По-крупному

Вино действительно пахло неплохо. Впрочем, это вполне могло являться самообманом, а не заслугой испанских виноделов: из рук Ричарда Гэвин сейчас принял бы что угодно. Да, Рид, давай, оставайся таким же непрошибаемо тупым, ты ведь не коп и не с подозреваемым зависаешь. Ой, блядь. Ладно, ладно, он мог взять себя в руки и подумать головой, а не головкой! …он не притрагивался к своему бокалу, пока Ричард не сделал глоток. Гэвин наливал вино из одной бутылки, будь в нём что-то намешано, Найнс бы пить не стал. А нет, пригубил, сглотнул, рельефный кадык красиво дрогнул. Гэвин не должен был так на него пялиться. Гэвин вообще много чего не должен был делать и испытывать в отношении Ричарда Найнса. — Что не так? — негромко осведомился тот, и, спохватившись, Гэвин передёрнул плечами: — Залип что-то. В тонкой улыбке Ричарда прослеживалось отчётливое «я прекрасно знаю, на что именно ты залип». Каким же он был уёбком. Как же у Гэвина на него стоял. Они разместились в креслах в гостиной, друг напротив друга, сидели, два сраных аристократа, с изысканным вином и закусками в красивой, явно дорогой тарелке. Типа, высокоинтеллектуальная попойка, вся хуйня. Гэвин в таком сроду не участвовал и чувствовал себя лишним в этом помпезном доме, рядом с этим холёным мужиком в идеально выглаженных брюках со стрелками. Его собственная помятая рожа со шрамом и старая кожанка смотрелись здесь неуместно. Принцесса и нищенка. — Нечасто здесь бываешь? — стараясь звучать небрежно, поинтересовался Гэвин и закинул в рот дольку яблока. — Не пойми неправильно, чувак, но хата выглядит так, будто ты в ней не появляешься. Это было правдой — стерильная чистота дома наталкивала на определённые выводы. Хотя, разумеется, Ричард просто мог вызывать клининговую службу или типа того. Но, эй, вы хоть раз видели в реальности идеальные дома из видео про готовку? Да это заговор какой-то, не иначе. Наверное, Джейми Оливер подрабатывает на досуге риэлтором. Ричард склонил голову. У него была такая привычка, когда он размышлял над ответом или подбирал слова, Гэвин уже просёк фишку, пометил себе это дело мысленно: не только же об узких и твёрдых бёдрах ему было думать. Ну вот, блядь. Подумал — и чуть вином не облился, заёрзав на диване. — Ты прав, — прошелестел наконец Найнс, никак не прокомментировавший его неуклюжесть. — Моя работа предполагает частые разъезды и даже ночёвки в конторе. Но так было всегда, это часть моей профессии. — А где ты раньше жил? — Гэвин надеялся, что не выглядит слишком уж подозрительным. Это ведь был простой вопрос, да? Невинное любопытство, да кто угодно это спросил бы. Им только погоду оставалось обсудить для достижения ачивки «светская беседа». Почти прозрачные глаза Ричарда Найнса едва уловимо потемнели. — В Гриктауне, — спокойно ответил он. — С братом. — У тебя есть брат? — Гэвин хлебнул вина и чуть не закашлялся. — Тебя это удивляет? — Ричард тоже сделал глоток. Гэвин пожал плечами, брякнул, не подумав: — Производишь впечатление единственного ребёнка в семье. Такого, знаешь, избалованного засранца. Нахального шкета, которого в жопу целовали. Что я несу. Ричард даже не улыбнулся. Только отставил ополовиненный бокал в сторону, на столик, к фруктам. И откинулся на спинку кресла, чуть шире расставив ноги. Учитывая то, как преступно откровенно облепила его бёдра от этого движения ткань брюк, трюк был запрещённым. Гэвин сглотнул и снова чуть не облился. — Ты слишком много болтаешь, — чужие глаза не отрывались от его лица, Ричард звучал мягко, но это была мягкость ебучего булыжника, обёрнутого в полотенце. — Это может стать проблемой. — Правда, что ли? — вышло почти уязвлённо, и Гэвин выпятил подбородок и осклабился, жаждая отыграться. — Так заставь меня заткнуться. Ричард какой-же-ты-ублюдок Найнс позволил себе крошечную усмешку. — Именно это, Гэвин, — прошелестел он интимно-бархатным шёпотом, — я и собираюсь сделать. Раньше, чем Гэвин успел осмыслить эту фразу и понять, что она должна была означать, Найнс похлопал ладонью по собственному колену. Гэвин как-то сразу допёр, что это было безмолвным приглашением, побагровел и выхрипел: — Я тебе не псина, мудила. Как если бы не у него в паху потяжелело. — Нет? — чёрная бровь изогнулась в безупречной симуляции изумления, которого в холодных серых глазах не было. — Готов поспорить, тебе нравится по-собачьи. Гэвин поперхнулся воздухом. Ричард хмыкнул и немилосердно добил его вкрадчивым: — Однако поощрение ещё нужно заслужить. И поманил его к себе. Гэвин, если хотите знать, говна со всеми этими ДС-приколдесиками в жизни пожрал и быстро понял, что на уровне составления договоров и прочей сомнительной залупони ему такие пиздопляски не вкатывают. В сексе — да, прикольно было. Но он определённо был слишком стар для большего. Мог бы всё это сейчас озвучить вслух. Сказать, что то, что Ричард ущемился с его шутки, было его, Ричарда, проблемой, не Гэвина; послать нахер и свалить, лелея уязвлённую гордость; заехать кулаком по этой красивой роже, потому что ему не всралось играть в чью-то собачонку. Но ещё Гэвин подумал о том, что сделать что-то из вышеперечисленного он успеет всегда, а вот трахнуть Ричарда Найнса другой возможности может и не быть. Трахнуть? Ты правда считаешь, что расклад будет таким? В него не верило даже его собственное подсознание. Зато язык в самом деле работал быстрее разума. — Ладненько, — Гэвин пожал плечами, поставил свой бокал на столик рядом с ричардовским, встал на ноги. Ричард наблюдал за ним, не шевелясь и не поднимаясь с кресла. Он не дёрнулся и не повернул головы, когда Гэвин приблизился, когда наклонился, почти мазнув своими губами по его, когда прошептал: — Для того, чтобы я отсосал тебе, играть в обиженку было необязательно. Аргумент был сомнительный, но Гэвин не собирался поддаваться так просто. Во взгляде Найнса мелькнула искорка веселья. — Я знаю, — шёлковым голосом ответил он. — Но это было бы наградой, а не наказанием. А ты ведь жаждешь быть наказанным. Гэвин сдавленно булькнул — Ричард, мать его, Найнс обладал феноменальной способностью нести полную херню и оставаться при этом горячее ядерного взрыва. Кровь стремительно оттекала от мозга бравого детектива Рида, лишая возможности мыслить рационально. Проклятый Найнс, естественно, всё прекрасно понимающий, способствовал процессу как мог: его пальцы вдруг сжались на подбородке Гэвина, вынудили склониться ниже, так, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Другая ладонь легла на его бедро, стиснула, совсем слабо, Ричард мог бы и посильнее, Гэвин не возражал бы, он почти ляпнул это вслух, опершись на подлокотники кресла и потянувшись вперёд, почти поцеловал, почти дотянулся… А потом его оттолкнули. Легонько, но непреклонно — одними кончиками пальцев, покинувших его бедро, в грудь. — Встань на колени, — промурлыкал Ричард. — И покажи мне, что твой длинный язык годится не только для провокаций. — Я тебя не провоцировал, — возмутился Гэвин, но его праведный гнев моментально увял под тяжестью чужого взгляда. — На колени, Гэвин, — вот теперь никакого бархата не было, один только гранит, об который можно было расквасить рожу. Когда Гэвин опустился на пол меж чужих разведённых ног, ему пришлось с некоторым усилием признаться себе в том, что гранит этот оказался ничуть не менее волнующим, чем все мыслимые шелка чужих интонаций. — Хороший мальчик, — Ричард похлопал его по щеке, прикосновение вышло бы унизительным, не соскочи чужие пальцы на его губы, не повтори они линию рта, не надави, ненавязчиво, почти деликатно. — Возьми в рот. Гэвин послушно разомкнул губы. Позволил двум пальцам лечь на его язык, скользнуть глубже. Втянул щёки, сглотнул. И, глядя Ричарду в глаза, сцепил зубы. Не вгрызся, не попытался сделать больно — только прикусил фаланги. Сам толком не знал, что он пытается этим сказать или доказать, — вроде как захотелось. Во взгляде напротив мелькнуло необъяснимое удовлетворение. Как будто ты проверяешь свою теорию тестируешь мои реакции определяешь уровень дрессировки Гэвин сделал именно то, чего Ричард от него ждал. Он дёрнул головой, и влажные пальцы, выскользнувшие из его рта, мазнули по его подбородку дразнящим прикосновением прохлады. Ричард не пошевелился и не повторил приказ. Гэвин мог встать и уйти. Гэвин сделал глубокий вдох и пробормотал на выдохе: — Ты уёбок, ты в курсе? Примерно на слове «уёбок» его руки легли на чужие бёдра, повели выше, выпрастывая водолазку из-под ремня, и терапевтический эффект высказывания оказался сведён на нет. — Неужели, — прохладно ответил Ричард, не двигаясь и не делая ни единой попытки прервать его неуклюжие движения или поощрить их. — В таком случае ты можешь перестать. Гэвин осоловело моргнул. Его пальцы, успевшие пробраться под водолазку, соприкасались с тёплой кожей, Ричард был гладким и твёрдым, изумительно жёстким ровно там, где было необходимо. Когда Гэвин сместил ладони, умостив их в районе крепкой поясницы, его тряхнуло и выломало от жара чужого тела. — Пошёл ты, — прохрипел он, сражаясь с собой. — Ублюдина. И, подавшись вперёд, вжался голодным ищущим ртом в дрогнувший под его натиском живот, прихватил зубами, прикусил, впился, пусть останется след, пусть ты весь, с ног до головы, будешь в этих отметинах, Ричи, как малолетка, как подросток, какмоясобственность, повёл чередой влажных поцелуев по дорожке тёмных волос к кромке ремня, Ричард не издал ни звука, но сделался — камень, кремень под языком, Гэвин соскочил ниже, приник щекой к ширинке, потёрся по-кошачьи, у Ричарда стояло, это было охренительно упоительное ощущение, Гэвин ещё успел нахлебаться его, как холодной воды, а затем в его волосы вплелись чужие пальцы, и Ричард сграбастал несколько прядей в кулак и дёрнул. Со всей силы, не щадя. Гэвин чуть не заорал, от боли на глаза навернулись слёзы, он тяжело осел на полу, Ричард вынудил его запрокинуть голову и склонился к нему, нависнув сверху. Коснулся губами губ, небрежно смахнул двумя пальцами слезинку, потянувшуюся к виску. Выдохнул, опалив подбородок жарким прерывистым выдохом: — Попроси меня. — Ч-чё?.. — Гэвин моргнул, дёрнулся, попытался высвободиться, а в следующее мгновение замолчал, затих, замер: Ричард не разувался в доме, и острый нос его чёрного кожаного ботинка замер в опасной близости от твёрдого и пульсирующего члена Гэвина. — Б-бля, что ты… — Ну же, Гэвин, — повторил Ричард с изумительной ласковостью, прихватив зубами его нижнюю губу и сразу же отпрянув, стоило Гэвину попытаться перевести это в поцелуй. — Сделай это. Покажи мне, каким ты бываешь послушным. Мысок ботинка проехался по его яйцам, надавил, ещё чуть-чуть, какая-нибудь миллиардная доля дюйма, и Гэвин бы ёбнулся от боли, а так было — до мурашек. Ричард смотрел так, будто просчитал вероятности, проанализировал, разложил его на составляющие и теперь в точности знал, что Гэвин из себя представляет, что ощущает и как поступит. Гэвин проиграл в этой битве ещё не успев понять, что вступил в неё. — Уш-шлёпок, — голос сломался, очередное нажатие на член через джинсы принесло волну стыдного удовольствия и дискомфорта, Гэвин сжал зубы и впился в изнанку собственной щеки. — С-су-у-ука… — Неправильный ответ. Гэвин взвыл: Ричард снова дёрнул его за волосы, ужесточив хватку, Ричард положил вторую ладонь на его горло, Ричард сжал — слабо и недостаточно, совершенно точно прекрасно понимая, как этого было мало, — Ричард вдавил ногу в его пах чуть сильнее… — Хорошо, хорошо, пожалуйста! — вышло почти как вопль, на грани со стоном, Гэвин вслепую поймал чужую руку в своих волосах, накрыл своей. Его трясло. — П-пожалуйста, блядь… Ричард хмыкнул. Их взгляды встретились. Глаза у него были больные и чёрные. Целое мгновение, что длился этот безумный зрительный контакт, Гэвину казалось, что он не отпустит, не позволит, не разрешит… А потом всё исчезло: пальцы на его макушке; рука на его горле; строгая чёрная туфля в опасной близости от его члена. — Вот видишь, — шепнул Ричард в его дрожащие губы. — Было совсем не трудно. Гэвин поверженно всхлипнул в первый полноценный поцелуй, доставшийся ему этим вечером. Пальцы не слушались. Когда он вновь поднялся на колени и подался ближе к Ричарду, когда принялся расправляться с чужими ремнём и ширинкой, руки ощущались чужими и неповоротливыми, почти бесформенными. Ричард больше не торопил его: теперь он был наблюдателем, удовлетворившимся демонстрацией власти, ничего подобного Гэвин прежде ни с кем не вытворял и к такой хуйне оказался не готов, он был бы рад возмутиться и сказать, что ему не вкатило, но проблема была в том, что — вкатывало. Ричард Найнс знал об этом, знал о ниточках, за которые следовало тянуть, чтобы сделать Гэвина податливым и покорным, лучше, чем сам Гэвин когда-либо сумел бы. И это означало, что он в дерьме. Он пообещал себе с этим разобраться. В ту краткую секунду проблеска трезвого сознания, в которую он стягивал с бёдер Ричарда брюки, пообещал. А потом его пальцы обхватили основание чужого члена, горячетвёрдобархатного на ощупь, сверху донёсся крошечный вздох, на его затылок легла чужая рука, губы почти соприкоснулись с влажной головкой, Ричард шепнул ему: — Ну же. И трезвое сознание Гэвина покинуло. Он взял в рот, помогая себе рукой, сначала неглубоко, так, чтобы член уперся в щёку, на языке он ощущался жарким и пульсирующим, охренительно толстым, Гэвин пропустил глубже и закашлялся, Ричард бегло и смазанно погладил его по загривку, это было скорее приказом, нежели лаской, теперь-то Гэвин научился отличать одно от другого, и от уверенной требовательности этого движения у него яйца поджимались. Во рту скопилась слюна, Гэвин сглотнул, старательно подавляя рвотный рефлекс, Ричард надавил сильнее, вынуждая склонить голову и принять на всю длину, Гэвину показалось, что он ни за что не справится с этим, сдохнет, задохнётся, кончится, он даже попытался было взбрыкнуть, но железная хватка Ричарда в его волосах лишь ужесточилась, Гэвин практически ткнулся подбородком в тонкую шелковистую ткань приспущенных брюк, дышать ему было нечем, перед глазами расплывались цветные пятна. Он успел хлебнуть кислорода за какой-то миг, в который Ричард позволил ему отстраниться… А потом тот обхватил его голову обеими руками и толкнулся бёдрами, насаживая Гэвина горлом на член. И это было больно, и мокро, и горячо, и пульсирующе, в этом оказалось легко потеряться, просто поддаться, подставиться, позволить чужим ладоням задать темп, не дышать, не нуждаться в дыхании, только сглатывать и сжиматься вокруг охренительно толстого ствола, пытаясь взять глубже, ещё, хоть чуточку, ещё какой-то дюйм. Гэвин вообще-то не был таким уж отъявленным минетчиком, хотя, естественно, грешил. Он умел отсасывать, умел делать это грязно и мокро, он тащился, как шланг по огороду, по контролю над чужим удовольствием, когда это делал — но никогда прежде при этом не контролировали его, не подчиняли, не подавляли, он чувствовал себя сраной куклой, игрушкой, инструментом, это должно было ощущаться дерьмово и неправильно, а ощущалось — горячо, как будто минету всегда недоставало именно этого, как будто Гэвину нужно было, чтобы его довели до крайности, вывернули наизнанку, перекрыли ему кислород. Ричард двигался в резком, размашистом, торопливом темпе, безжалостные ладони на голове не давали Гэвину отстраниться, горло горело огнём, он едва ли оказался бы способен разговаривать кроме как хриплым шёпотом в ближайшие дни; и это того стоило. Это, блядь, охуительно того стоило — то, как у него всё плыло перед глазами от возбуждения и невольных слёз, то, как у него кружилась голова, то, как ему хотелось заставить Ричарда кончить, ты можешь спустить мне в рот, и я проглочу всё до капли, грёбаный Найнс умел трахаться, грёбаный Найнс умел натягивать, Гэвин, бля, душу бы за это продал, тольконепрекращай. Он скользил губами, языком, мокрым ртом по этому охренительно большому члену, он сглатывал, он сжимался, он плавился от напряжения… И, когда Ричард под ним напрягся и попытался отстраниться, Гэвин ему не позволил: насадился горлом, до ощущения удушья, до почти-обморока, впился пальцами в твёрдые, будто бы каменные бёдра, вибрирующе застонал… Этого оказалось достаточно. Для сбившегося дыхания, для глухого рычащего звука, отдавшегося дрожью и пульсацией в его висках, для ослабевшей хватки в волосах. Для привкуса тёплой спермы во рту и в горле. Гэвин медленно поднял голову, соскальзывая с члена. Сглотнул. Глотку и лёгкие драло так, что хоть вой. Он потёр горло, смахнул с уголка губ ниточку слюны, хотел что-то сказать и не успел — Ричард привлёк его к себе, поцеловал, семя смешалось со слюной и с загнанным заполошным дыханием, Гэвин обязательно выдал бы шуточку про то, что настоящие альфы не целуются с теми, кому только что кончили в рот, непременно отпустил бы её — но сейчас Ричард потянул его выше, чужие пальцы, эти изумительно беспощадные и умелые пальцы, обхватили член Гэвина прямо через ткань джинсов, он заскулил в поцелуй, теряя драгоценные крохи воздуха, попытался отодвинуться, попытался глотнуть кислорода, от нехватки которого жгло лёгкие, а Ричард не позволил, только усилил эту мучительную стимуляцию, которой не было достаточно, Гэвин как раз подумал о том, как же её было мало… …и кончил — как будто сдох. По ощущениям было один в один. Приход в себя тоже напоминал возвращение к жизни: первым вернулся слух, он вдруг отчётливо услышал, как бешено и громко колотится его сердце, подлетевшее прямо к многострадальному горлу; затем было зрение, Гэвин разлепил мокрые ресницы и обнаружил, что способен видеть — смутные очертания теней; затем пришло ощущение собственного тела — он лежал на диване, хотя определённо вырубился возле кресла, и на его лбу лежала упоительно прохладная рука. Ричард, сидевший рядом, склонился к нему, как только Гэвин завозился. — Всё в порядке, — успокаивающе шепнул он. — Ты отключился. — Я… понял, — сиплое карканье, слетевшее с губ Гэвина, его собственный голос не напоминало ничем. — Вот же… б-блядство… — Хочешь воды? — спросил Ричард, пропустивший его оценку ситуации мимо ушей. Гэвин прислушался к себе и жалко кивнул: во рту пересохло. Ричард поднялся на ноги и ушёл на кухню. Пока его не было, Гэвин худо-бедно сумел отскрести себя от дивана и принять полусидячее положение, опираясь на локти. Он не помнил, чтобы когда-либо ощущал себя так пиздецово после секса — а ведь это был всего-навсего отсос, обыкновенный минет и петтинг, ничего такого. Его и вырубило-то, наверное, из-за того, что дышать было нечем. Гэвин ко всякому дерьму относился лояльно, но… Но это похоже на ёбаный передоз, как у бывалого наркомана, и самое ужасное, что я у ж е хочу ещё. Вернулся Ричард. Снова присел рядом, передал ему стакан. Гэвин обхватил стеклянные стенки обеими ладонями — пальцы тряслись — и выхлебал содержимое за пару глотков, пролив на себя и на диван половину воды. Чертыхнулся: — Ох, с-су…ка. Прости, приятель. Принялся было вытирать разлитую воду запястьем, но Ричард забрал у него пустой стакан с тихим: — Пустяки. Их взгляды пересеклись. В глазах Ричарда не виднелось ни намёка на раскаяние — одно только удовлетворение сытого хищника. Что, интересно, было в глазах у самого Гэвина? Чем бы там оно ни являлось, это что-то заставило Ричарда спросить: — Нормально? Гэвин пожал плечами, покачал головой, потом кивнул. Ричард опустил ладонь на его грудь, там, где бешено колотилось сердце. Считал, что ли, удары? — Я могу вызвать тебе такси, — мягко прошелестел он. — И ты поедешь домой отдыхать. Гэвин вопросительно что-то промычал. — Тебе уже хватит, — пояснил Ричард, бездумно поглаживая его по груди чуть пониже ключиц. — Возможно, я перегнул. Они оба охуительно перегнули — Гэвин знал это. Самым правильным было согласиться и свалить нахрен домой, обрабатывать полученную информацию и поднимать материалы по личному делу Ричарда Найнса на предмет наличия ебучего брата, о котором в отчётах не было ни слова, — и это он знал тоже. Гэвин глотнул воздуха, совершил над собой усилие, потянулся к Ричарду. Рванул его на себя; тот не ожидал инициативы и поддался, очутился сверху, Гэвин — лопатками на мокрой от пролитой воды обивке дивана. В совершенно недвусмысленном положении, от которого в животе у него свернулась тугая спираль. — Вот ещё, — прохрипел Гэвин, когда их губы, их тела, их бёдра столкнулись. — Щас я отдышусь, и пойдём на второй раунд, понял, ковбой? В светло-серых глазах Ричарда Найнса сверкнуло что-то похожее на предвкушение.