***
В уютной гостиной мягкое сияние окружающего освещения отражалось от стен, создавая теплую и манящую ауру в пространстве. Хван вновь удобно устроился на плюшевом диване рядом с Минхо. Присутствие Феликса рядом создавало безмолвную гармонию, наполнившую комнату. Сам Феликс сидел поблизости, поглощенный коллекцией фотографий, которые он только что сделал во дворе, его глаза мерцали от восхищения, когда он внимательно изучал каждое изображение в деталях. Распускающиеся розы, какое-то дерево с цветами, кусты… Когда комната погрузилась в безмятежные объятия, игривый шепот сорвался с губ Хёнджина, порхая, как нежная бабочка, к уху Минхо. — Минхо, не стоит ли нам сейчас принести торт? — Легкий кивок согласия от Минхо привел в движение механизм празднования, и двое друзей грациозно направились на кухню, оставив Феликс погруженным в свои фотографические грезы, не обращая внимания на их временное отсутствие. Свет в комнате потускнел, окутав Феликса покровом темноты, который отвлек его внимание от захватывающих фотографий, лежащих перед ним. И когда он поднял взгляд, его встретило сияющее зрелище вновь появляющихся Хёнджина и Минхо, что несли не очень большой торт, украшенный шестнадцатью мерцающими свечами, ознаменовавшими шестнадцатое путешествие Феликс вокруг солнца. Его шестнадцатый год. Аккуратно поставив торт на стол, улыбка тронула уголки его губ, Хёнджин щелкнул выключателем, осветив комнату мягким золотистым оттенком. Голос Минхо прозвучал с нежной игривостью: — Солнышко, загадай желание. — Ласкательный термин, вызвавший легкий дискомфорт у Хвана, который предпочитал, чтобы к его парню обращались просто Феликс, без приторной сладости ласкательных имен. Но он ничего не сказал, вовремя остановив себя от этой глупости. Он прекрастно помнил, в каких отношениях Ли. Почувствовав неловкость, Хёнджин подошел к Феликсу и сел рядом, обняв его за талию в жесте поддержки, некое проявление любви. И вот, с коллективным вздохом, Феликс наклонился и аккуратно погасил каждую свечу на одном дыхании, комната взорвалась аплодисментами и словами «Happy birthday!», поскольку друзья тепло и радостно отмечали его особенный день.***
Феликс сидел у окна, загипнотизированный красотой сумеречного неба, чувствуя благодарность друзьям, что сегодня собрались вокруг него. На столе перед ним стояло необычное зрелище — кривобокий торт, украшенный множеством красочных украшений. Сэм и Минхо, его дорогие друзья, потратили часы на приготовление этого торта для него, и Минхо с легким оттенком неуверенности в голосе заметил: — Торт получился немного неровным, но я надеюсь, что на вкус он такой же вкусный, как и все его ингредиенты… Торт фиолетового оттенка был причудливым творением, покрытым посыпкой различной формы — сердечками, звездочками, кружочками — и покрытым сверху зефирными крошками и зефирными цыплятами. Он был украшен цукатами, изюмом и легким привкусом корицы, источая сладкий, манящий аромат. Увидев торт, Феликс не смог сдержать восхищенной улыбки. — Вау, какой торт! Готов поставить что угодно на то, что Минхо проснулся в семь утра, если не раньше, чтобы приготовить его, — воскликнул он, признавая усилия, вложенные в это уникальное творение. Минхо, усаживаясь рядом с Феликсом, усмехнулся и ответил. — Конечно, я рано встал. Все должно было быть идеально для празднования дня рождения моего. Маленького цыпленка — так Минхо ласково называл Феликса. Хёнджин покосился на обоих Ли, но они были слишком заняты разговором, и не замети его взгляда. Ближе к ночи Феликс нашёл комнату с пианино и все дружно перешли в эту комнотку. Атмосфера была наполнена историями, музыкой и теплом дружбы. Тихие мелодии пианино, играющего на заднем плане, придавали собранию нотку элегантности, создавая прекрасный фон для торжества. Феликс, вдохновитель музыкальной атмосферы, сидел за пианино, его маленькие пальчики легко танцевали по клавишам, наполняя комнату проникновенными мелодиями. Минхо, творческий гений, поделился историями об их совместных приключениях, вспоминая моменты, которые скрепили их нерушимую связь. — Я помню как лет в десять я позвал Феликса купаться за городом. Мы уехали на автобусе и купались целый день. Я научил плавать Феликса в тот день. А когда нам нужно было домой, мы поняли, что деньги у нас были только на дорогу туда. С толпой людей мы залезли в автобус и хотели проехать до дома. Но не вышло, у нас проверили билеты. Мой папа тогда заплатил за нас, а мне по шее надавал. — Вспоминает Минхо, приятные воспоминания. Хёнджин, любопытная и наблюдательная душа с сердцем, полным доброты и любви, заметил Феликса, сидящего за пианино с маленьким, почти робким кусочком торта перед ним. Феликс откусил от него кусочек и больше не трогал, играя какую-то мелодию на пианино. Брови Хёнджина озабоченно нахмурились, когда он подошел к Феликсу, игривая, но обеспокоенная улыбка тронула его губы. — Феликс, это все, что ты собираешься съесть в свой особенный день? — Голос Хвана был нежным, с оттенком обеспокоенности. Феликс сделал паузу в игре, бросив озадаченный взгляд на Сэма. — Спасибо за твою заботу, Хён, но я не голоден, — ответил он с мягкой улыбкой. Хёнджин, ничуть не убеждённый его словами, настаивал, его глаза загорелись озорством. — Ну же, Феликс, побалуй себя еще немного. Совсем крошечный кусочек, ладно? Прежде чем Феликс успел ответить, Минхо, фигура спокойной власти и сострадания, подошел к дуэту, его присутствие успокаивало Феликса, как легкий ветерок во время шторма. Успокаивающе положив руку на плечо Феликса, Минхо мягко предостерег Хвана. — Оставь его в покое, Хёнджин. Если он не хочет кушать, это его выбор. Настойчивость Хвана поколебалась, он нахмурился. — Но он почти ничего не ел! Он только суши поел! Этим не наешься! Прикосновение Минхо к плечу Феликса чуть усилилось, когда он твердо произнес: — Мы должны уважать его желания, Хван. Пусть будет так. — Минхо наклонился к Хёнджину и произнёс на ухо, — Не говори ему об уже съеденной еде. С вмешательством Минхо Феликс возобновил свою мелодию, его пальцы грациозно танцевали по клавишам пианино. И все же, за музыкальным фасадом в голове Феликса бушевала буря. Действительно ли он наслаждался тортом? Эта мысль неотступной тенью преследовала его, нашептывая опасения излишеств и потакания своим желаниям. «Что, если я уже съел что-нибудь сладкое? Что, если я стану раздутым, как свинья? Сколько я сегодня съел? Суши, васаби, ложечка торта… Я ел что-то ещё?» Его мысли закрутились спиралью, внутри бушевал неистовый шторм. Музыка стала полке резче, быстрей, напористей. Не в силах больше выносить груз неопределенности, Феликс поднялся со своего места и, извинившись, отошел от пианино. Торопливыми шагами он направился в святилище ванной комнаты, в нем бурлило море эмоций. Под резким светом ванной Феликс склонился над фарфоровой раковиной, чувствуя, как на него накатывает волна тошноты. Вкус сожаления задержался у него на языке, когда он выплевывал содержимое своего желудка, остатки скудного куска торта смешались с желчью в жестоком танце неприятия. Пока Феликса рвало, в его голове бушевала буря противоречивых эмоций, единственная истина всплыла подобно маяку в шторме: груз ожиданий и неуверенности в себе давил на душу тяжелее, чем когда-либо могло давить любое снисхождение. И по мере того, как отголоски его болезни растворялись в тишине, решимость Феликса укреплялась. Он больше не будет поддаваться желанию, внешность важней. Так мама говорит. Соблазн к еде вновь становится петлёй не определённости на шее. После пережитого потрясения Феликс вышел из ванной, расправив плечи с вновь обретенным чувством решимости. Мелодия пианино снова позвала его, песня сирены об искуплении и обновлении. Когда его пальцы ласкали клавиши с новообретенной целеустремленностью, сердце Феликса воспарило мелодией свободы и самопринятия, каждая нота свидетельствовала о его стойкости и внутренней силе.***
После отголоска смеха и затихающих нот песни, посвященной дню рождения Феликса, в доме Хванов воцарилась мирная тишина. Это была одна из тех ночей, когда воздух, казалось, был насыщен невысказанными словами и невидимым напряжением, которое витало прямо под поверхностью. Минхо и Феликс приняли спонтанное решение остаться на ночь у Хёнджина, вместо того чтобы отправиться домой после празднования, выбор, который привел в движение серию событий, разрушающих мирные отношения Хвана и Минхо. Хёнджин, радушный хозяин, проводил своих друзей в комнаты для гостей — жест гостеприимства, который на первый взгляд казался невинным, но раскрывал скрытые истины и чувства. Комната для гостей, отведенная Феликсу, случайно оказалась рядом со спальней Хёнджина, и этот факт не ускользнул от внимания Минхо, когда они следовали за хозяином особняка по извилистым коридорам большого дома. Между тем, комната Минхо была расположена в дальнем конце коридора, изолированная от остальных на приличном расстоянии. Когда наступила ночь, отбрасывая удлиненные тени на богато украшенную мебель дома, Минхо подошел к Феликсу с нехарактерной для него искренностью в глазах. Обняв своего друга, Минхо тихо прошептал: — Феликс, если что-нибудь случится, ты знаешь, где найти мою комнату. — В голосе Минхо была явная уязвимость, которая выдавала более глубокую связь между друзьями, связь, о которой, возможно, даже Феликс не до конца осознавал. Прежде чем Феликс успел ответить, вмешался откуда-то появившейся Хёнджин, его присутствие было внушительным и каким-то принудительным в тускло освещенном коридоре. — Все в порядке, Минхо. Я буду рядом с Феликсом. В соседней комнате. — В его словах слышался оттенок собственничества, покровительства Феликсу, что вызвало вспышку чего-то похожего на зависть на лице Минхо. Напряжение между Минхо и Хваном теперь уже было было ощутимым, безмолвная битва воль разыгрывалась при встрече их взглядов, каждая пара глаз отражала разные оттенки эмоций. Почувствовав назревающую бурю эмоций между своими друзьями, Феликс извинился с нежной улыбкой, пожелав им обоим спокойной ночи, прежде чем удалиться в свою комнату. Воздух был полон невысказанных слов, когда Минхо и Хёнджин стояли в коридоре, и пропасть непонимания между ними увеличивалась с каждым мгновением. В мерцающем свете свечей неразрешенная напряженность танцевала, как тени на стенах, набрасывая завесу беспокойства на некогда веселую атмосферу празднования дня рождения. По мере того, как приближалась ночь, дом, казалось, вздыхал во сне, скрип половиц и шепот ветра снаружи создавали завораживающую симфонию одиночества. В своих отдельных комнатах Феликс, Минхо и Хёнджин боролись со своими собственными демонами, у каждого на сердце было тяжело от невысказанных истин и подавленных эмоций. В комнате Феликса его охватило чувство тихого созерцания, когда он смотрел в окно на залитый лунным светом сад внизу. Его мысли блуждали по динамике отношений между Минхо и Хёнджином, двумя людьми, чья связь с ним, казалось, балансировала на грани чего-то более глубокого и сложного, чем дружба. Несмотря на все его усилия избавиться от напряжения, омрачавшего вечер, Феликс не мог избавиться от ощущения, что надвигается буря, которая грозила разорвать тонкие нити, связывающие их вместе. В комнате Минхо стены, казалось, сомкнулись вокруг него, душа его своим безмолвным осуждением. Его мысли метались, пока он прокручивал в уме события вечера, каждое слово и жест анализировал со скрупулезностью, граничащей с одержимостью. Воспоминание о защитной позе Хвана рядом с Феликсом разожгло в Минхо пламя ревности, чувство, которое он изо всех сил пытался сдержать, поскольку оно угрожало поглотить его изнутри. Минхо помнит как Хёнджин положил руку на талию Феликса, и помнит сколько раз он это сделал. И тут же Минхо ругает себя: — Ли Минхо, ты идиот! Ты для Феликса друг. Друг! Не вздумай портить ему отношения своей тупой ревностью! И в комнате Хёнджина, когда он ворочался в постели, его мучило чувство беспокойства, события вечера прокручивались в его голове, как заезженная пластинка. Невысказанное напряжение между ним и Минхо тяжелым грузом лежало на совести Хвана, напоминая о границах, которые он пересек, стремясь показать что Феликс его. — Хван Хёнджин, что ты делаешь? — ударил он себя по лбу, — Он ведь его друг. По мере того, как ночь приближалась, границы между другом и врагом размывались в лунной дымке, секреты и желания переплетались в танце теней и признаний, произносимых шепотом. Во тьме ночи обнажилась правда, были раскрыты предательства, и хрупкая паутина дружбы, которая связывала их вместе, угрожала распасться под тяжестью невысказанных эмоций. В этой ночной тишине Хёнджин беспокойно лежал в своей постели, терзаемый вихрем мыслей, которые не давали ему погрузиться в царство сна. Рядом с ним остался его друг Феликс, занявший соседнюю комнату. Чувствуя странное побуждение, парень тихо выскользнул из своей комнаты и осторожно постучал в дверь Феликса. Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился Феликс, одетый в пижаму, подаренную ему Сэмом на ночь. — Хён, все в порядке? Уже больше двух часов ночи, — спросил Феликс с выражением беспокойства в глазах. Хван вошёл в комнату Феликса и тихо произнес: — Кажется, я не могу заснуть. Я предполагаю, что ты тоже борешься с этим? Феликс кивнул в ответ, его взгляд был отстраненным, поглощенный совершенно другим ходом мыслей. Когда Хёнджин устроился на кровати рядом с Феликсом, последний, казалось, погрузился в молчаливые подсчеты, мысленно подсчитывая калории, которые он потребил за день. Подойдя ближе к Феликсу, Хёнджин нежно положил руку на щеку Феликса, заставляя его поднять глаза и встретиться взглядом с Хваном. Момент невысказанной связи прошел между ними, когда Хёнджин нежно коснулся губами губ Феликса. Прикосновение было нежным, почти нерешительным, лишенным обычной уверенности, присущей поцелую. Пораженный неожиданным жестом, Феликс слегка отшатнулся, на его лице промелькнула неуверенность. — Феликс, что-то не так? Тебе это не нравится? Мне остановиться? — Спросил Хёнджин, и в его словах прозвучал оттенок беспокойства. Не в силах выразить свое внутреннее смятение, смесь стыда и страха разочаровать Сэма, Феликс не мог заставить себя попросить прекратить поцелуй. Вместо этого он молча согласился, позволив вовлечь себя в близость, к которой стремился Сэм. Когда ночь окутала их своими тихими объятиями, комната, казалось, исчезла, оставив только их двоих, застывших в момент абсолютной уязвимости. Губы Феликса, мягкие и нежные, поддались прикосновению старшего, и все же под внешним спокойствием в нем бушевала буря эмоций. Поцелуй затянулся, безмолвный разговор разворачивался между касанием их губ и биением сердец. Прикосновение Хёнджина несло в себе смесь привязанности и возбуждения, в то время как ответ Феликса был вихрем противоречивых желаний, кульминацией которого стала молчаливая капитуляция перед невысказанным напряжением, повисшим между ними. В мягком лунном свете, просачивающемся через окно, поцелуи Хёнджина на губах Феликса были полны нежности и тоски. От каждого прикосновения по спине Феликса пробегали мурашки, но среди нежности внутри него бушевала буря. Непреодолимый страх, охвативший его сердце, мешал дышать. По мере того, как Хёнджин всё больше затягивал поцелуи, чувство неловкости терзало душу Феликса, нашептывая сомнения и неуверенность, которые затуманивали его рассудок. Тем не менее, он оставался замороженным, неспособным выразить бушующее внутри него смятение. В памяти эхом отдавались слова матери, мантра, привитая с детства: «Никогда не разочаровывай других, Феликс. Всегда сохраняйте улыбку, чего бы это ни стоило.» Комната представляла собой симфонию теней и шепота, тишину ночи нарушали только мягкий шелест ткани и приглушенный звук дыхания, смешивающийся с неуверенными вздохами. Лунный свет танцевал на стенах, отбрасывая призрачную бледность на разворачивающуюся перед ними сцену, картину любви и конфликта, желания и колебаний. Прикосновения Хёнджина были нежными, почти благоговейными, как будто он искал утешения и уверенности в пылкости их объятий. Но для Феликса каждая ласка была кинжалом, напоминанием о беспорядках, бушующих под поверхностью. Хёнджин повалил Феликса на кровать, нависая сверху. Тяжесть его невысказанных страхов навалилась на него, угрожая сокрушить само его существо своим гнетущим присутствием. Феликс весь сжался, стал напряжённым и холодным. Хёнджин посмотрел в глаза Феликсу и увидел отражающийся в них страх. — Феликс, ты напуган? — Голос Хёнджина был нежным, наполненным заботой. Сердце Феликса бешено забилось, разрываясь между желанием и неуверенностью. — Прости, Хёнджин-хён… Я не думаю, что я готов к этому… — прошептал Феликс, и тут же пожалел об этом. Феликс считал что сейчас всё закончится. Сейчас Хёнджин уйдёт от него, ведь Феликс его разочаровал — Прости, Хён… Лицо Сэма смягчилось от понимания. Он успокоил Феликса. — Тебе не за что извиняться. Все в порядке. Прости, если я тебя напугал. Мне не стоило тебя так дёргать, без твоего разрешения. — Нежно Хёнджин поцеловала Феликса в лоб и легла рядом с ним, их тела сплелись в успокаивающем объятии. Когда они смотрели друг другу в глаза, Феликс почувствовал, как на него нахлынуло чувство покоя. Обычно такое бывало только рядом с Минхо. Любовь Хёнджина окутала его, успокаивая тревоги. Постепенно Феликс погрузился в сон, его дыхание было ровным и спокойным, в то время как Хёнджин лежал без сна, и его сердце наполнялось обожанием к мальчику, лежащему рядом с ним. В комнате было тихо, если не считать звука их синхронного дыхания. Мягкий лунный свет проникал сквозь занавески, создавая умиротворяющую ауру над интимной сценой. Хёнджин наблюдал, как Феликс спит, черты его лица расслабились во сне, грудь поднималась и опускалась в устойчивом ритме. Снаружи мир был тих, окутанный объятиями ночи. Вдалеке мерцали огни города, тихий гул жизни пронизывал тишину. Но в той комнате время остановилось, пока парень восхищался красотой мальчика, который лежал рядом с ним. — Я люблю тебя, Феликс. — тихо прошептал Хван. И в этот момент, когда улыбка украсила губы Феликса, Хёнджин понял, что убить готов, ради этой улыбки. Минхо лежал в кровати и смотрел на электронные часы на стене. Почти четыре утра, он так и не смог заснуть, обеспокоенный Феликсом, Хёнджином, и сообщениями от отца. *Папа* «Минхо» «Мне звонила мама Феликса» «Она просто вне себя» «Она опять подсела на какие-то таблетки» «Не отпускай Феликса завтра домой, хорошо?»