По-крупному

В последующие дни, превратившиеся в мучительное ожидание результата экспертизы, они практически не разговаривали. То есть Ричард, продолжающий появляться в участке всего на несколько минут, но зачем-то пересекающийся с ним при каждом своём визите, вроде как пытался сделать вид, что нихуя такого уж критичного не случилось. Что они всё ещё были ебучими напарниками. Что они, типа, были равноправны. Тем не менее, Гэвин так и не добился от него откровенности: ублюдок всё ещё целыми сутками шлялся хер знает где, не считая нужным посвящать детектива Рида в детали. И знаете что? Гэвин больше не собирался позволять вытирать об себя ноги. А значит, и изображать дружелюбие был не намерен. Ричард здоровался с ним при встрече. Гэвин сжимал зубы и проходил мимо, не отвечая ни слова. Ричард мрачнел, вездесущий Коннор кидал на Гэвина косые взгляды исподлобья — хер его знает, как о многом ублюдок был осведомлён не только в отношении расследования. Гэвина, впрочем, мало ебало его неодобрение. Гэвина в последнее время вообще ничего не ебало. Засосы сходили неохотно и медленно. Водолазка надоела Гэвину ещё в первый же день, а повязывать на горло шарф было бы как-то уж слишком по-пидорски. Естественно, его решение вернуться к излюбленному стилю и прийти на работу в футболке оказалось провальным. — Что за внешний вид, Рид? — первым по поводу экстравагантной расцветки его шеи высказался Фаулер, к которому он зарулил для очередной головомойки из-за грубости со стажёркой (да, с той самой фигуристой блядью). — Так, по-твоему, должен выглядеть полицейский? — Может, я жертва домашнего абьюза, а ты меня виктимблеймишь, — мрачно ответил Гэвин. Глаза Фаулера опасно сузились. — А может, — вкрадчиво произнёс он, — ты высунешь голову из задницы и займёшься чёртовым расследованием, а не прыжками по чужим койкам? Удар был болезненным, но справедливым. Гэвин действительно облажался — облажался дважды, если по существу. В первый раз — когда позволил засосать себя мужику, до чёртиков похожему на Ричарда. Во второй — когда повторил тот же финт с оригиналом. — Да, сэр, — кисло пробормотал он, капитулируя без боя. — Вот и иди работай! — рявкнул Фаулер. Гэвин вымелся из его кабинета, продемонстрировал средний палец греющим уши в отделе коллегам и поплёлся на кухню. Раздражение мешалось в нём с глухой злостью — Ричарда-то не отчитывали за такую хуйню! Святой и непорочный агент Стерн, который не шпилится с коллегами и уж точно не стал бы обгладывать горло безмозглого детектива Рида в сраной курилке! Двуличный говнюк. Сам Ричард в их немногочисленные столкновения на шею Гэвина пялился как на гремучую змею — было у него в глазах в такие мгновения что-то напряжённое, испуганное, уязвимо-виноватое, Гэвин мог бы и должен был этим наслаждаться, а получалось только захлёбываться и сбегать. Интересно, что Ричард чувствовал, глядя на результаты своих трудов? Удовлетворение? Ревность? Сожаление? Последнее было похоже на правду больше всего. Сука, до чего же мерзко было быть чьей-то маленькой грязной тайной! Иногда Гэвину даже хотелось позвонить Кеннету — просто Ричарду назло. Но он раз за разом обрывал этот нелепый порыв, который, несомненно, закопал бы его ещё глубже в кучу из его ошибок. От себя тошнило — от одного факта того, что это желание в нём было, хотя Гэвин осознавал, насколько оно детское. Знал, что этим он дал бы надежду одному — кому-то, кому нихера с ним не светило, кроме разовой акции на пьяный перепих — и причинил бы боль другому. Если, конечно, Ричард вообще был способен испытывать боль. Расшифровать его эмоции было труднее, чем научиться читать на китайском, а Гэвин в иероглифах был не силён. Его бесило, что Ричард молчит. Его бесило, что Ричард и не пытается понять его и пойти ему навстречу. Но сильнее всего его бесило, что Ричард больше до него не дотрагивается. Даже вскользь. Господи, он был жалок. И самое дерьмовое в этом всём было то, что, похоже, невысказанное напряжение между ним и Ричардом становилось очевидным и для остальных. Для всех желающих, которым нечего было делать, кроме как сплетничать о том, как скоро детектив Рид и агент Стерн перепихнутся или перегрызут друг другу глотки! Нет, серьёзно, Гэвин уже подслушал парочку таких разговоров, обрывавшихся, как только он обозначал своё присутствие. Тина; Миллер; Эддисон; какой-то стажёр; и даже сраный Коллинз. Вырванные из контекста куски диалогов, варьирующихся от «как считаешь, кто кого прихлопнет?» до «а ты что, не слышал о том задании Рида…». Приводящие его в ярость. Ёбаное же блядство. Радовало одно: Хэнк в подобных обсуждениях замечен не был. Впрочем, это не значило, что его стоило прощать. Так или иначе, к четвергу Гэвин стал всерьёз опасаться за сохранность своего рассудка. Расследование Уорренов снова встряло в мёртвую фазу за неимением результатов анализа ДНК. Хиккс, у которого не без усилий удалось получить пробу генетического материала, прозябал в камере предварительного заключения, но начинать допрашивать его без информации из лаборатории было бессмысленно. Гэвин ежедневно доёбывался до Миллера на тему экспертизы, а тот из раза в раз качал головой. Новых дел ему не назначали, и отвлечься от разрастающихся, как грибы после дождя, слухов об их с Ричардом страстной ненависти было не на что. Отвлечься от Ричарда — тоже. Томпсон, очевидно, не спешил вступать в игру; хотя это было ожидаемо — пока что Хиккса не обвиняли ни в чём, кроме лжесвидетельства. Но только до тех пор, пока не будет установлено, что Линда Уоррен была беременна его ребёнком. И вот тогда… Тогда всё будет кончено. Все эти загадки, все увиливания и вся ложь. По крайней мере, если Стерн не пойдёт на сделку добровольно. Теоретически у Гэвина как раз оставалось время для того, чтобы попытаться снова выбить из Ричарда правду, — а на практике на это не было сил. Коннора он в конечном итоге тоже списал со счетов — после единственного диалога, который инициировал с ним сам. И который закончился разочарованием. Это как раз произошло в тот грёбаный четверг. Коннор тогда в архиве торчал, для разнообразия без своего пиздострадального деда. Гэвин зарулил туда за одним из дел, отчёт по которому Фаулер в сотый раз вернул ему на доработку, и, конечно, в восторг от сомнительной компании Стерна не пришёл. — Опять, блядь, ты, — буркнул он, протискиваясь мимо Коннора к соседнему стеллажу. — Ещё немного, и я решу, что ты меня сталкеришь. — Но это вы пришли в архив после меня, детектив, — безмятежно отозвался Коннор — и улыбнулся, светя ямочками на щеках. У Ричарда ямочек не было. Ричард и в это показное дружелюбие, под которым прятались всё те же вековые льды, что и у него самого, не умел. Ричард был честнее, а Коннор человечнее — просто удивительно, что в случае со Стернами две эти характеристики оказывались взаимоисключающими. Гэвин не знал, нахрена он продолжал мысленно сопоставлять их, с жадностью выискивая в Конноре ричардовские черты и отметая те, которые Ричарду не принадлежали. Гэвин не знал и на кой чёрт встал рядом с ним, сделав вид, что листает одну из папок. И зачем открыл рот. — Ну, — небрежно проговорил он, не глядя на Коннора, — и что за хуйню я имел счастье лицезреть в толчке? Коннор даже не вздрогнул. — Кажется, я ясно дал вам понять, что это вас не касается, — ответил он с мягкостью, достойной кирпича. — Кажется, если бы это меня не касалось, в меня бы не тыкали пальцем и не приписывали к чему-то, с чем не справляется твой сраный братец, — ядовито передразнил его Гэвин. Коннор тяжело вздохнул. — Не стоило вас в это впутывать, — прошелестел он. — Я сожалею, детектив Рид. — Что-то по твоему тону это незаметно, — едко заметил Гэвин. — Вас не устраивает мой тон? — в голосе Коннора прорезалась насмешка. — Меня ничего в тебе не устраивает, — выплюнул Гэвин; это, быть может, было самым искренним, что он когда-либо говорил Стерну. — Особенно то, что ты, сука, его брат. Что ты такой же, как он. Что вы, наверное, вместе надо мной стебётесь, и вам охуенно весело водить меня за нос, упиваясь своим превосходством. — Почему бы вам не обсудить это с Ричардом? — дипломатично уточнил Коннор; его рука дрогнула и замерла над одной из пухлых папок. — Потому что твой ебучий Ричард никогда не бывает со мной честен! — заорал Гэвин. И дёрнулся, стушевался, замолчал — Коннор повернулся к нему лицом. Он выглядел необычайно серьёзным и больше не улыбался. — Скажите, чего вы хотите от моего брата? — спросил он с прямолинейностью, которая Стернам была не присуща. — Помнится, детектив Рид, вы неоднократно заявляли мне, что мечтаете, чтобы мы оба от вас, с позволения сказать, отъебались. И я работаю над этим. Я пытаюсь убедить Ричарда в том, что путём наименьшего сопротивления будет позволить вам участвовать в расследовании, которым вы так горите, и не контактировать с вами вне его. А вы, — его глаза задержались на шее Гэвина, и тот нервно сглотнул, — продолжаете с ним забавляться. — Забавляться? — неверяще повторил Гэвин — и сипло рассмеялся. — Это я, сука, с ним забавляюсь?! Я, что ли, устраиваю нам американские горки?! В его интонации прорвалось куда больше обиды, чем он мог себе позволить. Было бы глупо рассчитывать на то, что Коннор её не заметит; впрочем, она почему-то заставила его прозвучать резче и грубее, когда тот ответил: — Я думаю, то, как вы с ним жестоки, детектив, очевидно для всех, кроме вас двоих. — Как я с ним жесток?! — Гэвин поперхнулся воздухом. — Твой ёбаный братец меня отшил! Использовал, поразвлёкся — и вышвырнул нахер, нассав в уши тем, что у него, блядь, есть дохуя высокие моральные принципы, в которые я не вписываюсь! А потом повторил это снова, и снова, и снова! — Прекратите делать вид, что он был вам нужен, — холодно произнёс Коннор, поджав губы и сделавшись чудовищно похожим на брата. — Вы быстро нашли ему замену. Гэвин перестал дышать. Его сердце взмыло к горлу и, набрав высоту, тяжело обрушилось в рёбра. Он прижал руку к шее, впился короткими ногтями в кожу. Вот они были, прямо под пальцами — последствия его ошибки, то, о чём должен был сказать Ричард, но почему-то сказал за него Коннор. Сука, и почему только Гэвин думал, что… — Всё… совсем не так, — вышло жалко и сдавленно. Практически униженно. Это был не тот тон, который Гэвину следовало использовать. Но тот, который позволил Коннору вскинуть брови и осведомиться: — Нет? Его голос был похож на свист пуль. На пулемётную очередь, бесчисленную цепочку выстрелов, каждый из которых попадал Гэвину в грудную клетку. — Поправьте меня, если я не прав, но хронология событий довольно прозрачна, — Коннор цедил слова как проклятия. — Сперва вы долго и громко выясняли отношения с моим братом, пытаясь добиться своего. Затем, не получив желаемого, вы, очевидно… развлеклись с кем-то другим. Прекрасно зная, что как минимум я и лейтенант Андерсон истолкуем это как нечто, что произошло между вами, — всегда тёплые глаза сделались сейчас двумя кусками льда. — И вы дали Ричарду это увидеть. Вы, вероятно, наслаждались тем, что это стало ему известно. Что Ричард слетел с катушек — из-за вас. — Нет, я… — начал было спорить Гэвин, но Коннор перебил его отрывистым: — А потом вы использовали это, чтобы спровоцировать его на близость. И я даже не представляю, как вам это удалось. Чем вы его так зацепили. Почему он оказался так слеп. Почему он позволил поставить себя под удар. Гэвин задохнулся протестом. Коннор покачал головой. — Каково это, детектив Рид, — пытаться уничтожить кого-то из бессмысленной прихоти? — спросил он с усталостью, чудовищно напомнившей Гэвину Ричарда. И это оказалось мучительно. Гэвин зажмурился — до боли, до цветных пятен перед глазами. Впился ногтями в собственную шею больнее и глубже, наверняка оставив белые вмятины. Хлебнул отчаяния, тоски, смутной вины, похоронил за зубами очередное «всё совсем иначе», в которое Коннор не поверил бы. — Много ты понимаешь, — прохрипел он вместо этого, испытывая острое желание разодрать себе горло в мясо. — Очень удобно придумано — выставить меня злобным беспринципным мудаком, разбившим сердце твоему братцу. Будто ты знаешь, каково при этом мне. Будто ты, сука, представляешь себе, что это такое — из раза в раз ощущать себя ничтожеством, игрушкой, ошибкой. Кем-то недостойным. Кем-то недостаточным. — И вы захотели ему отомстить? — прохладно уточнил Коннор. — И я захотел почувствовать, что всё может быть иначе, — выдавил Гэвин; губы дрожали, голос ломался и сбоил. Глаза Коннора чуточку расширились. А Гэвин зачем-то продолжил, закапывая себя окончательно: — Знаешь, он ведь был так на него похож. Тот чёртов мужик из бара. Может, он даже ваш кузен или типа того — вот это было бы охуеть как иронично, не находишь? На семейные ужины меня не приглашайте, не хочу столкнуться с тем, кого трахал в рот, представляя, что это Ричард. Повисла гнетущая тишина длиной в пару бесконечных мгновений, в течение которых Гэвин успел пожалеть о том, что не захлопнул варежку вовремя. Зачем, зачем, ну зачем?! Кому от этого было лучше-то? На кой хер он давал Стернам новый рычаг давления на него? Где твоя гордость, Рид? Ты просто смешон. — Боже мой, — наконец прошептал Коннор, медленно, практически по слогам, и на его лице отразилось странное осознание, — какие же вы оба идиоты. — Ч-что?.. — просипел Гэвин, сражаясь с собственным сбивающимся дыханием. — Ничего, — Коннор встряхнулся, взял себя в руки, и на смену тому выражению понимания, которое только что было у него в глазах, пришло извечное фальшивое дружелюбие. — Прошу прощения, детектив, мне нужно работать. И вам, к слову, тоже. Раньше, чем Гэвин успел бы возразить, он добавил: — Да, вот ещё что… результаты экспертизы должны быть уже готовы. Ричард приехал в участок несколько минут назад — я получил его сообщение как раз перед вашим появлением. Настоятельно рекомендую вам обсудить с ним заключение лаборатории перед тем, как предпринимать какие-либо дальнейшие шаги. Ублюдок в очередной раз демонстрировал, что знал больше, чем ему полагалось; больше, чем Гэвин. Но у Гэвина не обнаружилось ни запала, ни сил на то, чтобы поцапаться с ним на этот счёт. На лестнице он столкнулся с Хэнком, хотел пройти мимо, не размениваясь на болтовню, но тот окликнул его: — Эй, Рид, всё нормально? Было ли у Гэвина в жизни нормально хоть что-то? — Лучше не бывает, приятель, — сквозь зубы ответил он. — Просто не притрахивайся ко мне, ага? Вы меня заебали. Вы все. Может, Хэнк — его единственный друг, которого Гэвин тоже проиграл Стернам так же, как просрал им своё будущее, своё расследование и своё чёртово сердце — не заслуживал этой резкости. Может, позже он раскаялся бы в том, что здесь и сейчас отталкивал кого-то, кому было на него не всё равно. Гэвин подумал, что сумеет это пережить.