Контрасты

Мастер завороженно глядел вокруг, изучая янтарными глазами окрестность и придерживая Маргариту под локоть. Та шла не менее восхищенная, звук её каблуков приятно чеканил в голове. Летний запах попадал в голову и душу, хотя последней, по идее, они оба не распоряжались. Обладатель же их душ шагал рядом, черным пятном возвышаясь над всей компанией, пока подле него шли и остальные: долговязый юноша в разбитом пенсне и клетчатых штанах; низкого роста мужчина с бельмом в одном глазу, торчащим белесым клыком из кривого рта, огненно-рыжими волосами и шляпой котелком на них; девушка с длинными кирпичными локонами, спадающими на пышную грудь и подчеркивающими её светящиеся изумрудные глаза; и огромных размеров черный кот, передвигающийся на двух задних лапах. Вся эта компания из пяти человек спокойным шагом прогуливалась по площади Звезды, отдаляясь от Триумфальной арки аккурат к Елисейским полям. Париж буднично гудел суетой и монотонным дребезжанием местного воздуха и аромата, отчего Бегемот щурился, шерсть его ловила лучи летнего солнца и растворяла их в себе. — Ах, как дивно вокруг! — нарушила молчание Маргарита. — До чего же, право, дивно. — Солидарен с вами, mon chéri, — прошелестел Воланд, вдохнув поглубже приятный аромат высаженных неподалеку роз. — Город прекрасен, но неужели вовсе непорочен, в отличие от Москвы? — скрипучий голос Коровьева вынудил Воланда повернуть на него в заинтересованности голову. — Почем знать, друг мой, — отозвался идущий рядом кот. — Сейчас бы зайти в одну из местных питейных и… — Обожди, успеешь еще, — цокнул Азазелло. — Тебе лишь бы баловство устраивать на пару с Фаготом. Бегемот, состроив невинную гримасу, пожал плечами и, дёрнув длинным пушистым хвостом, взял под руку Фагота, не то подражая, скорее передразнивая, Мастера и Маргариту. Те ещё не до конца приспособились к новому существованию, порой демонстрировали привычки, присущие людям. Бегемот и Фагот находили это уморительным и постоянно гоготали между собой, Азазелло лишь обречённо закатывал глаза и ворчал нечто неразборчивое себе под нос, а Гелла лишь снисходительно пожимала плечами. Воланд же наблюдал за этим с жадностью и огоньками похоти в глазах. — А чем мы не пара, Азазелло? — Фагот изогнул бровь, улыбнулся и прищурил глазёнки с львиной долей ехидства. — Вон, под ручку ходим, едим из одной тарелки и спим вместе. Чем мы не пара? — Тем, что ты не лезешь под хвост Бегемоту, — спокойно отчеканивает Воланд. — Или мы чего-то не знаем? Бегемот моментально скривился, фыркнул разобиженно, но лапы от Фагота не убрал, наоборот, только крепче прижал того к себе: — У нас чистая платоническая любовь, между прочим! А не как у вас всё! Скажи им, скажи, Фагот! — Да-да, — тот утвердительно закивал. Воланд снисходительно покачал головой и окинул взглядом Мастера и Маргариту, без интереса вслушивающихся в перебранку Азазелло и Бегемота, не упускающих шанса лишний раз поддеть друг друга. Они вдвоем выглядели далекими, задумчивыми, словно им интересен не столько город вокруг, сколько поглощенные им красота и величие, которые он таил глубоко внутри, вынося на поверхность лишь верхушки чудных айсбергов. Они дошли до кольца, от которого открывался вид на Скар-де-Берлен и два театра: Ронд-Пуант и Мариньи. Они повернули на проспект Рузвельта, полюбовавшись стоящим неподалеку фонтаном, и неспешно двинулись по авеню. Дойдя до моста через Сену, они свернули левее, остановившись аккурат подле памятника. Бегемот зачитал: «Русскому экспедиционному корпусу» и задумчиво почесал затылок мохнатой лапой. — Стало быть, даже здесь ваша родина пробивается, — хмыкнул Коровьев. — Болтай меньше, — осадил его Воланд, — Вам пора приниматься за работу. Азазелло, ты — квартира, как обычно. После того, как найдешь, забирай Фагота с Бегемотом и начинайте. До того, как Азазелло закончит, вы двое, будьте любезны подыскать писателя. Гелла, на тебе Маргарет. Все четверо покорно кивнули. — Найдете меня по окончанию, я планирую прогуляться до Лувра, параллельно исследую местный литературный и театральный колорит. Вы, мои милейшие, — он обращается к Мастеру и Маргарите, — Пойдете со мной. Я дам вам задание позже, вы понадобитесь. Демоны и вампирша распрощались с мессиром и влюбленными, пропав в воздухе буквально по щелчку пальцев, а оставшиеся трое продолжили свой путь. — От вас мне потребуется вот что, — спустя время заговорил Воланд, — Пройдитесь по городу и оглядите людей. Нужно найти того, кто будет нам свинкой на балу, а еще лучше, если побеседуете с некоторыми и сможете сразу найти конец нитки для успеха нашего выступления. — Будет сделано, мессир, — улыбается Маргарита, заправляя за ухо темные кудри. — Когда же и где мы сможем пересечься? — вопрошает Мастер. — У Лувра, часа эдак через четыре, — мужчина глядит на небо, — Попрошу Геллу, чтобы нашла вас, вы еще слабо ориентируетесь в своем новом бытие. Зеленый глаз Воланда игриво загорелся, лучик солнца проникает прямо в радужку, подсвечивая его словно изнутри. Квартира, которую подыскал Азазелло, оказалась роскошной по меркам людей, но бездушной с точки зрения дьявола. Он смотрел на вычурные картины, обрамлённые искусственным золотом, и не мог различить в них ничего из того, что когда-то вложил в свой роман Мастер. Глупо было надеяться, что творения подлинных ремесленников кто-то мог удостоить должным вниманием, но Воланд по-прежнему продолжал искать того самого ценителя из любопытства и попытки раскрасить однообразное существование. Воланд перевёл взгляд на Мастера и Маргариту, покорно ожидавших его дальнейших указаний. Вместе они были сильнее, чем по отдельности. Сказывалась та страсть, что окутывала их отношения, когда они были живыми и волочили своё блеклое существование в развратном мире людей, где были вынуждены иметь определённые роли. Не то, чтобы сейчас Мастер и Маргарита были полноценно свободны, но отныне они могли не бояться своих чувств и желаний, не тяготиться той мелочью, что навязывали им люди. — Азазелло, Фагот, Бегемот и Гелла, освободите квартиру от своего присутствия, — внезапно произнёс Воланд, поймав на себе взгляды, среди которых два, принадлежавших Фаготу и Бегемоту, были особенно хитрыми и догадливыми. — У меня для Мастера и Маргариты есть особенное поручение. Бегемот хотел было что-то сказать, но Фагот во время прикрыл ему пасть ладонью и шикнул на него, мол, придержи язык за зубами, а то худо будет. — Сегодня вечером, слышал я, в том ресторане в отеле «Четыре Сезона» будут играть джаз. Можете пойти прогуляться до него, — предложил Воланд, но тут же лицо его стало серьезным, — Только не сожгите его раньше времени, умоляю. — У-у-у, мессир, — заныл Бегемот, пока отвлекшийся Фагот убрал от его пасти руку, — Как без этого-то? — Как-нибудь, — рыкнул Азазелло, — Я прослежу. Воланд лишь благодарно кивнул, и четверка покинула квартиру. Тогда же мужчина развернулся на пятках, обращая свой взор на оставшихся двух людей. Мастер стоял подле кресла, на котором устроилась Маргарита, и оба они смотрели на Воланда, ожидая, что он будет делать далее. — Вы ждали, — это был не вопрос, а утверждение, сказанное устами с красной помадой на них. — Ждал, — согласился Воланд. — Мы тоже ждали, — включился и Мастер. Только сейчас можно было заметить, как понемногу затуманивается его взгляд, в противовес горящим глазам Воланда. Маргарита улыбалась, даже больше скалилась, обнажая белые зубы. Она выглядела как настоящая ведьма, задумавшая то, о чем обычному человеку до смерти грешно думать. Она поднялась с кресла, синхронно с Мастером ступая вперёд и окружая Воланда. Игры с сатаной опасны для кого угодно, но только не для них двоих. Казалось, что это они были во власти дьявола, но только закрытые двери квартир по всему свету знали, что это они обладают дьяволом. Бесстыдно, пошло, громко, но с безумной любовью, никогда бы мертвым не присущей. Они обошли закон, который создан свыше. Воланд чувствовал горячее женское дыхание слева, и едва ощутимое мужское справа, и мозг начал понемногу плавиться. Он всегда был властью, поэтому когда властвовали над ним — сходил с ума. Только им это было дозволено. — Париж называют городом любви у нас на родине, но, по-моему, это город похоти и желания, — ласково шепчет Маргарита, касаясь пухлыми губами шеи Воланда, отчего тот довольно жмурится, словно человек, в чьи руки попала крупная купюра. — Так покажите мне эту похоть, — вроде приказал, а вроде попросил Воланд, заранее зная, что его любовники обеспечат секс в лучшем виде, заставят раствориться в волнах удовольствия и прочувствовать на себе всевозможные виды ласк. Белые — как изысканный китайский фарфор — зубы сомкнулись на шее Воланда достаточно сильно, чтобы на коже остались приятные следы, которые исчезнут спустя пару часов. Порой Воланду хотелось, чтобы Мастер и Маргарита кусали его так, чтобы на шее красовались ранки и гематомы, что смогло бы напомнить ожерелье. Останавливало исключительно нежелание слушать смешки Фагота и Бегемота. Воланд запрокинул голову, шумно задышал, закрыл глаза и сосредоточился на ощущениях. На них умело — словно талантливые музыканты на скрипках — играли Мастер и Маргарита. Они ласкали, целовали, но не опускались ниже живота, дразня этим, оставляя лёгкое чувство неудовлетворённости и желания. Они бессовестно сводили с ума и без того безумное существо, прожившее ни одну сотню лет. Кто бы мог подумать, что у самого дьявола имелось слабое место? Им оказалась похоть, которую Воланд невольно перенял у людей и сделал своей частью. Мастер лишь кидает взгляд на Маргариту, и они без слов друг друга понимают, аккуратно подхватывая Воланда под руки и опрокидывая его на большую кровать. Маргарита бойко забирается сверху, вновь припадая к желанному телу, пока Мастер устраивается сбоку, губами очерчивая линию скул дьявола и впоследствии вовлекая того в тягучий поцелуй. Мастер целуется упоительно, требовательно, горячо. Он полностью восстановил свой разум после пребывания в психиатрической клинике, и теперь готов отдавать всего себя миру, своей любовнице и, непосредственно, Воланду. Маргарита же с восхищением наблюдает за двумя мужчинами, продолжая понемногу раздевать дьявола. Тот остается уже в одном белье, когда Мастер отвлекается от него, переключаясь на Маргариту. Он помогает ей снять летнее желтое платье, припадая к большой груди и ведя носом вверх. Её мужчины любят её запах, и это дает ей еще большую уверенность в себе. Воланд неотрывно наблюдает за нежностью, с которой Мастер заботится о девушке, внутри сгорая от этого. Они такие только для него, и это кружит голову. Маргарита же избавляет Мастера от жилетки, рубашки и брюк, прижимаясь к нему ближе, чувствуя животом чужое возбуждение и тихо хихикая. Она целует его в кончик носа, глядя на него с самой большой любовью, на какую только способна женщина. Тут же они поворачивают головы на Воланда, вглядываясь в него, а после подползая ближе, вновь окружая. Раньше дьявола не смущала нагота Маргариты, ведь тогда в этом была иная цель, но теперь же он чувствует, что его вечно холодное тело разгорается пламенем от одного только взгляда на пышную грудь его королевы или же на подтянутое тело Мастера. Воланд любит спать с ними обоими одновременно. Да, порой он спал только с Мастером и получал самые нежные и долгие прелюдии, а порой — только с Маргаритой, дарившей быстрые прелюдии и невероятное чувство, когда ты пребываешь в чьей-что власти, но не унижаешься ей, а, наоборот довольствуешься. Но всё же истинное удовольствие заключается в том случае, когда Мастер и Маргарита работают сообща. Они никогда вслух не проговаривают, что будут делать, не советуются друг с другом. Они выработали умение считывать каждое действие друг друга и понимать, как поступать дальше без слов. А зачем нужны слова? Особенно сейчас, когда перед ними лежит ласковый — как домашний кот — дьявол, готовый мурчать от одних только взглядов, лёгких прикосновений и поцелуев. Они были горячими, страстными, но вместе с тем полными нежности. Губы Мастера были вечно обветрившимися губы, немного колючие, отрезвляющие. У Маргариты губы пухлые, мягкие, но более требовательные и страстные. Она никогда не просит. Она требует. Она командует. И сам дьявол покорно ей подчиняется. Он хочет этого, хочет быть не униженным, подчиняясь кому-то, кто не стремится упиваться властью и злоупотреблять ей. Маргарита обращается с ней бережно, трепетно, как с тем, на что даже зло смотреть запрещено. Она не стремится унизить. Мастер такой же. Он, несмотря на унизительное прошлое, он не стремится его компенсировать и не переступает за рамки дозволенного. Воланд исступленно вздыхает, когда его бедер касаются две руки: холодная, практически ледяная Мастера и горячая, огнем прожигающая Маргариты. От этого контраста температур тело вздрагивает, мертвая плоть оживает под чужими руками, покорно отвечая. Им Воланд подчиняться любит. Ладони обоих ползут выше, соприкасаясь прямо на паху. Воланд поднимает голову, встречаясь взглядом с огнем в чужих глазах. Маргарита пожирает его взглядом, Мастер же исследует более осторожно. Последний и вытягивается по-кошачьи во всю длину своего тела, хоть и будучи на голову ниже дьявола, сейчас подвинулся ближе, прикусывая сосок и тут же зализывая. — Оставьте… Оставьте медлительность, — хрипит Воланд, — Коли решили меня с ума свести, так делайте это побыстрее. — С ума сводят медленно, — хихикает сбоку Мастер, — Уж мне то, мессир, известно. — Тебя намеренно сводили, — Воланд вновь издает шипящий звук, когда острые длинные ногти девушки проходятся по разгоряченной плоти через тонкий слой белья. — А мы Вас, думаете, не намеренно доводим? — улыбается Маргарита и, наконец, избавляет дьявола от столь ненужного куска ткани и восхищенно ахает, словно впервые. Мастер мурлычет, вторит ей, скребет короткими ногтями оголенную кожу чужого живота, подобно коту ластится. И от контраста ласкового Мастера и властной Маргариты вновь сводит все внутренности. Маргарита медлить не любит, но сейчас хочется растянуть, подразнить побольше, оттого она хватает плечо Мастера, вынуждая того подняться и повернуть к ней голову, и жарко целует любимого в губы. Воланд тихо шипит, откидывая голову на мягкий шелк постели, наблюдая с упоением, как жадно влюбленные целуются. Мастер трогает ее, сжимает груди, отчего Маргарита в спине прогибается, ноготками играя с чувствительным животом. Они оба знают это удивительное слабое место Мастера. Воланд чувствует себя голодным львом, запертым в тесной клетке, пока остальные звери трапезничают свежим, приятно пахнущим мясом, так аппетитно лежащим в мисках. В животе дьявола что-то стягивается в тугой узел, но это отнюдь не голод. Это безудержное возбуждение, превращающее остатки гордости в грязные мольбы позволить стать частью этого грешного соития двух бездуховных тел. Они прекрасны в своей похоти, они настолько манящие, что Воланд начинает понимать тех москвичей, что кидались на сцену театра, желая получить богатства. Только те идиоты не понимали, что материальное счастье заключается не в деньгах, ох, не в них, а в возможности получить удовольствие от двух тел, так не похожих и похожих друг на друга одновременно. Мастер — воплощение холода, нежности и аккуратности. Он семь раз подумает перед тем, как коснуться, воплотить в жизнь какую-то задумку или укусить кожу своего повелителя. Маргарита иная. Она воплощение жара, резкости, страсти и лёгкой боли. Она мало думает, когда дело касается постели, просто берёт то, чего хочет, смело кусает, оставляя на спине повелителя багровые, как кровь, засосы и яркие полумесяцы от укусов. Сочетать «лёд» и «пламя» — безумие, но именно им и упивается Воланд, когда рука Маргариты так легко касается его члена, обводя ярким ногтем одну из вен, пока Мастер внимательно — как тигр, приготовившийся к атаке — наблюдает. Он что-то задумал, и Воланд желает узнать, что именно. Мастер хитро улыбается, поворачиваясь на изучающую тело сатаны взглядом Маргариту. Они смотрят друг другу в глаза всего секунду, но этого достаточно, чтобы ведьма отзеркалила его ухмылку, сдвигаясь вбок и давая возможность Мастеру тоже подобраться ближе. Они синхронно опускают головы ниже, выгибаются, подобно диким кошкам. Первая отваживается Маргарита. Она приоткрывает рот, размашисто облизывая ствол горячим языком. Воланд вздрагивает от неожиданности. Волосы девушки падают на бедро, щекочат его, пуская волны мандража по мышцам. После подключается и Мастер, кончиком языка выводящий на твердом члене узоры, следуя за нитью вен и губами еле как касаясь головки, пока увлекшаяся Маргарита действует смелее. Общими усилиями им удается вырвать хриплый стон из уст древнейшего существа, и они оба победно ухмыляются. Вновь переглядываются, и Маргарита кивает своему возлюбленному на немое предложение. Наблюдать за этой связью преступно, но до ужаса приятно. Тогда Марго отстраняется, чуть приподнимаясь, а Мастер, наоборот, вбирает в рот орган полностью, втягивая щеки. Воланд шумно втягивает воздух, сжимая пальцами одной руки покрывало под собой. Маргарита же дожидается, пока демон полностью сконцентрируется на Мастере, а после аккуратно откидывается назад, шарясь в тумбочке. Там Гелла успела разложить некоторые пожитки, и, как помнилось Маргарите, там должно было быть и то, что ей понадобиться. И точно, через секунд десять она достает небольшой бутылек эфирного масла. Казалось, герани или подобного. Её не заботило. Заботило лишь то, как она аккуратно наносит масло на длинные женственные пальцы, чтобы после вернуться в прошлое положение и припасть к бедру Воланда оголенной грудью. Тот её почти не замечает, томимый усердной работой Мастера, да и последний вполне доволен тем, чем занимается. Рука Маргариты скользит по внутренней стороне чужого бедра, и только в этот момент Воланд приподнимает голову и щурится. Но слов сказать он не успевает, как Маргарита, нагло улыбнувшись, проталкивает внутрь него одну фалангу указательного пальца. Воланд хочет большего, хочет, чтобы Маргарита вновь стала быстрой, не пытала томлением и просто свела с ума. Однако она лишь хитро улыбается, обнажая белоснежные зубы, а после вынимает пальцы, льёт на них ещё масла и вводит уже два, после чего принимается ритмично имитировать фалангами толчки, пока Мастер не прекращает работать ртом. Язык задевает вены, чувствительную уздечку. От этого по коже Воланда табуном бегут приятные мурашки, проникающие глубоко в волокна мышц, пробуждающие новые фибры наслаждения, которое невозможно ни с чем другим сравнить. Мастер и Маргарита вместе неподражаемы, восхитительны и прекрасны. Сейчас Воланд, как никогда, понимает, от чего люди так жадны и падки до плотских утех. Они прекрасны, они более манящие, чем деньги, однако теряют львиную долю смысла, когда за пустым соитием нет ни намёка на страсть, на более интимную ментальную связь, что способна сковывать живых и мёртвых. Воланд до Мастера и Маргариты пробовал пользоваться услугами проституток, но так и не смог осознать, что особенного в сексе с ними видят люди. Это как есть пресную пищу, когда можно взять вкусное блюдо. Наверное, дело заключается в доступности и людской слепоте, не позволяющей разглядеть объекты страсти прямо у себя перед носом. Порой человечество, слепое и похотливое, вызывало нечто вроде тупой жалости, но не более того. Но эта жалость никак не могла относиться к тем, кто сейчас управляют его телом. Они такие прекрасные и восхитительные, словно фигуры, вылепленные из воска. Нет, даже не так. Мастер сравним был с ледяной фигурой, прозрачной и покорной, с которой надо быть предельно осторожным. В противовес Маргарите, острой и палящей, будто свеча парафиновая. Она плавится, растекается по периметру чужого тела. Воланд ни в каких мечтах за свои тысячи лет существования не мог даже и представить, что сейчас с ним будут делать такое. Что его, сатану, сейчас будет уже четырьмя пальцами растягивать некогда живая женщина, а с его членом играться будет крайне талантливый при жизни поэт. Воланд стонет чуть громче, когда Маргарита пальцами находит нужную точку и плотоядно улыбается, запуская пальцы в отросшие волосы Мастера. Он покорно следует за её ладонью, отстраняясь и наблюдая, как от его губ до органа сатаны тянется тонкая ниточка слюны. Они вновь переглядываются, вынуждая Воланда вздрогнуть от нетерпения, но, к его разочарованному вздоху, Маргарита вынимает пальцы. — А ты, милая? — подает голос Мастер. Его возлюбленной слов не нужно. Она льнет к нему ближе, пока он заводит руку за её спину, одновременно и придерживая, и пробираясь дальше. Девушка уже вся мокрая от нетерпения и ожидания, и это вынуждает Мастера улыбнуться. Он кладет пальцы руки ей в рот, наблюдая, как она, ехидно улыбаясь, мокро вылизывает их, нетерпеливо ерзая на его согнутых под себя ногах. Оба мужчины восхищенно наблюдают за тем, как выгибается элегантное женственное тело, губы пухлые приоткрываются в немом стоне, который выходит позже, стоит только Мастеру протолкнуть два пальца внутрь неё глубже. Растягивает также бережно, как она растягивала Воланда, нежничает и целует вишневого цвета губы, пока Маргарита нетерпеливо насаживается на его пальцы и коротко постанывает. Она обхватывает шею Мастера, укладывая голову ему на плечо и наблюдая за жадным взглядом Воланда. Того завели до предела и бросили, и таков был их хитрый план, а теперь он изнывает от нетерпения и буквально болезненного возбуждения. Маргарита уже представляет, что случится позже. — Лучше бы меня так трогали, — недовольно «фыркает» Воланд. На деле, зрелище ему нравится, оно желанно, прекрасно и невероятно эстетично, но не в то мгновение, когда от возбуждения подгибаются до боли пальцы ног, дрожь проникает во все органы тела, а дыхание не может восстановиться. В такие минуты Воланд думал, что решение сделать Мастера и Маргариту частью своей свиты было самым правильным и верным. Никто иной, как эти двое, не мог мучить томительным ожиданием и при этом не раздражать. Мастер и Маргарита — две части одного целого, именующегося «удовольствие». И как же Воланду льстил тот факт, что лишь он мог соприкоснуться с этим удовольствием, о котором обычные смертные могли исключительно пусто мечтать. Нет, человеческий разум не способен визуализировать подобное, слишком уж человечество глупо и скупо на умные мысли. — Вы должны подождать, мессир, — сладко-сладко мурлычет Маргарита, вновь медленно облизывая пальцы Мастера, жмурящегося от наслаждения. — Ваше счастье, что вы это вы, — рычит –но без тени злобы — Воланд и охает, когда Мастер слегка сжимает его яички. — Конечно, мессир, — шепчет Мастер и, подражая Маргарите, игриво подмигивает, что выходит у него несколько неуклюже и нелепо. Однако и Воланд, и Маргарита находят подобное достаточно умилительным и красивым, чтобы слегка улыбнуться. Они снова переглядываются. Их кивки словно согласие, готовность двигаться дальше. Маргарита медленно двигается вверх, слезая с чужих пальцев, и двигается ближе к Воланду. Она забирается на него, гнется, припадает к груди. На губах её играет полубезумная улыбка, предрасполагающая тому, что дальше будет интереснее. За ласками чудесной ведьмы Воланд забывается, но резкое ощущение вдруг возвращает его на землю. — Черт! — он запрокидывает голову, широко распахивая глаза. — Не скажу, что я уже им стал, — мурлычет Мастер и толкается глубже, отчего от Воланда доносится иступленный стон. Маргарита хихикает над шуткой своего возлюбленного, выпрямляясь и наблюдая за тем, как сатану ведет. Она оборачивается на Мастера, который по одному её взгляду понимает, что нужно. Он останавливается, перекладывая руки с бедер дьявола на талию Маргариты. Та с нечеловеческой грацией и легкостью приподнимается, рукой обхватывая стоящий колом член Воланда и мягко насаживается на него. Все трое протяжно стонут, и Мастер с Маргаритой начинают двигаться. Мастер кладет одну руку на бедро девушки, другую умещая уже на бедре сатаны, контролируя ситуацию и задавая гармоничный темп, который сводит Воланда с ума. Его трахают двое и сразу, подминая под себя, заставляя подчиняться. Ему не хочется, чтобы это завершалось, хочется бесконечно обладать возможностью быть под двумя некогда людьми, которые помутнили его сознание еще при своей жизни. Ему несказанно повезло, он так считает и считали бы другие, зная, какие у них отношения. Воланд закусывает губу, поражаясь анатомии человеческого тела, поскольку Мастер задел очень чувствительное место внутри него. Толчки Мастера приятные, тягучие и сводящие с ума. Это невероятно. Это напоминает нечто прекрасное. Мастер толкается не грубо, а медленно, нежно, будто стремясь максимально растянуть процесс, показать Воланду, от чего люди так жадны до проникновения, почему так отчаянно мечтают о нём, почему сходят с ума, получая его. Мастер обращается с Воландом бережно и трепетно не из-за того, что тот является дьяволом и при желании способен уничтожить всё мёртвое и живое, превратив это в подобие пыли, что развеется в пучине времени, став пустотой, о которой никто и никогда не при каких обстоятельствах даже не вспомнит. Мастер таков из-за того, что для него ощущения Воланда, его страсть и желание принимать ласку, стоят превыше всего. Нечто человеческое, а именно неподдельное восхищение, смешанное с щенячьей преданностью, побуждают Мастера становиться таким невероятно нежным и чутким. О таком партнёре грех не мечтать, такого партнёра грех не хотеть всем своим существом, каждой его клеточкой. — Вы дрожите, мессир, — мурлычет Мастер, постепенно увеличивая темп, но при этом не делая его грубым и резким. Он идеальный, но как же Воланду не хватает скорости. Он одновременно хочет и не хочет, чтобы Мастер был быстрее. Ох, эта неопределённость убивает, превращает все желание в сплошной пульсирующий комок, отнимающий слишком много внимания. Он —Мастер — весь мягкий и нежный, словно через секунду рассыпется, он аккуратный и тактичный. Но этот замок хрупкости разбивается другим ураганом — Маргаритой. Та, казалось, о Воланде не думает, а если и думает, то самую малость. Она выгибается, как кошка, голову откидывает, кладет её на плечо Мастера, рычит и стонет утробно, а глаза её блестят в полутьме, настолько ярко, что в них метафорично отражаются огни ночного Парижа. Ноготками острыми она царапает человеческую грудь дьявола, глядя в его глаза и наблюдая, как под ней и Мастером плавится сам дьявол. Воланд шипит, тяжело дышит, стонет и глаза закрывает. Его срубает наповал эта перемена температур: горячая, быстрая и грубая Маргарита и холодный, аккуратный и заботливый Мастер. Они, как никто другой, могли довести до пика одним своим существованием. И Воланд чувствует, что он близок. И понимает, что они тоже это чувствуют. Маргарита хихикает коварно, голову откидывает и впивается в губы Мастера, в них же простанывая. Мастер, за счет своей некой стеснительности, даже в потусторонней жизни был застенчив и робок, не мог принять себя таким, какой он был и остается. А Маргарита знает себе цену, самомнением она может спокойно соревноваться с Геллой и вполне вероятно даже выиграет. Она знает, что они способны сделать с Воландом, знает, как влияют на него их прикосновения, слова, шепот. Она учит этому Мастера, уже посмертно пробуждая в нем жизнь. Мастер возрождается в новом обличии, в новых обстоятельствах, в новом существовании, так сильно напоминающем человеческую жизнь, где единственной отрадой для вечно страдающей души, не познавшей справедливости, была Маргарита. Она сама расправила плечи и сделалась окончательно внутреннее свободной, когда отреклась от человеческого мира и посвятила вечность любимому мужчине и самому дьяволу, что сейчас подобно самому ласковому коту спрятал «коготки» и замурчал, всецело отдаваясь ласкам, погружаясь в них с головой и стремительно растворяясь в волнах возбуждения. — Мессир, да вы на грани! — ласково, но так по-изящному лукаво промурчала Маргарита, напоминающая сейчас грациозную тигрицу. Она права. Она переглядывается с Мастером, чьё имя окончательно растворилось в вечности за ненадобностью, тот ей кивает и ускоряет темп. Того по-прежнему нельзя назвать безудержным, но он прогоняет по телу Воланда мурашки, проникающие в самые кости, вынуждающие захлебнуться в удовольствии и позволить «финалу» приблизиться. — Я сейчас… — шипит Воланд, не обращающий внимание на то, насколько жалко он выглядит, как позорно звучит, потому что рядом со своими любовниками можно быть любым, они не осудят, а лишь придут в неописуемый восторг от того, что смогли довести своего повелителя до такой реакции, для них это и есть высшая награда, которую не способны понять люди, что остались там, в погрязшей в алчности и лживости Москве, где всё осталось по-прежнему, несмотря на выходки самого дьявола и его преданной свиты. Воланду чужды человеческие чувства. Ему чужды любовь, счастье, радость, ведь эти чувства не для дьявола. Боль он чувствует всегда, таков его приговор. И когда что-то — или кто-то — позволяет ему не просто чувствовать фантомные вещи, а ощущать, непосредственно, то, что ощущается и субъектом, то он необратимо восхищается. Так восхищается он и Мастером с Маргаритой, разнежившимися после бурной ночи. Воланд, доходя до пика, думал даже, что попадает к «любимому» Господу на небеса — такие ощущения в нем пробудили бывшие смертные. А теперь эти некогда живые, подобно котам (даже Бегемот в моменты грусти таким грешит!), примкнули по бокам и прижались близко-близко. Они грели вечно холодное дьявольское тело, вынуждая Воланда мягко улыбаться. Слишком очаровательная картина. Но даже в этот момент Мастер тихо протянул руку, не глядя нащупывая ладонь Маргариты, переплел их пальцы и опустил на торс демона. Таким образом замок из ладоней сковывал не только влюбленных, но и Воланда между ними. Последний же, выдохнув, откинулся на подушки. Все-таки, он способен чувствовать счастье. *** — Мессир узнает — оторвет тебе хвост! — шипел Коровьев, попутно ойкая. — Так ты ему не говори! — тянул в ответ кот. — Закрыли рот оба, — рявкнул Азазелло, который и тащил их за шкирку. Если Бегемот и висел в воздухе, поскольку ростом был мал, то длиннющие ноги Фагота волочились по полу, но препираться с Азазелло и пытаться вырваться — себе дороже. Позади всех шла Гелла, огненно-рыжие волосы которой были прилично взъерошены. Их поход в ресторан снова обернулся цирковым представлением, и она, равно как и Азазелло, не была этим шибко довольна. Зато были довольны Коровьев и Бегемот, искренне не понимающие причину злобы коллег. Стоило им ступить на порог квартиры, как кот юрко вывернулся из цепкой руки Азазелло, стремглав кинувшись в покои Воланда. За ним же устремились остальные в попытке остановить катастрофу, которая случится, если Бегемот разбудит дьявола. — Мессир, мессир! Вы представляете, это… — кот остановился на полуслове, тут же замерев. Замерла и остальная свита за его спиной. Воланд лежал, раскинувшись на кровати, пока сбоку него с обоих сторон лежали Мастер и Маргарита. Нагие. Дьявол приподнял голову, многозначительно сверкнув зеленым глазом. Свита молча попятилась назад, тут же скрывшись за дверью. — Бегемот, теперь тебе точно оторвут хвост, — загоготал Фагот. — Ой-ой-ой, не умничай, — цыкнул кот, забираясь на камин. — Заткнитесь оба. Всем достанется за то, что видели, — Гелла упала на стул, выуживая из-под стола графин с водкой, — Желающие? — Есть! — отозвались все трое. Распивая крепкий алкоголь в столовой, свита зареклась не вспоминать и не говорить о таких странных отношениях их мессира и бывших смертных.