы. Но ты слишком мал и слишком долго жил простым оборванцем, чтобы понять это. И если ты до сих пор считаешь себя обыкновенным нищим хаванцем из трущоб, то возвращайся туда, то так и живи, а не влезай в дела серьёзных сурии, решающих судьбы мира. Маленький нищий лекарь Нуска.       Лекарь чувствовал, что его губы просто горят от раскалённого дыхания Вьена. Но вскоре брат отстранился, молча собрался и направился к двери. Хоть он и произносил подобные речи, но на его плечах всё ещё был тот самый бордовый плащ — знак повстанца.       — Я сказал тебе своё последнее слово. Если решишься не прислушиваться ко мне, то тазом жри последствия. Мне бездна как отродело опекать тебя.       Дверь открылась и тут же закрылась за покинувшим заброшенный трактир арцентом, но на этот раз Нуска не бросился следом. Он всё ещё пытался восстановить сбившееся дыхание и утихомирить быстро бьющиеся от страха сердце. Непонятно как, но Вьен действительно вселял ужас не только своим безумным поведением, уверенностью и жёстким взглядом, но и предостережениями. Нуска и сам в какой-то момент расхотел следовать на фронт, воевать, искать эрда, но…       У лекаря не было другого маячка, так же сильно манившего его. И он был уверен, что другого выхода нет. Возможно, он и принесёт беды, если отправится на войну, но если его там не будет, то Син наверняка…       Завтра все они должны были отбывать на фронт. Солдаты веселись в разбитом на краю Эрьяры лагере, а офицеры и генералы — в трактире. Эль лился рекой, а арценты, не привыкшие к этой легко идущей выпивке, напивались. Но среди них были далеко не только офицеры из Арценты — фасидцы, сифы, карборцы и даже хаванцы заполнили и первый, и второй этаж трактира. Не было только ни одного рира, что сильнее всего сейчас Нуску и удручало.       Чуть меньше печалило лекаря другое обстоятельство — множество его бывших соучеников оказались тоже офицерами. Нуске уже некоторое время приходилось следить глазами за мелькающим там и сям Леми вместе с Ив. Лекарь словно снова оказался в ученической ловушке — вокруг него было множество людей, которых он не хотел бы видеть и которые невероятно раздражали.       Все напивались, плясали, пели песни и почти что водили хороводы вокруг столов, отплясывая незнакомые лекарю танцы. Сначала Нуска держал себя в руках, а затем вылакал одну, вторую и третью пинту эля. И после этого, мягко говоря, стал неудержим.       — Танцы — не танцы! Какая разница — научите!       И пьяный Нуска, расталкивая незнакомых офицеров, втесался в громкие и шумные пляски. Закусок было мало, а потому и хмель быстро ударил в голову — Нуска наваливался на незнакомцев, смеялся, извиняясь перед ними, и продолжал веселиться.       В какой-то момент кто-то попросил песню — так Нуска и запел. Да так чисто, высоко и мягко, что все притихли, вслушиваясь в разносящуюся по трактиру музыку. Даже музыканты прервали игру, пытаясь подобрать то сложное сплетение нот, что исполнял Нуска. Он был хорош, действительно хорош, да так, что и ему, и всем присутствующим захотелось плакать. Только вот он просто сожалел, что песня, исполненная перед эрдом, не была так хороша, как эта.       Лесное наречие не испугало ни одного — все забылись, утопая в чистой хаванской энергии, пьянящей ещё сильнее. И, когда Нуска застыл и прервал песню, чтобы отдышаться во время бесконечного танца, его руки перехватили. Чьи-то пальцы сдавили его талию и шею, а губы накрыли его губы — но лекарь, сопротивляясь даже в глухом опьянении, отстранился.       Перед ним был Леми, чьи глаза горели бесконечной страстью и желанием. Это был именно тот человек, который когда-то пытался унизить Нуску тайно, а теперь — перед всеми собравшимися. Офицерский жетон блестел на его груди, но лекарь, имевший то же положение, не стеснялся. Он поднял со стола чью-то полную пинту эля и вылил фасидцу прямо на голову.       — Давно не виделись, — ехидно заметил лекарь, опуская деревянную кружку прямо бывшему соученику на голову. — Фасидцы ведь предпочитают высокую влажность?       В то же время Леми молчал, глотая обиду. Ив сверкала глазами откуда-то из-за угла — назревал нешуточный конфликт.       Что было дальше Нуска не помнил, но, кажется, сразу двое генералов вмешались в происходящее, потому что никто другой не решился. Атаковал Нуска — атаковал Леми, вода и свет сталкивались, разнося в пух и прах чужое веселье и заляпанные пойлом столы.       Нуска помнил, что когда его руки перехватили за спиной, в болезненном болевом приёме выворачивая и заламывая, он всё равно продолжал драться. Кусаясь, отбиваясь ногами, он пытался сделать противнику так больно, как когда-то сделали ему. И, видя перекорёженное от злобы и боли лицо Леми, Нуска успокоился.       Танцы сошли на нет, все охали да ахали, но музыка продолжала — несколько струнных и духовых инструментов смешались в долгом бесконечном звучании.       И, когда Нуску наконец выставили за дверь, он вздохнул с облегчением. Слава духам, что никто не заставил его лечить этого отмороженного подростка, который даже сейчас, спустя год, терял голову при виде лекаря.       — Офицер Нуска, он хоть и нанёс вам оскорбление, но…       — Что бы ни говорили другие, но так поступать неправильно…       — Леми — член одной из самых влиятельных семей в Фасиде, практически сын главного сурии воды. Вам придётся теперь несладко…       Нуска всё равно чувствовал себя сладко. Этот безмозглый фасидец теперь будет презираться за подобные выходки, а к лекарю вряд ли посмеет кто-то пристать вновь — все прекрасно видели, каким опухшим было перепачканное в крови лицо Леми.       Звёздный свет приятно слепил глаза на потонувшей в мраке пустой эрьярской улице. И Нуска вдруг заплакал. Совсем тихо, когда собравшиеся вокруг него офицеры разбрелись кто куда, а лучи звёзд скрылись за облаками.