люби меня наивно, но всерьёз
летай со мною в стиле butterfly, fly
но только от меня не утекай
гори, не гасни
кого еще назвать ты хочешь своим счастьем или ненастьем?
какие страсти.
замедленно стекаю по твоим запястьям, как танцы на стекле,
только не сглазьте
— …А вот у вас там благовонь, она какая? — Есть тибетские, есть индийские благовония– Антон начинает, было, свою привычную шарманку краткой экскурсии по ассортименту, но грузный мужчина, созерцающий стеллаж благовоний с подобием на одухотворенный вид, тут же его перебивает: — А тибет — это что? Верование? — Регион такой, знаете, в Азии, — опасливо поясняет парень, уже подозревая, как мучительно пройдут следующие несколько минут, и пытается высмотреть себе пути отхода, за которые его, если увидит, пришибет Арс, уверенный, что на покупку можно наконсультировать даже самого фрустрирующего индивидуума. — Там Будда живет, — сосредоточенно сам себе кивает мужчина и тянется рукой за одной из упаковок с палочками, чтобы разглядеть ее поближе, и парень борется с желанием свернуться на полу в клубочек и схватиться за волосы. — Ага… — улыбаемся и машем, Антон. Слово клиента — закон. — А вот это вы держите бурятские благовония– — А буряты — это кто? — вновь демонстрируя чудеса эрудированности, мужчина поправляет свои очки, чтобы лучше разглядеть упорно пытающегося держать лицо Антона. —…Народ бурятии. Прошу прощения, я вернусь к вам буквально через минуту, — не в силах выдерживать ни секунды больше этого разговора, Антон поднимает палец в просьбе подождать и делает вид, словно его позвали где-то в другой стороне магазина, спешно скрываясь в зоне за кассой. Возвращаться, конечно, он не планирует, и потому приходится оглядеться в негустой толпе покупателей вокруг него в поиске новой, желательно, более сознательной жертвы для консультации. Компания девушек-подростков — с некоторых времен, его таргетная аудитория, которая была не в силах устоять перед обаянием парня и внимательно прислушивалась к его рекомендациям — привлекает внимание Антона, но он не успевает сделать и шага, как чувствует на руке чье-то прикосновение. — Простите, я не нашла никого из знакомых мне консультантов, так что может быть, вы мне поможете, — парень оборачивается, чтобы обнаружить перед собой модельного вида девушку, на вид чуть старше его самого, и послушно кивает, подталкивая ее продолжать. — Я бы хотела вернуть кое-что. — К сожалению, возвратами у нас занимается только старший продавец, давайте я его позову, — не предвкушая реакцию Арсения, ненавидящего это страшное слово на букву «в», Антон отводит взгляд от лица девушки, чтобы высмотреть мужчину в зале, но та не дает ему этого сделать, продолжая: — Нет–нет, мне не нужны деньги, я просто хочу вам это вернуть. Тот, у кого он был, больше его не переживет, — с этими словами девушка пихает в руки растерянного Антона небольшую коробочку и исчезает из поля зрения, словно ее тут никогда и не было. На несколько секунд мозг парня подвисает, пытаясь осмыслить сие взаимодействие, определенно не самое странное на его памяти, но с каждой секундой напрягающее все больше. Не могла же она ему бомбу какую сунуть, так ведь? Любопытство — или скорее глупость — берет свое, и Антон осторожно приоткрывает крышку, но тут же испуганно ее захлопывает. От увиденного им содержимого коробки и от того факта, что он все еще ее держит, все внутри падает, и единственной мыслью, неоном горящей в его голове, становится необходимость прямо сейчас найти Арсения. Тот находится в паре метров от него самого, закрывающий витрину спиной к залу, и Антон наплевывает на все понятия о личном пространстве, подходя так близко, что различает аромат чужих духов в привычном ассорти ароматов, витавшем в воздухе. — Арс, пиздец, — содержательно, но тихо начинает он, чтобы покупатели не услышали, заставляя мужчину резко развернуться на своем месте. Судя по тому, как быстро лицо Попова меняется с раздраженного на встревоженное от одного взгляда на него, Антон выглядит ровно так, как себя чувствует, и потому решает объяснить все без слов, открывая эту треклятую коробку лицом к старшему. Из нее, болтаясь по пространству не по размеру, на них смотрит крохотная статуэтка Бафомета — скорее, какая-то его младенческая версия, что, если честно, делало картину только более пугающей. И Антон дважды бы не посмотрел на сию безделушку, если бы не потертая цепочка, плотно обвивавшая фигуру козленка. — Пиздец, — роняя плечи, повторяет его красочную оценку Арс и хмурит брови. — Пошли на кассу, расскажешь по дороге. Торопясь поскорее расстаться с «даром», Антон перехватывает коробку так, чтобы держать ее лишь двумя пальцами подальше от себя, и пускается в краткий пересказ загадочного разговора с девушкой. Люди в зале каким-то магическим образом плавно рассасываются, и парень понимает, что дело обстоит настолько серьезно, что Арсений даже не обращает внимания на то, что они позволяют немногим оставшимся гулять без присмотра. — … Мы бы ей и не сделали возврат: мало того, что полгода прошло, так это даже не наш товар, — поясняет мужчина, внимательно его выслушав, и кивает носом на стол, чтобы Антон все же приземлил свою ношу куда-нибудь. — Ставь, ты и так достаточно ее надержался. Я помню эту девушку. С нами Машка тогда работала, она постоянно тащила сюда какую-то хрень с Али-Экспресса, и вот как-то раз ей посчастливилось консультировать эту мадам. Они набрали тысяч на двадцать, а той страшно захотелось еще сверху нашего местного малыша Бафомета. Маша, в итоге, просто его ей подарила, а эта манда ей в ответ какое-то масло. Я ей сразу сказал выкинуть то масло, кто его знает, что в нем, и теперь только больше убедился в своем предчувствии. — Это все, конечно, прекрасно, — едва сдерживая накатывающие волны паники внутри него, Антон держит руки на весу, так как опасается прикасаться ими к чему-нибудь еще. — Но что мне делать то теперь? Все, помру молодым? — Ага, размечтался, дам я ему помереть… — бормочет мужчина и, подхватывая со стола карандаш, приподнимает крышку еще раз, чтобы приглядеться поближе. — Ну, смотри. Порчак точно рабочий, это ощущается. Черт его знает, по какой логике она решила завершить ритуал там же, где его и раздобыла, но ты его в любом случае принял. Ты мне скажи, амулеты ж на тебе есть, защита стоит? Антон потерянно хлопает глазами, пытаясь поспеть за ходом мыслей мужчины, и наконец, оглянувшись, что и браслет, выбранный давным-давно с Катей, он оставил дома, отрицательно мотает головой. — Твою мать, Шаст, а на кой хер тебе тогда все эти побрякушки? — пылко восклицает Арсений, и Антону совершенно не нравится то, как мужчина визуально напрягается все больше и больше — в его чертах не было злости на парня, скорее нарастающее беспокойство, которое вслед порождало его и в нем самом. — Ты совсем что ли, каждый день торчать здесь без защиты? Сам знаешь, какие люди сюда забредают, а гуляешь чуть ли не голый перед ними. — Так откуда ж я знал, что надо? Ты знаешь, я сам-то никогда… — тихо произносит Антон, испуганно округляя глаза, и против воли утыкается взглядом в переплетение цепочек на чужой шее, выглядывающее из-за расстегнутой наполовину рубашки. В отличие от Антона, который практически не изменял своему характерному набору украшений, состоявшему из полюбившихся ему колец и изредка сменявших друг друга нескольких однотипных серебристых цепочек, Попов в своих аксессуарах оставался стабилен лишь браслетами на правой руке и обмотанными вокруг левой четками из крупных камней. Подвески же на нем менялись и количеством, и комбинациями чуть ли не ежедневно, и первое время Антон пытался найти в этом хоть какую-то логику, но со временем оставил это дело. Теперь же смысл настолько слоеного нагромождения на себе — помимо очевидного эстетического аспекта — становился кристально ясен. — Ладно, разберемся, — стремительно теряя весь свой запал в ответ на по-детски открытую растерянность Антона, Арс проводит рукой по волосам, приводя в порядок мягко вьющиеся пряди, и вынуждено отвлекается на пробитие товара клиенту, прежде чем продолжить: — Ты сейчас идешь и хорошенько моешь руки с мылом с полынью. По локоть. Найдешь его в шкафу, оно подписано, — твердо чеканит мужчина с серьезным видом, и Антону остается лишь покорно кивать. — Сегодня постарайся не отсвечивать, сиди на кассе и переулками не ходи. Вечером, дома, сразу набери себе ванну, соли туда насыпь, перца красного, и отмокай там, пока вода не остынет. Остальным я займусь. Все понятно? Выражение Арсения не оставляет места вопросам о том, что он имеет в виду под «я займусь», так что Антон, продолжая, для верности, кивать болванчиком, послушно отправляется выполнять его наказ и возвращается в зал в еще более поникшем настроении. Его знаний хватает, чтобы понимать, что большая часть вот таких вот «заразных» проклятий — да и любых в общем-то — складывается в твоей вере в них, и ему бы не фокусироваться на возможных последствиях, но выходит с трудом. Следующие часы протекают более спокойно, по сравнению с утром, закручивая в бесконечную череду разговоров с покупателями, и Арс, издалека завидев кислое выражение его лица, даже расщедривается на разрешение Антону включить на фон какие-нибудь треки на свой вкус, пока они остаются в рамках положенной им атмосферы. Больше чем музыка, конечно, парню поднимает настроение из ниоткуда проснувшееся рвение Арсения его развеселить. Кружащий по залу мужчина то и дело переваливается через стойку, а чаще просто усаживается рядом с ним, чтобы со всем присущим ему актерским мастерством рассказать какую-то историю или шутку, бесперебойно рождая на лице Антона улыбки. Настолько бодрым и активным парень видел его только в визит Сережи на прошлой неделе, и даже первоначальные причины для этой перемены не омрачают приятное ощущение на его душе от столь пристального внимания к своей персоне. Антон прекрасно понимал, что Арсений ни капли не был обязан так усердно помогать ему избавиться от подброшенного проклятья (когда он вернулся после своих омовений, старший продемонстрировал чудеса профессионализма, упаковав злосчастную коробку в пакет без единого прикосновения к ней, а затем лично отнес ее куда-то на улицу), и уж тем более, печься о его настроении — не маленький мальчик все-таки, сам бы как-нибудь справился и пережил. Это полностью был выбор Попова, и это льстило. К вечеру совокупными усилиями Антон совершенно забывает об утреннем происшествии, оккупировав их укромное кассовое логово на пару с мужчиной: — …Нет, ну слушай, Арс, — поправляя растрепавшуюся челку, продолжает их дискуссию парень. — Каждый дрочет, как он хочет, конечно, но как по мне — выглядит похабно. Арсений, только сделавший глоток из своей чашки, благополучно давится им и тут же оглядывается, чтобы проверить, не услышал ли их никто, и Антон строит на лице самое раскаивающееся выражение, которое может. — Мне кажется, — прокашлявшись, начинает Арс и поднимает уголок губ, — осуждать чужие татуировки все же не очень правильно. Это же с человеком на всю жизнь, а комментировать то, что человек не может исправить за пять минут — невежливо. — Так я и не говорю это кому-то в лицо, только с тобой за спиной песочу, — невозмутимо пожимает плечом Антон, скатываясь ниже по креслу. — Просто, ну надо же понимать, к кому ты идешь бить. Посмотреть прошлые работы, все такое. И к мастеру вопросы, я бы после такого скрылся с лица земли и больше не высовывался. Там буквально «роза, свеча, похуй» вышло, так еще и олд-скулом. — Шаст, — во второй раз намекая парню взглядом на мат, произносит Арс и совершает еще одну попытку спокойно отпить свой кофе. — Ты вообще, откуда столько всего об этом знаешь? Признавайся, полное покрытие в стиле ирэдзуми скрываешь под этими своими толстовками, да? — А я и не скрываю. Хош, покажу? — не пропуская возможность поиграться с границей шуток и флирта, Антон хватается за нижний край своей толстовки, чтобы сделать вид, словно собирается ее снять, и сполна наслаждается округлившимися от удивления глазами мужчины, прежде чем рассмеяться. — Да ладно, шутка. У меня на самом деле татух не так много. Я ж сам раньше бил, вот и все. Сапожник без сапог, да. Лицо Арсения выражает неприкрытое удивление, так как информация оказывается для него совершенно новой, и Антон не может вспомнить, упоминал ли он свою прошлую профессию хоть раз при коллегах. Ему казалось, что с Дашей или с Катей они говорили о чем-то подобном, но это было давно в начале, и тогда желания делиться могло быть еще меньше. — И что, хорошо бил? Или ты только на словах Лев Толстой? — даже если Арсу и хочется спросить о причинах прошедшего времени, спрашивает он другое, и Антон благодарен за это. И совершенно обескуражен игривой синевой чужих глаз, но это не так важно. — Вот именно поэтому я на твой вопрос отвечать и не буду, — угрожающе тыкая в него пальцем, чтобы скрыть неловкость, парень тянется за телефоном и наспех открывает в галерее папку с его работами, — и просто покажу. На, сам полистай. Завидев поднятую в поиске помощи руку, Антон вручает мужчине свой телефон без единой задней мысли и тут же срывается с места, прежде чем услышит чужое мнение касаемо его творчества. Он, может быть, и взрослый, уверенный в себе лоб, но показывать подобное — это всегда немного про обнажение души, что в особенности неловко, когда ты делаешь это перед человеком, чье мнение тебе важно. — Здравствуйте, а покажите, пожалуйста, вот этот камешек, хочу посмотреть поближе, — тут же тараторит миловидная девушка, указывая на одну из колонн из розового кварца за стеклом, и, дружелюбно бросив ей «одну секунду», он садится на корточки, чтобы было удобнее победить вечно заедающий замок. Проворачивая ключ с характерным этой витрине скрежетом, Антон не сразу замечает, что что-то идет не так, но пронзительный вскрик девушки с удивительной скоростью ставит все на свои места. Только лишь хорошая реакция, отточенная за годы игры в баскетбол в школе, помогает ему вовремя сориентироваться, пригнуть голову ниже к коленям, закрывая ее руками, и на корточках отползти в сторону, пока над ним с грохотом удара об близлежащую колонну зала рассыпается дождь из осколков. Руку обжигает болью, но он не обращает на это внимания, машинально поднимая глаза в поисках девушки — ему бы о себе беспокоиться, по-хорошему, но волнение за стороннего человека, который мог пострадать по его глупости или тупому невезению, пересиливает — и, к счастью, обнаруживает ее уже отбежавшей в другой угол магазина, напуганную, но невредимую. — Живой? — чьи-то руки судорожно похлопывают его по всему телу, и парень запоздало узнает в их хозяине бледного как лист Арса и выдавливает из себя кивок. Дальнейший водоворот событий проносится мимо него месивом звуков и бегающих туда-сюда людей, и он на автомате отряхивается от крошечных осколков, забившихся в складки одежды, и только потом присаживается на подоконник, чтобы хоть как-то успокоить бьющееся об грудную клетку сердце. Минуты растягиваются в часы, а может быть, не длятся и секунды, ясность адреналина сменяется потерянным шоком, и Антон с трудом фокусирует свое внимание на взволнованной фигуре присевшего перед ним мужчины. — Антон, у тебя течет кровь, — выверено ровным тоном, которым обычно говорят с испуганными животными или маленькими детьми, озвучивает очевидное Арс, и парень некоторое время непонимающе оглядывается, не находя проблему, пока тот не поднимает его руку — необычайно бережно — чтобы продемонстрировать. Порез на обратной стороне запястья не выглядит глубоким, но осколок явно задел какую-то вену, к этому моменту окрашивая практически всю руку алым. — Мне нужно, чтобы ты сфокусировался. Скорую вызывать? Или сами справимся? — Никакой скорой, — все больше просыпаясь, морщится Антон и поднимается на окаменевших ногах, приобнимая раненую руку второй. Вслед за ним, бросая что-то Даше, маячащей на горизонте, Арсений резко подскакивает со своего места на полу и, зацепившись для верности за край его толстовки, широким шагом ведет парня в сторону туалета. Поспевать за мужчиной оказывается трудно, а когда тяжелая дверь комнаты захлопывается за ними, Попов и подавно силой тащит его к раковине, чтобы подставить руку под поток прохладной воды. Во всех чертах мужчины сквозит дерганая нервозность, и Антон, окончательно отошедший от шока за их короткую пробежку и уже в силах справиться сам так-то, все же дает Арсу волю маневрировать его, как захочет. Укромная атмосфера, царящая в небольшой комнатушке, по имени звать которую туалетом было богохульством — стильно оформленные ажурной плиткой стены, кованые бра, напоминавшие подсвечники, пейзажи в золоченых рамах в подобных местах встречались не часто — вкупе с тишиной, в которой Арсений методично отрабатывал на Антоне свои навыки первой помощи, делала момент непривычно интимным, а лицо мужчины в приглушенном свете казалось и вовсе произведением античного скульптора, и с каждой проходящей минутой Антону становилось все сложнее помнить, зачем они здесь оказались. — Не туго? — отрывисто спрашивает старший, закручивая еще один моток бинта поверх тщательно обработанной хлоргексидином кожи, и только тогда Антон обращает внимание на мелкую дрожь его бледных рук. — Не, норм. Арс, погоди, — перехватывая чужие запястья, он останавливает начинающую становиться обсессивной заботу и вынуждает мужчину посмотреть ему в глаза. — Выдохни. Давай-давай, глубокий вдох. И выдох. Неохотно, но мужчина все же прислушивается к его инструкциям, не отводя взгляда бушующих непокорным океаном глаз, а Антон не торопится отпускать его руки и вместо этого принимается мягко поглаживать кожу запястья большим пальцем. Это непринужденное и практически инстинктивное действие, призванное утихомирить чужую тревогу, почему-то порождает уже менее ровный вдох, и Арс совершает вялую попытку вырваться, которую парень тут же пресекает усилением своей хватки. — Не-а, не пущу, пока не успокоишься, — качает головой Антон, растягивая губы в улыбке, от чего напряженное ранее лицо Попова хмурится в недовольстве. — Я тебе, конечно, очень благодарен за помощь, сам я слишком затупил на ахуе, но можешь поумерить курицу-наседку. От потери крови я теперь не умру, видишь, она уже начала останавливаться? В суд не подам — сам виноват. Так что все в порядке, нечего тут такую хмурую мину строить. Брови Арсения от его слов усаживаются только глубже, а сам он прикладывает больше силы и наконец вырывается из крепкой хватки, чтобы отшатнуться от Антона и посмотреть на него в неверии. — Что, блять, из всего этого, по-твоему, «в порядке»? — оставаясь верным себе, вскипает Попов и всплескивает руками, жестикулируя в сторону еще свободно свисающего с руки Антона бинта. — То, что тут пол магазина на соплях держится? Что стекла из витрин выпадают? Что Дашу на прошлой неделе чуть не пришибло статуэткой, потому что никто не может починить этот ебаный антикварный комод? А если бы ты не увернулся, Антон? Ты понимаешь, как тебе повезло, что ты отделался одной царапиной? На него упало полтора метра стекла, а он мне про «все в порядке» рассказывает, уму не постижимо! Антон не теряет улыбки на губах, даже несмотря на невольно рисующиеся в голове жуткие сценарии того, что могло бы случиться, и позволяет мужчине вдоволь наораться, подозревая, что тому это сейчас было необходимо. Все же не один он, как главный и единственный пострадавший, перепугался до чертиков. Сложно сказать, было ли дело в плоховато работающем инстинкте самосохранения или в эндорфинах, выброшенных организмом, чтобы перекрыть боль и шок, а может быть, Антон просто уже отпереживал свое там, на подоконнике, но пылких эмоций, которые переливались за край у Арсения, у себя он не наблюдал. Да, страшно и неприятно, но все же хорошо кончилось, так что какой смысл сокрушаться и причитать? — Все сказал? — невозмутимо интересуется парень, когда поток возмущений иссякает, и Арсений потерянно хлопает на него своими запрещенно длинными ресницами. Вот роли и перевернулись. В выражении чужого лица мелькает что-то близкое к удивлению и, если Антон не придумывает этого, даже уважение, словно тот впервые по-настоящему смотрит на своего коллегу и опешивает перед настолько зрелым спокойствием и трезвостью мышления, несмотря на обстоятельства. — Конечно, я понимаю, не тупой, — убедившись, что его слушают, продолжает Антон. — Но ты лично, прямо сейчас, с этим что-то можешь сделать? Нет. Я тоже. Что случилось — то случилось, просто будем осторожней. А тебе бы лучше приберечь нервы до звонка Паше, вы же с ним хорошо общаетесь, выскажешь ему все в красках, а он пусть и разгребает это говно. Рациональные аргументы в пух и прах разбивают последние остатки воинственности мужчины, и он устало вздыхает и медленно проводит пальцами сквозь длинные кудри, признавая поражение. Чувствуя, что сказал все, что хотел, и иные слова будут лишними, Антон дает тому время разобраться с ураганом мыслей в голове и вместо этого фокусируется на доделывании перевязки, откусывая зубами кончик бинта и заправляя его под другие. — Ты прав, Антон, — наконец произносит Арсений, бросая ему удивительно стыдливый и виноватый взгляд. — Зря я тут раскричался, у тебя и так стресс, а еще я нагнетаю. Нет смысла плакать над разлитым молоком. Антон, уже потянувшийся открыть ведущую в зал дверь, вопрошающе поднимает брови на диковинно звучащую фразу, но мужчина быстро подхватывает его непонимание и закатывает глаза. — Забей– Языки попутал, в английском такой фразеологизм есть, "it's no use crying over spilled milk", — былой паники как не бывало, и Антон не без удовольствия замечает призрак улыбки на чужих губах, попутно заслушиваясь идеальным произношением. — У меня тоже стресс. Не день, а пиздень какой-то: бабы мутные порчаками раскидываются, витрины падают. Так что уж извиняйте, что не помню, на каком языке изъясняюсь. Антон, совершенно далекий от таких забугорных тонкостей, может разве что глупо лыбиться на чужие театральные пояснения своей речи, не представляя, как можно путать языки, говоря на родном, и решает придержать все вопросы на другой раз. — Пошли, англичанин, Дашку спасать, а то мало ли там набежала электричка и задавила ее, несчастную, — поддерживая чужую драматичность, Антон распахивает дверь и чуть ли не с поклоном пропускает его вперед. В зале, к счастью, никого не оказывается, и они находят девушку около обрушившейся витрины, сметающей последние остатки осколков. Завидев Антона, Даша резко поднимает голову и тут же срывается с места, чтобы чуть ли не сбить с ног своими объятиями. — Дурак! Ты как вообще умудрился? — ее гневная тирада проигрывает в градусах Поповской, а крепкая хватка, из которой она не хочет его отпускать, и подавно сглаживает остроту обвинения, и Антон против воли улыбается, приобнимая девушку здоровой рукой. — Знаешь, как я испугалась, когда спустилась на шум, а тут такое? И ты еще сидишь, как по голове ударенный, весь в крови. Если бы Арс не вызвался тебя спасать, клянусь, добила бы. — Да я то че? Я ничего не делал, оно само, — улыбаясь тому, как своеобразно волнуется за него девушка — они со старшим друг друга стоят — Антон немного отодвигается, чтобы посмотреть на нее, и замечает блеск слез в уголках глаз, тут же смягчаясь. — Даш, нормас все, жить буду. — Смотри у меня– Отстраняясь так же быстро, как и налетела на него, Даша угрожающе тыкает в его сторону пальцем и вновь берется за упавшую на пол швабру, чтобы закончить уборку. — Иди отсюда, посиди лучше за кассой, иначе я тебя в пупырку замотаю и будешь так ходить, — добавляет она, и Антон сдерживается от выставления перед собой ладоней для демонстрации своего отступления, чтобы лишний раз не нервировать девушку видом раненой руки. — Трогает всякую херню тут, а потом «да я то че»… Че ж не бинтами с мертвецов обмотался то, девять жизней же, да? Совершенно забывший об утреннем инциденте, Антон не сразу понимает, о чем она, но как только пазлы складываются в его еще немного подтупливающей голове, он спешно проскальзывает за кассовую стойку и приземляется на соседствующий с Арсением стул. — …Нет, Паш, это ты послушай. Вообще по хую, как ты это будешь делать, но чтобы завтра тут бегали ремонтники и чинили все, что видят. Иначе меня ты точно тут больше не увидишь, — Антон невольно вжимается в кресло, слушая напряженный телефонный разговор Попова с хозяином магазина, но старший его даже не замечает и жестикулирует сам с собой в воздухе, постепенно теряя свой пыл по мере выслушивания ответа на его тираду. — Хорошо, мы друг друга услышали. Прости, что прервал семейный вечер, но у меня упала блядская витрина на сотрудника, и я подумал, что это не терпит отлагательств. Да, да, пока, Паш. Сбрасывая звонок, Арсений откидывает голову на спинку стула и некоторое время молча созерцает потолок с выражением страшной заебанности на лице, прежде чем повернуться к Антону. — Починит, — выносит как неутешительный, добытый кровью и потом, вердикт, и нервно заправляет короткие прядки за уши. — Ты сам то как? Сильно болит? У нас еще обезбол в кладовке есть, если надо. — Да не, терпимо, обойдусь, — отмахивается Антон нетерпеливо и переводит тему, более заинтересованный в прояснении осенившего его подозрения: — Слушай, Арс, а это я, получается, той манде могу спасибо сказать, что магазин меня убить пытался? Арсений задумчиво чешет короткую бороду, словно бы взвешивая вероятность этого совпадения, но в итоге качает головой: — Не льсти себе — судя по тому, как здесь все разваливается, он всех пытается добить. Никогда не интересовался, что за дух тут обитает, но теплых чувств он к нам точно не испытывает, — вновь поднимая отброшенный в сторону телефон, вздыхает Попов. — Но чистить тебя надо, и я знаю как. Планы на завтра есть? Опешив от подразумеваемой претензии мужчины на его свободное время — завтра и послезавтра у них были выходные — Антон изумленно смотрит на Арса и, немного в ужасе от невольно представляющихся церемоний со свечами и жертвоприношениями, «чтобы его почистить», отрицательно мотает головой. — Отлично, — кивает сам себе Арсений и тыкает что-то на экране, поднимая трубку к уху. — После работы мы едем ко мне. Пить. И это не обсуждается. Алло, Сереж? Не отвлекаю? Как только гудки, приглушенно доносящиеся из чужого телефона, прерываются, Антон не без удивления наблюдает процесс полной трансформации мужчины напротив. Буквально на глазах исчезают последние следы беспокойства и раздражения, выраженные складками на крупном лбу и поджатыми губами, стираются словно бы растворителем с холста. Им на смену приходит такой знакомый, ничуть не непоколебимо твердый, как недавно казалось Антону, но собранный из кусочков фарфора и решительный на пути к своей непостижимой цели Арсений. — Не-а, я на работе, хуи пинаю. Че хотел? — с обещающей неприятности улыбкой Попов прибавляет звук в телефоне, чтобы Антон тоже слышал их разговор даже не на громкой связи, пока судорожно пытается осмыслить все происходящее. — Сварганишь нам ужин? Что-нибудь с мясом, у меня там в морозилке оставалась свинина, — Арс переводит голос в просящую тональность, манерно наматывая прядь волос на палец, словно школьница, болтающая по телефону со своим первым парнем. — Ты просто раньше освободишься, чтобы время сэкономить. — Охуел? Я тебе что, бля, жена на час? — возмущенно слышится с другой стороны, на что Арсений только заливается звонким смехом. — Если кто из нас жена, так это я. Заебался уже твои носки по всей квартире собирать, — строит возмущение мужчина, и Антон не может отвести глаз от такого открытого и игривого Арсения, попутно наконец-таки сводя их разговор с не подразумевавшим возражений утверждением о планах на вечер, которые, очевидно, включали и Матвиенко. — А если серьезно, Сереж, ты же знаешь — если мы будем пить, мы должны поесть нормально. — А, ну это другой разговор, надо было с этого начинать. Свинина говоришь? Шашлык тогда тебе, брат, организую, закачаешься, — отыгрывая голосом характерный акцент — которого, к слову, в обычное время не было — произносит мужчина и возвращается к своей привычной речи после короткой интерлюдии на смех: — Алкоголь, подозреваю, тоже на мне? У нас тут новую партию рома завезли, твоего любимого. Сколько бутылок брать — одну, две? — Две давай, я с Шастом приеду. И пожалуйста, душа моя, воздержись от разведения костров в моей квартире, хорошо? А то ты знаешь, куда я тебе твои носки могу засунуть, — угрожает Арсений приторно сладко, не отводя взгляда озорных глаз от Антона, и даже не думает уточнять у него, пьет ли тот ром вообще. Наглость, сквозящая во всем этом мероприятии, не перестает восхищать, но он и не планирует протестовать. — С Шастом, значит… — уже другим, как будто бы подозрительно заинтересованным тоном протягивает Сережа, вызывая все больше вопросов у Антона. — Он рядом, да? Ты поэтому такой– Окончание предложения Антон не слышит, потому что Арсений стремительно убавляет громкость до нормальных значений и бросает лаконичное «до вечера, Сереж, и пошел ты в жопу» прежде чем отключиться. Разгадывать загадку, которой был диалог двух мужчин, Антон даже не пытается, давно привыкший к тому, что многое связанное с Поповом не имело смысла. А может быть и имело, но смысл этот был сокрыт за семью печатями, яйцом и уткой, и потому был недоступен таким смертным, как он. Но что-то все же подсказывало, что и это ненадолго.***
Непродолжительная поездка по ночным московским улицам случается раньше запланированного, так как после разговора с Сережей телефон Арсения замолкает ненадолго. Мужчине звонит Ляйсан и расспрашивает его о самочувствии Антона, а затем, удостоверившись, что все точно в порядке, настаивает на закрытии магазина на час раньше на радость утомленных долгим днем сотрудников. Абсолютно невозмутимый происходящим, которое для парня находилось где-то между тупым киношным сюжетом и влажной фантазией, Арсений уверенно ведет машину без помощи навигатора и доверяет Антону в выборе плейлиста после того, как помогает подключиться к местному блютузу. Ни один из них не чувствует нужды разбавить тишину салона бессмысленным трепом ни о чем после долгого дня развлечения клиентов, давая себе своеобразную передышку для подготовки к сулящему быть насыщенным вечеру, и парень комфортно приваливается головой к прохладному стеклу, наблюдая за раскрашенным желтыми фонарями городом. Мысли в голове Антона кажутся банальными до ужаса, но его не покидает чувство детского восторга от того, что кто-то настолько интересный и — он не побоится этого слова — крутой, как Арсений, в своей непринужденной и уверенной манере сделал первый шаг, чтобы стереть профессиональную черту между ними, которой сам только недавно придерживался чуть ли не религиозно. Здравый смысл намекает парню, что в его возрасте давно пора перестать думать подобными категориями, ведь и он сам со стороны мог показаться достаточно привлекательным персонажем, чтобы добиваться его внимания. Но поверить в то, что прямо сейчас он едет в машине их старшего продавца, чтобы провести остаток вечера и вероятнее всего ночь за старым-добрым культурным выпиванием спиртного, все еще сложно. Даже если отбросить всех едва переползших порог восемнадцатилетия девчонок, которые приходили к нему за первыми татуировками и с открытым ртом слушали каждое его слово, Антон не мог пожаловаться на то, что замечал мало симпатий в свою сторону. Всегда завернутый в стильные, косящие под рэперские наряды и осыпанный украшениями, умеющий вовремя пошутить и вовремя посмеяться, высокий, в конце концов, «загадочный» тату-мастер — он все же знал себе цену и умело пользовался своим обаянием налево и направо. Однако Арсений Попов, явление, неподвластное никаким системам и устоям, оказался для него неприступной горой и наотрез отказывался идти хоть на какое-то сближение, несмотря на явно читающиеся в их общении предпосылки взаимоотношенческой совместимости. До сегодняшнего дня. Не составляет труда провести причинно-следственную связь между случившимся происшествием и дарованным ему исключением из правила, и Антон поджимает губы, чтобы не рассмеяться вслух от тупой мысли, что из туалета Чистопрудного они с Арсением вышли чуть ближе, чем были. Обычно, правда, контекст у подобных вещей был немного другой, но, может быть, так даже лучше. Антон ненадолго поддается фантазийным размышлениям обо всех лезущих в голову стереотипных сценариях знакомства и в итоге приходит к выводу, что иного расклада их общения с Поповым он все же не хотел бы. Пока что невозможно утверждать, прав ли был в своих оценках мужчины Дима и началом чего — крепкой дружбы или, возможно, даже чего-то большего — может послужить сегодняшний день, но он был твердо уверен, что не променял бы и минуты постепенного узнавания Арса, отслаивания плотно приклеенных масок, на что-то более стремительное и бессмысленно пустое. Предсказывать будущее — не его стезя, поэтому Антон решает отдаться воле судьбы и разваливается в кожаном сиденье поудобнее, гаденько хихикая над гримасой чужого лица, когда одним кликом пальца по экрану Эминем из динамиков сменяется «Мальчиком из Питера». Как там говорила ему Ляйсан — про что-то совсем другое, но применимо ко всему на свете? Нужно просто быть собой? Такой вот весь Антон, глупый, немного наивный и местами противоречивый не хуже самого Попова. Остается лишь надеяться, что такой он Арсению понравится.