Маковое поле

Я не имел на это никакого права. Мне стоило постыдиться, одуматься, прекратить всё на стадии зарождения, но, вопреки, утром я проснулся с мыслью о нём, и его именем на губах. Лежал и смотрел на пробивающиеся сквозь рольшторы, ярко-жёлтые лучи солнца, под углом падающие на деревянный паркет и освещающие летающую пыль. Этот солнечный свет напоминал цвет его глаз. В доме было слишком тихо. Встав с еле слышным скрипом кровати, несмелыми шагами я вышел из комнаты и осознал удивительную вещь: Каоки-сан не дома. Неужели, решила сходить на работу? Облегчённо выдохнув, обошёл все комнаты, словно желая поверить в то, что наконец-то смогу провести здесь, в тени и прохладе, весь день. Умылся, съел недоеденные вчерашними гостями закуски, вернулся в спальню и лёг, прикрыв глаза. Понял, что не знаю, что дальше. Я продолжал лежать, затем взял в руки свой раскладной телефон. Ни одного звонка, ни одного сообщения. Наверное, мои друзья очень заняты: весело проводят лето. Я не винил их за то, что не связываются со мной, но это чувствовалось…странно. Я тоже должен был быть там — с ними. Но я здесь. Только я. Хотя, ещё ведь есть… Подаренная Руи шляпа была очень аккуратной, пахла соломой, и, скорее всего, покупалась в шутку, нежели чем с надобностью носить, а ещё доказывала, что вчерашние воспоминания — не сон и не выдумка. Я проводил по ней, ощущая рельеф, подушечками пальцев. Думал о том, как же глупо будет выйти из дома в единственный день, когда появилась возможность этого не делать. Я держался как мог: пролистал журналы в гостевой, абсолютно не обращая внимания ни на одну страницу, нашёл сигареты Каоки-сан и выкурил одну, закашлявшись. Можно было бы прибраться в своей комнате, но там всегда царила чистота из-за банального отсутствия меня в доме. И тогда я просто сел на одно место, не двигаясь. Я держался как мог, но хватило на пару часов — снова пришёл к морю и сел у линии берега, уставившись на воду. Руи, если бы ты знал, чем это обернётся, как закончится для нас, то подошёл бы в тот день? Мне кажется, что именно тогда мы и совершили ошибку. Не стоило говорить со мной, не стоило появляться. Но, знаешь… я бы и сам, вернувшись в прошлое, всё равно пришёл бы на пляж. К тебе. Я сидел и ждал, сам не зная, чего. Волны смывали маленькие камушки и песок, подбираясь ближе, чтобы потом снова отползти назад. Вдалеке виднелась линия горизонта, где синева воды ровной полоской соприкасалась с облаками. Не было ветра, я слышал только собственное размеренное дыхание, но даже оно куда-то исчезло, когда рядом раздалось: — Привет. И по моему телу разлилось облегчение. Он здесь. Сняв с головы глупую шляпу, прищуренными из-за солнца глазами, я взглянул на его лицо — оно опять выражало умиротворение, разбавленное лёгкой улыбкой. Руи сел на песок рядом со мной, а я отвёл взгляд к морю, на самом деле напрягшись каждым сантиметром тела, желая запомнить и насладиться ощущением его присутствия, его голосом, каждым случайным движением, смехом, вдохом и выдохом. — Как ты себя чувствуешь? — Нормально… — голос казался чужим, слишком тихим, и вообще говорить было непривычно, но говорить я хотел. С ним. Только не знал о чём. — Это хорошо, — мягко произнёс Руи, смотря на воду. — Тебе нравится море? — … Не знаю, — он усмехнулся. — По-моему, оно замечательное. Солёный воздух, чайки, лодки с рыбаками. А? Я сделал глубокий вдох и замер, удивлённо глядя перед собой — воздух и правда был солёный. Всё это время он был очень солёным. Я никогда не замечал. — Хотя, эти чайки такие прожорливые. Они тебя не донимают? — Не видел тут чаек… — Да? — он посмотрел на меня, приподняв брови, и кивнул куда-то вправо. Я наклонился вперёд, чтобы через него неожиданно увидеть три большие белые птицы, топчащихся по пляжу. — Может, они преследуют только меня?.. Как не появлюсь — вечно следом ходят. — Ты здесь часто появляешься?.. — тихо произнёс я, опустив глаза. — Мне нравится это место ранним утром, когда солнце ещё не печёт. — А когда печёт? — Тогда я дома. Стараюсь разобраться с вещами и документами. Читаю книги, статьи. А ты? — я молчал, и Руи уточнил. — Чем ты занимаешься? — Не знаю. — В любом случае, ты же школьник? Значит, в следующем месяце пойдёшь в школу. — Да… Я в выпускном классе. — Тогда нужно хорошо провести последние недели лета! Потом будет не до отдыха с подготовкой к экзаменам. В какой университет собираешься поступать? — я не ответил. Уложил подборок на подтянутые колени, обхватив их руками. — У тебя ещё есть время подумать, — негромко и снисходительно произнёс Руи, словно, желая меня подбодрить. Сидя в тишине рядом с ним, я медленно и почти неверяще осознавал, что никакой тишины нет. Море — оно, оказывается, шумит. — Я собираюсь съездить на железнодорожную станцию. Если хочешь, можешь поехать со мной. У тебя есть велосипед? — я отрицательно покачал головой и почувствовал грусть. Руи лишь на секунду задумался. — Ладно, тогда сядешь на багажник моего. Идёт? Так и не спросил его, зачем в тот день мы ездили на станцию. Может, он сдавал свой билет на поезд? Впрочем, семнадцатилетнему мне было всё равно на причины, когда сидя сзади на велосипеде, я несмело держался за торс Руи, ощущая нежный хлопок свободной футболки, и крепкое тело. Ветер, появившийся от скорости, сдувал мои золотистые волосы в глаза. Я жмурился, тряс головой, чтобы убрать их: они мешали смотреть на поля и деревья, что мы проезжали. На чужие домики, засаженные кипарисами, в попытке жильцов скрыться от лишних глаз, на линию моря, оказавшуюся очень длинной. Мы ехали под тенью деревьев, под августовским солнцем, и, обнимая Руи, после его просьбы держаться крепче, чтобы не упасть, я почувствовал что-то смутно похожее на спокойствие. Расслабил плечи, прикрыл глаза, всё же позволив ветру обдувать моё лицо и играть с волосами.

***

Под лёгким ощущением воодушевления, преследовавшим после дня проведённого с Руи, я имел неосторожность зайти в дом тёти даже не проверив, пуст ли он. А он пуст не был. Не успел перейти порог, как Каоки-сан больно схватила меня за волосы и влепила звонкую пощёчину. У неё украли деньги. Я тогда думал, что она говорит про какую-то трудом накопленную сумму, но, скорее всего, это была выручка с продажи квартиры моих родителей. Ей и в голову не пришло, что украсть мог не я, а приходившие вчера «друзья». Как же она меня била. Я ревел, умолял прекратить, клялся, что не делал этого, но всё тщетно, а чуть позже дверь в дом открылась, и к нам ввалился двухметровый перекачанный мужчина, с сумкой вещей, и, конечно, тоже не совсем трезвый. Каоки сказала ему, что не справляется со мной, что я неблагодарный вор, и пока её слова становились шумом, одно крутилось у меня в голове, при взгляде на незнакомца: если я сейчас не выйду из дома — умру. Оказалось, это был новый любовник и, с сегодняшнего дня, сожитель тёти. При мне она впервые привела какого-то мужчину в дом, и он решил показать Каоки-сан, что может быть главным в семье, а ещё, что знает, как воспитывать «подонка» вроде меня. Я сорвал голос. Оставлял за собой на паркете комнаты кровавые следы, когда, трясясь в рыданиях, пытался доползти до кровати. Мне было страшно. И тяжело дышать. Но я вёл себя тихо-тихо, глотая любые звуки от болезненных движений, потому что он наконец-то оставил меня в покое, и я боялся, что он вернётся. Открыв утром глаза, понял, что не могу пошевелиться. Всё болело, ныло, и я очень хотел пить. Аккуратно сдвигая в сторону одеяло, зацепился взглядом за свою руку, от чего подавился воздухом — на коже были огромные синие и фиолетовые следы побоев — очень жуткое зрелище. Я медленно посмотрел на ноги, живот — всё в таких же отметинах. И тогда мне стало страшно увидеть лицо. Я расплакался, пролежал весь день не двигаясь, стараясь заснуть, и с тенью досады думая о том, что сегодня не увижу Руи. А когда вообще увижу? Появиться перед ним в таком виде, значит, следом дать объяснения. Я этого не хотел, но вечером входная дверь скрипнула, послышался голос Каоки-сан и того мужчины. Я задержал дыхание, прислушиваясь: нет ли шагов в мою сторону. А спустя десять минут уже покидал спальню через окно, и на моём лице появлялось болезненное выражение от каждого движения. Я был одет в лёгкие штаны, кофту с капюшоном — с таким узором синяков на теле, одежду с коротким рукавом мне ещё долго не носить, — и захватил телефон. На тёмно-голубом, только проводившем закат, небе, чётко выделялись белые звёзды и полумесяц. Я шаркал по пустой песчаной дороге, и пришёл к магазину. Он ещё работал, и свет изнутри падал на порог через стеклянную дверь. Я хотел облокотиться на стену, рядом, у входа, но побои на спине быстро напомнили о своём существовании. Шипя от боли, я просто опустился на корточки, открыв телефон. Зашёл в список контактов, первым в списке был «Мама». Смотрел в экран, а потом нажал на кнопку «вызов». Сглотнув, поднёс телефон к уху. Пошли гудки. Это было так глупо, но я продолжал слушать, зная, что никто не ответит. — Цукаса? — я медленно поднял голову на удивленный негромкий голос. Руи стоял передо мной с пакетом в одной руке и сигаретой во второй. Как в таком мраке узнал меня? Его глаза расширились, а брови приподнялись, когда я взглянул на него. — Что с твоим лицом?.. — быстро прошептал он, на что я неловко приподнялся, сглотнув, и сделал шаг в сторону, желая скорее уйти. Слёзы подступали, а позориться, рыдая, перед Руи не хотелось. Пусть подумает, что обознался. Он прервал мою неуклюжую попытку бегства, взяв за запястье — аккуратно, но я всё же не сдержал приглушенный болезненный стон, и обернулся на него глазами полными слёз. — Прости, — быстро произнёс Руи, отпустив мою руку. Проницательным и напряженным взглядом он бегал по моему лицу. — Цукаса… — я сжал губы, судорожно втягивая воздух. Мне стало противно от самого себя в таком виде. Я сделал шаг назад. Мы стояли в тишине, глядя друг на друга, и Руи, не зная, как заставить меня не убегать, выдал первое, что пришло на ум: — У меня сегодня онигири на ужин.,— приподнял пакет. — Буду сам готовить... Хочешь составить компанию?