Попаданка Мила

Мила брела домой. Устала как собака. День сегодня был тяжелый. Клиентов в ее адвокатской конторе была тьма тьмущая. И большинство из них женщины. Все хотели развода в свою пользу. Развестись так, чтобы ему — козлу — всю жизнь было горько. Чтобы помнил, с кем развелся. Половина совместно нажитого имущества их не устраивала. Хотели процентов восемьдесят именно в свою пользу. Мила объясняла, что можно действовать только по закону. Иначе будет затрачено обоюдно и время, и нервы. Но в общем-то никого не удалось убедить. Мила потребовала оплату вперед. Взялась за каждое дело. Раз клиент пришел, значит на что-то надеется. А там как пойдет. Вдруг кто из мужей сам откажется от своей доли в качестве отступного. Случаи и повороты судьбы бывают разные. Мол, пусть все заберет, лишь бы больше ее не видеть. Мила была хорошим адвокатом. Мимо Милы прошел мужчина с букетом весенних цветов. Тюльпаны. Их было много в букете. Штук пятьдесят точно и разного цвета. «А мне никто и никогда не дарил цветов, кроме мамы», — подумала Мила. И стало от этого еще грустней. Вот почему так? Она вроде и не дурна. Не глупа точно. Ведь смогла же открыть свое адвокатское агенство с нуля. И уже три года успешно работает. Из ста дел выиграла девяносто. У нее был статус «Неприступная леди». А леди-то была очень даже доступна. Хотелось семьи. Хотелось приходить домой к уставшему мужу и сопливым детям. И пусть муж лежит на диване и ничего не делает. Она просто будет лежать рядом. А плестись вот так вот как старая лошадь надоело. Ну точно лошадь. Осталось только копытом бить и ржать. Вот и родимый дом. Двадцать пять этажей. Купила здесь квартиру год назад. И тут только спала. Разве это можно назвать жизнью? Соседей никого не знала. А может это и хорошо. Лучше не знать соседей. Живут себе и живут. Не мешают. Это как раз в нынешние времена нормально. Мила зашла в подъезд. Около лифта стоял мужчина. Она его раньше не видела в их доме и не знала. Немного притормозила, пусть уедет. А потом уже она. Когда лифт приехал, мужчина вошел. Мила не торопилась. Мужчина выглянул и с улыбкой сказал: — Ну быстрей, вас жду. Поехали. И Мила сорвалась как ненормальная. Всегда срабатывал организм на приказ. Заскочила в лифт, и он тут же поехал. А вот дальше началось что-то ужасное. Из улыбчивого мужчина превратился в насильника. Злые глаза, перекошенный рот. Он треснул Милу головой об стенку лифта и нажал кнопку «Стоп». Теперь его руки душили Милу. И она поняла, что надо хоть что-то сделать. Попробовала кричать, так нет — горло перехватили сильней. Одна рука душила, а другая сдирала трусики, ощупывала промежность. Мила была в ступоре от страха. Потом Милу крутанули. И мужчина входил в нее. Какой же у него был огромный член. Миле казалось, что все рвется на части. Зато можно было дышать. Она вдыхала и не могла надышаться. Мужчина опять ударил ее об стенку лифта, теперь уже лицом. И пошла кровь. Нос у Милки всегда был слабым местом. И насильник опять душил. Когда кончал, затрясся весь. Зарычал. И тут Мила увидела перед лицом нож. Он был длинным. Зачем нож? Ведь он же получил свое. Так отпусти Христа ради. Лезвие проехало по шее как полозья санок по первому снежку. Мила даже услышала скрип кожи. Ее резали как поросенка, с хрустом. И в глазах помутнело. Мила не могла кричать, только хлюпала горлом. Мужчина отпустил ее, Мила рухнула на пол. Лифт остановился, мужчина вышел, нажал кнопку какого-то этажа. И Мила уезжала в никуда. Жизнь вместе с булькающей кровью вытекала из нее быстро. Ни о чем она не думала. И вся жизнь не промелькнула перед глазами. Говорят, что за секунду всю жизнь видишь, а вот Мила ничего не увидела. Просто пришла тьма. И никакого света. Вообще ничего, только тьма. И не надо дышать, и вообще не больно. И мыслей типа «Почему я?» — тоже не было. Наступило безвременье. Мила не понимала — она лежит? Или стоит? Вокруг не было ничего — ни воздуха, ни движения, никаких обоняний и осязаний. Только мысли. Где я? Кто я? Есть тут вообще кто-нибудь? И вдруг впереди, а что впереди, Мила это поняла. Или то, что осталось от Милы. Там громыхало, свистело. Но глаз не было. Ничего не видно. Видно только тьму. И вдруг ее дернули. За что дернули? Ведь у нее ничего нет. Как будто ветом подуло. И все начало убыстряться. Это не было тоннелем с поездом, не похоже на подвал или яму. И сколько времени в конце концов? Мила поняла, что она может злиться. Злость осталась при ней. И почему она вообще здесь? Ведь шла же домой с работы. Потом лифт. Точно. Там был мужик-насильник. Он полоснул ее по шее и тогда все сразу кончилось. А появилось это — тьма. Мила решила не бороться с этой тьмой. Пусть будет так. Значит, нельзя по другому. И опять началось убыстрение. Мила не видела, но понимала, что ее тащит куда-то. А потом удар и все пропало. Мила попробовала пошевелиться. Почувствовала руки и ноги. Потом почувствовала резкую боль в шее. Потрогала руками. Никаких ран на горле не было. Кожа была ровная и гладкая. И еще она поняла, что у нее есть глаза. Дернула веками и глаза открылись. Резкий свет ударил в лицо. Глаза сами зажмурились. И вдруг чужой голос спросил: — Ну что? Очнулась дева юная? Ты ж что удумала? Разве ж можно вешаться? Это богохульное дело. Грех это. Хорошо, что увидели тебя, сняли с ветки. Успели вернуть к жизни. Что тебя сподвигнуло на такой шаг? Мила лежала и думала. Какая ветка? Где она? Почему повесилась? Ответов не было. Опять открыла глаза. Перед ней сидел мужчина простоватой внешности и одежды. Борода окладистая. Сейчас такие не носят. Усы как у Чапаева. Мила помнит Чапаева? Это уже что-то. Значит, память никуда не делась. — Дяденька, вы кто? — как смогла просипела Мила. Горло резало как ножом. «Неудачное сравнение», — подумала Мила. — Вот те раз, — удивился мужчина. — Али умом тронулась? Отца родного не узнаешь? Было видно, что мужчина рассержен. — Сейчас мамка с поля придет, она тебе ужо всыплет. А мужику нельзя руку поднимать на бабу. Хотя следовало тебя выпороть. Это ж надо придумать — самоубивание совершила. Церковь тебя изгонит из своих врат. Господь накажет за такое действо. — Тятенька, — прошептала Мила. — Извините меня. Не помню ничего. Не могла я повеситься. Зачем мне это? Молодая я. Тридцать лет всего. — Сколько? — захохотал мужчина. — Восемнадцать тебе недавно исполнилось. И давай кончай дурить. А то обидно это. Только мы обрадовались, что ты жива. А ты вон чего. Наговариваешь на себя. Не надо. Все равно за Митьку замуж пойдешь. Самый богатый в деревне. Сказал, что только тебя хочет. Ждал, когда подрастешь. Не насильничал. А ведь мог бы. И ничего ему бы не было. Богатеи всегда правы. Людмила лежала и внимала этим странным речам. Она спит? Что за странный сон? Этого не может быть потому, что не может быть никогда. Мила протянула перед глазами руку. Тонкие запястья. И нет никакого маникюра. Куда делись ее нарощенные длинные ногти? Может насильник обломал? Мила закрыла глаза. Пыталась вспомнить лицо того мужика. Оно расплывалось в серой дымке. А был ли он? Пошевелила ногами. Ведь насильник порвал ее. Но никакой боли не ощущалось. — Милана, — начал опять мужчина с бородой. — Тебя придет проведать твой будущий жених Митрий. Прими его ласково. Говорю же, никуда тебе не деться от него. Раз он решил, что женится на тебе, значит, женится. У него слова с делом не расходятся. А знаешь сколько баб по нему сохнет? Да почти вся наша могучая деревня. Даже замужние бабы тоже. Вот Сенькина жена Алевтина все время дежурит под Митькиными окнами. Муж ее и поленом даже бьет, а она отлежится, и опять под Митькины окна. И что он в тебе нашел? Ни кожи, ни рожи. И наследство за тобой даем малое. — Татенька, — сказала Милка. — Дайте мне зеркало. Хочу на себя посмотреть. Просто хочу лучше выглядеть, как этот Митрий придет. Не хочется страшной быть. — Мамка придет, у нее и спроси. Нету у меня зеркал. Они только женщинам положены. Это бабам интересно знать, красивые они или нет. А мужик всегда красивый. И вообще вставай, нечего залеживаться. Умойся, причешись. Вон тебе мамка гребень положила. Давай, живей. Мила пошевелилась. Вроде ничего не болит. И шея прошла. И вообще что это за сон? Когда этот бред кончится? Как она тут оказалась? Так не бывает. Сейчас очнется вся в крови в лифте. Хорошо, если скорую вызовет кто-нибудь. Тогда есть шанс остаться в живых. «Нет шанса. Нет шанса. Ты умерла», — прозвучало в голове. Кто это говорит? «Живи теперь этой жизнью. Привыкай. Это твой шанс». И Людмила вдруг заревела. Почему так произошло? Почему этот мужик убил ее? Разве она это заслужила? Это нечестно.