Чёрный маг

      — Ты смотри, что делается, Иван, — прошептал Берлиоз, чувствуя, как по спине пробежал холодок.       Михаил Александрович опустил глаза, почувствовав необъяснимый страх. Человек напротив был в точности похож на то, что приключилось с ним у будочки. Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. Высокий гражданин в клетчатом возник из ни откуда, будто соткан был из воздуха, и, глумливо щурясь, указывал на часы, которые, к слову, были разбиты.       А теперь он обхаживал неизвестную гражданку с причудливой плетеной шляпкой на голове, а та и не противилась. Более того, сама протянула блокнот, да еще и улыбнулась.        «И не страшно ей» – подумал Берлиоз.       — Что делается? — вопросительно глянув на литератора, Иван почесал затылок.       — Как? Разве ты не видишь? — задохнувшись, Берлиоз подумал, что сходит с ума.       В последнее время ему постоянно что-то мерещилось. Да взять хотя бы его квартиру. Ну, натурально, чертовщина! То стук между стен, то люстра ни с того ни с сего начнет качаться, издавая при этом противный звон. Будто раскачивается на ней кто. А кто, Михаил Александрович никак разглядеть не мог. А уж зеркал теперь боялся, как огня. Считал их престраннейшими предметами. Как-то ночью почудился ему некий субъект, выходящий из зеркала. Широкоплечий, коренастый, с бельмом на глазу и отвратительным клыком, торчащим изо рта. Фыркнув, субъект забрался на стену, да и люстра сразу пришла в движение.       Списав увиденное на излишки портвейна в крови, Берлиоз забрался под одеяло, свернувшись клубком. Ноги вмиг похолодели, а тело, казалось, сковал паралич. Первобытный страх притупился благодаря алкоголю, но не отступил. Забывшись беспокойным сном, литератор чувствовал присутствие чего-то стороннего. А еще запах... Зловонный запах гниения и сырого песка, будто из погреба бил в нос.       — Ну что я должен видеть? Ну! — закипал поэт.       — Может, я на солнце перегрелся? Но не видел ли ты на скамейке гражданку в шляпке?       — Видел. Вон она уходит. Ишь как топает.       — А гражданина рядом с ней видел? — понизив голос, Берлиоз прошептал: —клетчатого?       «Точно перегрелся, — подумал Иван, но не осмелился сказать вслух. — Какой такой клетчатый? Одна она сидела. В блокнотике своем что-то расписывала да поглядывала куда-то. Уж не шпионила ли за кем?»       — Не видел, — сухо отозвался поэт, шаря по карманам в поисках сигареты.       Утерев взмокший лоб, Берлиоз убрал платок во внутренний карман пиджака и, прочистив горло, начал:       — Ну-с, продолжим. Ты, Иван, – заговорил Михаил Александрович, — очень хорошо и сатирически изобразил, например, рождение Иисуса, сына божия.... — страх постепенно отступал, однако предчувствие чего-то нехорошего, тупой иглой засело глубоко в сердце.       Он побледнел и подумал: « Ай, пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск...»       — Да понял я! Понял. Только о чем теперь писать - не представляю.       — Прошу меня простить, — заговорил подошедший с иностранным акцентом, при этом не коверкая слов, — что я, не будучи знаком, позволяю себе... но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что...       «Немец» – подумал Берлиоз.       «Этого еще не хватало, – подумал поэт, разглядывая незнакомца. – И не жарко ему в сапогах».       Незнакомец был в дорогом темном костюме, в заграничных черных сапогах из крокодильей кожи. В руках держал лакированную трость с черным набалдашником в виде головы змеи. Причудливые запонки на манжетах и крупные кольца украшали длинные бледные пальцы. По виду – лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови темные, но одна выше другой. Словом – иностранец.       Иван почесал затылок, уставившись на иностранца. Следует сказать, что с первых минут незнакомец произвел на поэта отвратительное впечатление.       — Разрешите мне присесть? — вежливо попросил иностранец и, не дожидаясь ответа, ловко уселся между ничего не понимающими литераторами.       Берлиоз сконфуженно прижал к груди шляпу и посмотрел на странного гражданина.       — Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? — спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.       — Именно это я и говорил, — учтиво ответил Берлиоз и огляделся по сторонам.       — Восхительно!       — А вы соглашались с вашим собеседником? — осведомился неизвестный гражданин, повернувшись к поэту.       В этот момент Иван заглянул в глаза иностранцу, и ужас сковал его тело изнутри. Левый зеленый глаз у незнакомца был совершенно безумен, а правый – пуст, черен и мертв.       Время будто остановилось.       Затихла аллея.

***

      Проснувшись от дверного звонка, Виктория подскочила на кровати, с трудом разлепив опухшие ото снова веки. Голова ее закружилась от резкого пробуждения, а сердце забилось с такой силой, что казалось, еще немного и оно выскочит из груди. К трели звонка добавились тяжелые удары кулака о входную дверь. Похолодев от страха, девушка сжала в руках тяжелое одеяло, пытаясь понять, что могло произойти. Кинув взгляд на настенные часы, она поняла, что сейчас глубокая ночь. Но на удивление, в комнате было светло. Лунный свет сочился из открытого окна, заливая комнату холодным белым светом.       — Иду! — крикнув, Виктория встала с кровати и, накинув первое, что попалось под руку, а это была вязаная шаль, бросилась к двери, опасаясь, что та не выдержит. Заглянув в зеркало, она поправила сбившиеся после сна волосы и, набрав побольше воздуха в грудь, открыла дверь.       На лестничной клетке Виктория увидела Никанора Ивановича Босого, председателя жилищного товарищества дома номер 302-бис по Садовой улице, в сопровождении неизвестных ей граждан.       — Доброй ночи, гражданка, — басом заговорил седой мужчина в костюме. — Желдыбин. Литератор. — Отрекомендовавшись, он вздернул подбородок.       — Доброй, — прочистив горло, Виктория запахнула шаль. — Что-то случилось?       — Случилось, еще как случилось! — запричитал Никанор Иванович. — Михаила Александровича нашего задавило трамваем на железнодорожных путях. Сосед ваш из 50 квартиры, будь она не ладна.       — Мне жаль, но чем я могу быть полезна?       — Дело вот в чем, гражданка, — мужчина в форме сделал шаг вперед, раскрыв папку. — В квартире номер 50 было произведено опечатание рукописей и вещей покойного. Комнаты, в которых проживал Михаил Александрович Берлиоз, переходят в распоряжение жилтоварищества вплоть до объявления наследников покойного. Вы, являясь соседкой покойного, должны сообщать гражданину Босому о любых странностях, происходящих в квартире номер 50. Все понятно?       — Простите, но не совсем. — Опустив глаза, Виктория тяжело вздохнула.       — Что же вам не ясно?       — Я ни имею никакого отношения к этой квартире, и уж тем более к покойному. Это не моя работа, и следить за тем, что происходит в квартире по соседству, я не обязана.       — Вас никто не просит следить. Лишь наблюдать и при необходимости сообщать, куда полагается.       — А желающих более нет? — раздражаясь, Виктория запустила руку в волосы, зачесывая непослушные пряди назад.       «И зачем я только открыла?» — сокрушалась Виктория.       — Отказались, — отчеканил мужчина, протянув папку и перьевую ручку. — Прошу вас поставить подпись.       Молча расписавшись, Виктория пожелала доброй ночи и закрыла дверь на два оборота.       — Нехорошая квартира, — одними губами прошептала девушка, облокотившись на дверь.       Надо сказать, что квартира под номером 50 уже давно пользовалась дурной славой среди жильцов. Однако, преследуя свои цели, жильцы дома претендовали именно на жилплощадь в нехорошей квартире. А нехорошей ее прозвали потому, что два года тому назад из этой самой квартиры стали бесследно исчезать люди. И исчезали они, к слову, при очень странных обстоятельствах.       Однажды ранним утром явился в нехорошую квартиру милиционер, предъявил удостоверение и просил пройти с ним в отделение, чтобы в чем-то расписаться. Опешив и откровенно испугавшись, мужчина ушел вместе с милиционером в белых перчатках. Но вот назад уже ни один из них не вернулся.       Став невольным свидетелем разговора на лестничной клетке, Виктория являлась единственной, кто в последний раз видел этих граждан. А на следующий день уже новый милиционер стучал в ее квартиру с требованием пройти в отделение. Виктория не только прошла, но еще и благополучно вернулась, расписавшись перед этим в какой-то бумажке, которую толком не разглядела. На вопрос, что это и зачем, получила неоднозначный и очень неубедительный ответ.       Но исчезновения на этом не закончились. Что происходило в квартире дальше, неизвестно, но жильцы соседних квартир поговаривали, будто в нехорошей квартире каждую ночь слышались какие-то стуки и будто бы кто бил посуду.       Нехорошая квартира постепенно обрастала слухами и немыслимыми легендами. Поговаривали, что метражи эти прокляты из-за спрятанных там золотых монет, принадлежавших ведьме, некогда жившей и умершей насильственной смертью в этой же квартире. Но ни ведьмы, ни золотых монет при многочисленных осмотрах не было обнаружено.       Как бы то ни было, но квартира пустовала от силы недели две. А потом туда заселился ныне покойный Берлиоз и Лиходеев вместе с супругами. Но и тут произошло несчастье. Обе женщины бесследно исчезли, оставив мужей в гордом одиночестве. К слову, последние не горевали. Может, поэтому и не хотел никто ввязываться в эту сомнительную и пугающую историю.       Викторию мало интересовала чужая жизнь, а уж следить за тем, что происходит не на ее метражах, и подавно.       Отдышавшись, Виктория прошла в ванную комнату, ощутив холодок, пробежавший по ногам. Остановившись, она обернулась, прислушиваясь, а затем скрылась за дверью, открыв кран. Холодная вода привела в чувство, отгоняя прочь остатки сна. Промокнув лицо полотенцем, Виктория сняла шаль, повесив ее на спинку стула в прихожей, и направилась в комнату.       Тут окно в комнате распахнулось, впуская свежий ночной воздух, и массивная люстра, до этого оставаясь неподвижной, пришла в движение. Замерев в изумлении в дверях, Виктория заметила, что качалась люстра совсем не так, как должна. Медленно, вперед-назад, создавая противный скрип, будто на нее кто-то насел. А между тем ни сквозняка, ни порывов ветра в комнате не было.       — Что за чертовщина? — Виктория попыталась закрыть окно, но тело не слушалось. Ноги будто пригвоздило к полу, а дыхание сбилось настолько, что дышать стало более невозможно.       Ко всему прочему, в коридоре заскрипели половицы, а минутная стрелка на циферблате пришла в движение.       *На часах было три ночи....