По-крупному

Гэвин был на взводе. Нет, не так: Гэвин был охуительно взъёбан. А это означало, что градус его говнарства бил все мыслимые рекорды. Гэвину хотелось вышвырнуть стажёрку, эту тупую размалёванную курицу, не годящуюся даже для составления отчётов, к херам собачьим из его участка. Гэвину хотелось вмять Ричарда в стену, чтобы хрустнул сломанный нос, расквасить ему рожу, изуродовать, изувечить. Чтобы в этом холодном хищном лице никто, никто больше не увидел того, чего не передавало чёрно-белое фото. Чтобы он ни с кем больше не смог... Господи, Рид, ты жалок. Опомнись, вы друг другу никто. Даже если, блядь, так. Что это меняло? Не инициативой Гэвина было всё прекратить. Положа руку на сердце, он вовсе не уверен был в том, что оборвал бы эту странную пародию на отношения, узнав о чужом пиздеже. Он ведь, сука, не был Ричардом! Мистером Я Принципиален До Усрачки, Как Только Высовываю Из Чьей-то Задницы Хуй! Садясь в полицейскую тачку, Гэвин кипел от ярости. Ричард, опустившийся на пассажирское сидение, не преминул подкинуть дров в костёр сдержанным: — Было бы лучше взять мою. Я не уверен в том, что эта, — его губы дрогнули, — с позволения сказать, машина не заглохнет по пути. — Было бы лучше, если бы ты завалил ебало! — рявкнул Гэвин, с силой сжимая потёртую оплётку руля. — Тебя никто сюда не звал! Не нравится — пиздуй к этой шлю... И сдулся. Перед глазами замаячил готовящийся рапорт, Гэвин как-то разом вспомнил о том, что пунктик «оскорбление коллег» вполне мог стать очередным гвоздем на крышке его гроба. Пришлось задавить, уничтожить, пережевать окончание слова, впрочем, очевидное для них обоих. Шумно выпустить воздух через нос, преодолевая себя. — Просто, блядь, помолчи, будь добр, — вышло всё равно сквозь зубы, с плохо контролируемой ненавистью. — Пожалуйста. Взгляд Ричарда обжёг его пылающее ухо, небритую скулу, челюсть. — Гэвин, — еле слышно произнёс он. Господи, мысленно взмолился Гэвин, скрипя зубами, да отъебись ты от меня, возьми и отвали, найди себе новую игрушку, ты в этом хорош, в конце-то концов, сколько можно сводить меня с ума? — Если ты ещё раз назовёшь меня по имени, — прохрипел он вслух, сражаясь со вставшим в горле комом чего-то жалкого и дрожащего, — клянусь, я тебе врежу. Ричард проигнорировал его предупреждение так же, как проигнорировал просьбу закрыть рот. — Посмотри на меня, — в его голосе были те самые нотки, которые всегда сопровождали его приказы; раньше Гэвину нравилось им следовать, теперь же вместе с мурашками его продрало чем-то чудовищно похожим на испуганную злость. — Гэв... — Блядь, я же сказал тебе! Гэвин замахнулся вслепую, даже толком не целясь, ему было без разницы, куда угодит его кулак, просто хотелось, чтобы Ричард заткнулся, чтобы Ричард перестал пялиться так, будто всё про него знал и прекрасно всё понимал, чтобы Ричард свалил к хуям из его грёбаной жизни, с его появлением превратившейся в блядский цирк. И — ожидаемо — Ричард с лёгкостью избежал удара. На запястье Гэвина сомкнулись пальцы, сжались с такой силой, что он взвыл, Ричард дёрнул его на себя, практически вынудив повалиться животом на ручник, их глаза встретились, в чужих были раздражение и ещё — нет, не может быть, ему почудилось, показалось, в конце концов, эта эмоция испарилась бесследно, когда Ричард чуть слышно проговорил в самое его раскрасневшееся лицо: — Не делай того, что я буду вынужден внести в отчёт. Даже сейчас он говорил о ебучем отчёте. Уёбок, бесчувственная мразь, робот с человеческой рожей. — Пошёл ты! — выплюнул Гэвин, с силой дёрнув рукой; его почти тошнило от того, насколько сильно он ненавидел и как преступно обожал это ублюдское безразличное лицо. — Пошёл. Ты. На хуй! Можешь внести это в свой сраный отчёт! Можешь указать там, как ты спустил в мою глотку и как трахнул меня в задницу, а потом изошёлся на говно и потоптался по мне в грязных ботинках! Его очевидно несло, и Гэвин знал, что уже наговорил на несколько суммарных увольнений разом, но он больше не мог остановиться — не в силах был перестать. — Можешь написать, что я ёбнулся, тронулся, слетел с катушек! Что я профнепригоден! Что я дерьмовый коп и, как любезно напомнил мне твой братец, хуёвый человек! Мне на это насрать, ясно тебе?! Мне насрать на то, выебешь ли ты эту курицу, или случайного мужика из бара, или кого-то ещё, просто сделай одолжение и отвали от меня! — Так ты в самом деле ревнуешь, — резковато произнёс Ричард, прервав сбивчивый поток его ругани. Гэвин захлебнулся воздухом, наглотался чего-то горького, совсем не похожего на кислород, попытался врезать Ричарду снова, не преуспел в этом, только угодил в захват и второй рукой, и, яростно сражаясь с давлением чужих пальцев, прошипел ломаное и фальшивое: — Много, блядь, чести ревновать козла вроде тебя! Делай что хочешь, лишь бы подальше от меня! Ты мне отврати... И вдруг замолчал, налетев, точно на стену, рожей на чужую твёрдую грудь. Это вовсе не было его, Гэвина, движением, новой попыткой ударить, расквасить нос, превратить самодовольную морду Стерна в фарш. Это было рывком, который осуществил сам Ричард, теперь вынудивший его замереть в неловкой идиотской позе. Напротив трясущихся губ Гэвина билось чужое сердце — удивительно, что у Ричарда оно было. Удивительно, что и оно могло заходиться тахикардическими толчками. — Дыши, — тихо произнёс Ричард, удерживая его в этом странном объятии, — дыши со мной. Гэвин отчаянно трепыхнулся, пытаясь вырваться, и только вжался ближе, проехался колючей щекой по тонкому кашемировому свитеру. Хотел сказать, чтобы Ричард убрал руки, перестал играть в грёбаного психотерапевта, перестал его лапать... А потом чужие пальцы коснулись его затылка, погладили, перебирая пряди, и Гэвин обмяк. — Вот так, — шепнул Ричард спустя ничтожно малую вечность, в течение которой Гэвина окончательно размазало. Чёрт возьми, каким же он был ничтожеством. Насколько же очевидно, тупо и невзаимно он его... — Всё хорошо. Что, блядь, хорошо, ну, что?! — хотелось заорать Гэвину. То, что у меня крышу сносит от любой хуйни, связанной с тобой? То, что ты буквально управляешь моей жизнью, моим телом, всем, что я никогда не планировал вверять ни в чьи руки и что в твоих непременно будет разрушено? Или, может, то, что между нами ничего никогда не будет, не должно быть, не после того, как ты со мной поступил, а я, тупоголовый баран, продолжаю думать о тебе ежесекундно?! К счастью, ему хватило мозгов не озвучить ничего этого вслух. — Мне поебать, понятно? — буркнул он вместо этого, будто у кого-то из них ещё оставались сомнения на тему того, как сильно Гэвину было не поебать. — Я просто... у меня просто дерьмовый день. Ты здесь совершенно не при чём. — Конечно, — с лёгкостью согласился Ричард. И прошёлся кончиками пальцев по его загривку. Гэвин издал судорожный вздох. — В таком случае, думаю, тебя совершенно не заинтересует информация о том, что я всего лишь просил мисс Стоун раздобыть для меня из полицейских архивов некоторые сведения касательно Дэниэла Хиккса. Гэвин долго осознавал, что неизвестная мисс Стоун была, вероятно, той блядливой стажёркой. А когда осознал, что-то в нём сдулось, какой-то шарик, наполненный напряжением, о котором Гэвин и не подозревал. Облегчение странным образом граничило с неясной и стыдной жаждой. — Похуй, — прохрипел Гэвин вслух. — И на неё, и на тебя, и на Хиккса. Даже откуда-то нашлись силы проскрипеть: — Убери руки, чувак. Это уже как-то по-гейски. Давая повод перевести в шутку то, что перемалывало его внутренности в труху. Давая повод вспомнить то, о чём полагалось забыть. Ричард, несомненно, подумавший о той же кухонной сцене, что и он сам, издал короткий смешок. В самом деле разжал пальцы, позволив Гэвину отстраниться. Гэвин откинулся на спинку своего сидения, тяжело дыша. Поймал в зеркале заднего вида свой расфокусированный взгляд — больной и безумный, как у бешеного зверя. Потом посмотрел на время и сдавленно выругался. — Ч-чёрт, — голос ещё сбоил, делать вид, что ничего не произошло, было нелегко, — похоже, мы просрали вызов. «Мы»? — язвительно осведомилось подсознание, теперь почему-то разговаривающее голосом Ричарда. Но ведь это у тебя снесло башню, Гэвин. И это ты сорвался из-за ерунды. Ричард-из-реальности ничего подобного не произнёс. Капелька мёда в мировом океане дёгтя, м-мать его. — Ничего, — спокойно ответил он, — вероятность того, что поблизости был дежурный патруль, довольно высока. Ублюдок даже не знал, на какой вызов они ехали, а всё равно, типа, успокаивал его. Утешал жалкого и тупого детектива Рида, не справляющегося с собственными неуставными чувствами к одному отдельно взятому говнюку. Прекрасно. Просто блеск. Гэвин чертыхнулся и завёл машину. На продолжении всего пути до Эдисон-стрит оба они хранили молчание, но он чувствовал на себе внимательный и задумчивый взгляд Ричарда, и взгляд этот рисковал однажды свести его с ума. Тот факт, что Стерн оказался прав, и уличные беспорядки давно были улажены, восстановлению душевного спокойствия детектива Рида вовсе не способствовал. — Долго вы, — заметил один из смутно знакомых ему копов, к моменту их прибытия уже закончивший составлять отчёт; на заднем сидении его машины сидели два мрачных мужика, у одного Гэвин успел заметить подбитый глаз, второй отвернулся раньше, чем он сумел бы определить степень повреждений. — Пробки, что ли? Вы уж извиняйте, перехватили ваших Рэмбо. — Да херня, — буркнул Гэвин, передёргивая плечами. — В следующий раз сочтёмся. Нам их забрать, или вы сами? — Справимся, — коп похлопал его по плечу. — Можете, раз уж вы здесь, по нашему вызову сгонять. Тут недалеко, в паре кварталов. Мелкая кража, вроде как. Вырвали у пенсионерки сумку. Было нечто чрезвычайно приятное в том, чтобы думать о супер-пупер важном двойном агенте Стерне, допрашивающем старушку, у которой украли саквояж. Гэвин осклабился и кивнул: — По рукам.

***

— Послушайте, мэм, — в сотый раз устало произнёс Гэвин, изо всех сил давя так и просящееся на язык «угомонись уже, старая дура», — мы не можем волшебным образом определить местонахождение вора. По вашему описанию выходит, что им могу оказаться даже я, — он ткнул пальцем в лист с перечислением характеристик преступника и громко зачитал: — Парень. Высокий. Чёрная куртка. Точка. По-вашему, это называется особые приметы? — В моё время полиция делала хоть что-то, — проскрипела бабка. — Говорю вам, он туда побежал, в сторону набережной! Гэвин сжал зубы. Ричард за его спиной хранил гробовое молчание, в котором Гэвину чудились осуждение и насмешка. Возможно, он сходил с ума. А может, Ричард тоже, как и эта ходячая развалина, считал, что Гэвин должен был откуда-то высрать пойманного воришку и вручить уважаемой матроне спизженное добро спустя какие-то наносекунды после ознакомления с подробностями произошедшего. — Мы проверим окрестности, — процедил он, с трудом контролируя голос, — но вы должны понимать, что преступник вполне мог скры... — Вот же он! — заголосила вдруг старуха, ткнув скрюченным пальцем куда-то вправо. — Вон тот, в шапке! Паренёк в красной шапке, о которой не было ни слова в описании, данном бабкой, прогуливался по дорожке в опасной близости от двух хихикающих подружек. Никаких сумок у него в руках не было. Видать, не наварился толком на чужой пенсии и вернулся за добавкой, успев куда-то сбагрить саквояж. В девяноста девяти процентах случаев карманники попадались на собственной тупости. Впрочем, стоит заметить, что увидел парнишка их быстро. И, естественно, резко поменял маршрут. Гэвин и Ричард переглянулись — и бросились вслед за ним. Погоня была насыщенной: шкет хорошо бегал и явно неплохо знал местность, пришлось попотеть, преследуя его, и к очередному крюку, который обмудок сделал вокруг набережной, Гэвин окончательно взмок и взбесился. Ещё немного, и точно выдохся бы, выставив себя позорным слабаком перед ебучим Стерном, но на очередной петле ему повезло — удалось подрезать пидрилу слева, снести с ног, они покатились по земле, пацан отчаянно трепыхался, но Гэвин был не в пример сильнее. Скрутил его с лёгкостью, заломал руки, ткнул рожей в траву. Волосы у парня оказались светлые и кудрявые, ебучая красная шапка куда-то запропастилась ещё на середине догонялок. — Где... сумка, говнюк? — задыхаясь, спросил Гэвин у дрыгающегося мальца. — Я не понимаю, о чём вы! — взвыл тот. — Отпустите! — Сумка, которую ты у старухи спиздил, педик! — рявкнул Гэвин. Ричард, опустившийся на траву рядом с ним и с живым интересом учёного-натуралиста наблюдающий теперь за экспресс-допросом, даже не запыхался, и это было чертовски обидно. — Говори, мразь! В твоих же интересах во всём покаяться и сократить себе потенциальный срок, в течение которого тебя будут пускать по кругу в тюремном душе! Ясное дело, Гэвин сильно преувеличивал: за мелкую кражу пацану скорее светила административка, вряд ли бабка носила в саквояже что-то ценное. Но затихший под ним паренёк явно проникся незавидной перспективой и выложил всё как на духу. Так что, цепляя на тощие запястья наручники и вздёргивая его на ноги, Гэвин не без удовлетворения произнёс: — Ты арестован, шкет. Готовься к увлекательной экскурсии в полицейский департамент. Малец всхлипнул. Гэвин осклабился. Ричард светил нейтральным хлебалом, и было неясно, осуждает он или одобряет методы детектива Рида. А впрочем, должно ли это было его ебать? — Ну, как тебе житуха рядового копа? — зачем-то спросил Гэвин, пока они, уже вернув бабке сумку, ползли в участок в тишине, изредка перемежающейся шмыганьем носом — пацан раскаивался как мог. Ричард тонко улыбнулся — Гэвин зачем-то поймал это краем глаза и совершенно по-дурацки на этом завис. — Довольно увлекательно, — негромко ответил Стерн. По всей видимости, недавняя их ссора, закончившаяся истерикой Гэвина и какой-то всратой я-тебя-держу хуйнёй, выкинутой Ричардом, была забыта; впервые в жизни ублюдочная ричардовская манера постоянно делать вид, что ничего не было, пошла Гэвину на пользу. — И непривычно. В ФБР, сам понимаешь, за карманниками не бегают. И вот вроде ничего плохого не сказал, а Гэвин всё равно почувствовал себя ткнутым рожей в дерьмо: вспомните, мол, где вы, а где я, детектив Рид, сэр. — Супер, — процедил он сквозь зубы, давя на газ, — счастлив, блядь, организовать тебе представление. — Гэвин... — растерянно начал было Ричард, походу, не выкупивший причин его резко испортившегося настроения, но Гэвин мотнул головой и выплюнул: — Поймай тишину, а. У меня башка трещит. Он не знал, каким высшим силам был обязан тому, что Ричард всё же заткнулся, но определённо не должен был испытывать по этому поводу невесть откуда взявшееся разочарование.