возьми, если сможешь

Весточка от Сэди и Карен приходит к ним в виде телеграммы спустя неделю после отъезда Молли, принося с собой такие необходимые добрые вести, чтобы успокоить расшатанные нервы обитателей лагеря. Очередное возвращение Датча из Сен-Дени сопровождалось широкой улыбкой и подарками, в этот раз — бутылкой вина и бархатной шкатулкой с украшениями, зажатыми у него под мышкой. Но разумеется, он обнаружил, что она ушла, и его настроение изменилось так быстро, что Артуру показалось, как будто кто-то рассёк воздух хлыстом. В один момент Датч был ликующим, а уже в следующий — в ярости смотрел пугающим до смерти взглядом. Бутылка вина в итоге разлетелась на кусочки, разбившись о землю у палатки, алые капли забрызгали тонкую белую ткань. — Никто из вас не видел, как эта сука ушла? — спросил он тихим голосом, окинув их пристальным взглядом. Никто не высказался, кроме мисс Гримшо; она спала как убитая во время… мерзкого дела, и не обнаружила исчезновение Молли до следующего вечера. — Она — предатель, Датч, — сказала мисс Гримшо, деловито хлопоча над ним. — Не беспокойся об этой неверной шлюхе. А теперь, давай, накормим тебя вкусной горячей едой. Молли забрала с собой большинство вещей, но Датч нашёл маленькие забытые ей безделицы — одну перчатку из бархата, письмо двухлетней давности от её матушки, серебряную цепочку, которую она не закладывала, даже когда голодала на улицах Нью-Йорка — и сжёг их в огне, не отрывая взгляда от языков пламени, пока притихшие обитатели лагеря ходили вокруг него на цыпочках, чтобы не нарушить это оцепенение. Поэтому, когда Шон одним вечером вернулся в лагерь, размахивая над головой кусочком бумаги, Артур почувствовал, как десятифунтовая гиря упала с его груди. — У наших девочек всё хорошо, — кричит Шон. Он позволяет Артуру забрать у него бумажку, обвивая рукой его плечи, пока тот занят чтением.                           ПРИБЫЛИ ВАЛЕНТАЙН 1 СЕНТ ТЧК БЕЗОПАСНОСТИ ТЧК БЕЗ ИНДЕЙЦЕВ ТЧК КУЗИНА ТДЖ РОДИЛА ЗДОРОВОГО МАЛЬЧИКА ТЧК КРЕСТИНЫ 15 ОКТ ТЧК               Закончив расшифровку стенограммы, Артур улыбается. Они добрались до Амбарино, не встретив Пинкертонов, и наводка Тилли сработала. Девочки по-прежнему не вернутся до середины октября, но знание того, что они там и ищут способы устроиться на работу в особняк, заставляет Артура гордо ухмыльнуться. Он передаёт квитанцию Чарльзу, хлопая Шона по спине. — Рад, что они в порядке, — говорит он искренне. Огромный груз напряжения сваливается с плеч Чарльза, пока он читает. Если бы Артур задумался об этом чуть больше, возможно, нашёл бы странным; неудивительно, что у девочек всё в порядке, и это не самая опасная работа, с которой им приходилось иметь дело. Но — справедливо полагает Артур — вся банда счастлива узнать хорошие вести. Датч, разумеется, доволен собой, хотя он имел к этому плану малое отношение. Артур говорит себе, что самозабвенная ода самому себе в исполнении Датча стоит того, потому что приносит за собой положительную перемену в его настроении. — Говорил вам, — громогласно объявляет Датч, затягиваясь сигарой. Хозия сидит неподалеку от него у огня, читая газету. — Видишь? Удача повернулась к нам лицом. Хозия просто кивает, выглядя таким уставшим, каким Артур никогда его не видел. Именно Артур отвел его в сторону в ту ночь, когда они вернулись, чтобы сообщить ещё одну плохую новость. Слова вонзились в сердце Хозии, как кинжалы. — Он ударил её? — спросил он тихим голосом, глядя через весь лагерь туда, где Датч перерывал вверх дном всю палатку, ища оставшиеся от неё вещи, чтобы их сжечь. — Достаточно сильно, чтобы она, споткнувшись, выпала из палатки, — ответил Артур, опустив взгляд на свои ладони. — Девочки… о ней позаботились. Просто надеюсь, что она в порядке, никогда не видел, чтобы она стреляла из пистолета, но думаю, что Тилли отдала ей свой Дерринджер, когда та ушла. — У Молли волевая душа, — пробормотал Хозия, с трудом сглотнув. — Полагаю, она переживёт и это. Она сказала, куда поедет? — Эбигейл считает, что она направляется в Чикаго, у Молли есть родня, которая туда переехала, — Артур заставляет себя рассмеяться, прочесав ладонью волосы. — Слыхал, что они какие-то гангстеры. Хозия издаёт смешок, тряхнув головой. — Что ж, тогда дома она будет чувствовать себя в норме. Я бы поставил хорошие деньги на то, что через год она станет там главной. Теперь Датч замечает, что ему уделяют мало внимания. — Я сказал, что наша удача повернулась к нам лицом, — повторяет он снова, пихнув Хозию, чтобы завладеть его вниманием. — Что такое, мистер Мэттьюз? Я думал, ты будешь больше взволнован этим. — Я прекрасно расслышал тебя с первого раза, — отвечает Хозия, перелистывая газету. Он был резок с Датчем всю эту неделю. — Я буду просто счастлив, когда они вернутся к нам в целости и сохранности. — Дай им время, Хозия, — произносит Датч с блаженной улыбкой. — Мы будем почти готовы купить билеты на Таити к тому времени, как наши заблудшие овечки вернутся домой. Артур, в это время накладывающий себе ужин из котелка Пирсона, прикрывает глаза. На миг Датч звучит как тот человек, которым он был годы назад — лукавый и обаятельный, готовый сжечь мир до тла и возродить из пепла. Нечестно вот так показывать кусочки того человека, которым он когда-то был; на какой-то момент Артур думает, что возможно, если бы у них было чуть больше удачи, если бы он сам работал упорнее, приносил больше денег, убивал больше Пинкертонов, тогда, может быть, этого было бы достаточно, чтобы эта версия человека осталась с ними навсегда. Но он вспоминает Молли, рыдающую в траве, ярость во взгляде Датча, когда он сжигал её вещи. Когда Артур поднимает глаза, то обнаруживает, что Хозия печально смотрит на него поверх своей газеты. — Имей веру, Хозия, — говорит Датч, небрежно хлопая Хозию по плечу. — Имей веру.               *               Несмотря на тот факт, что сентябрь устраивается на календаре уверенно и деловито, как курица на насесте, жара висит в воздухе, уступая место прохладе лишь в то время суток, когда луна поднимается высоко в небо. Артур чувствует себя ещё более неспокойно, чем обычно, и не может спать. Поэтому, как дурак, находит себе другие занятия. — А, черт, я пас, — бубнит Артур, бросая на стол свою пятерку треф и тройку червей. Уже глубокая ночь, но он не единственный, кто не может уснуть. Пирсон, Хавьер и Джон весь вечер по очереди обчищают его карманы, а последние полчаса Дядюшка клянчит у него десять центов, чтобы вернуться в игру. Последний свободный стул за столом занят Тилли, которая шьёт; она коротает время за тем, чтобы с безжалостным упорством склонить их к идее бросить карты и перейти на домино. — Трус, — заявляет Джон со смехом, повышая ставку, но через пару раундов ему становится совсем не смешно, когда стараниями Хавьера ставка вырастает до десяти долларов, а затем уходит к нему со всем банком, хотя у него на руках только король и в довесок к нему пара четвёрок. Пирсон, сбросивший на стол пару королев, ругается и тушит сигарету о поверхность стола. — Чтоб тебя, Эскуэлла. — О, это всё мне? — лепечет Хавьер, ухмыляясь. — Как мило с вашей стороны, братья, — он бросает Джону четвертак и тот ловит его в воздухе. — Почему бы тебе не потратить его на что-то красивое для себя, Джон? Тебе бы пошло на пользу. — Что насчёт меня? — спрашивает его Пирсон. — Ты лишил меня большего количества денег, чем его. — Ах, никакая красивая вещь не поможет вам, мистер Пирсон, — отвечает Хавьер, всё ещё посмеиваясь. — Я не хотел бы обнадеживать вас попусту. Джон качает головой, улыбаясь, пока перекатывает монету по костяшкам пальцев на тыльной стороне ладони. — Ты настоящий засранец, ты это знаешь, Эскуэлла? Хавьер склоняет голову, как будто слова Джона глубоко ранили его. — Слышал подобное раньше, — говорит он торжественно, прижимая ладонь к сердцу. Он сверкает улыбкой, оглядев всех собравшихся. — Ещё одну партию? — Да ну к чёрту, — ворчит Джон, забирая то, что осталось от его денег. — Я не настолько глуп, чтобы не знать, когда меня обыграют. — Артур? Пирсон? — спрашивает Хавьер. — Хотите отыграть немного своего достоинства? — Нет, — произносит Артур. — Я потерял его задолго до того, как ты стал сдавать карты, Хавьер. — О, ты не можешь говорить такое серьёзно, — говорит Дядюшка, махнув бутылкой. — Мистер Эскуэлла настоящий талант. Вам двоим стоит у него поучиться. — Нам? — переспрашивает Артур. — Ты проиграл за час до нас, старик. Кому здесь надо учиться? Дядюшка задирает нос, фыркая. — Я просто думаю, что вы, мальчики, заслуживаете время от времени почувствовать себя так, как будто вы выиграли. — Ты щедрый pendejo, Дядя, — заверяет его Хавьер, собирая карты и рассеянно их перетасовывая. Дядюшка бросает на него подозрительный взгляд. — Пен-кто? — Pendejo, — отвечает Хавьер с серьёзным лицом. Артур провёл рядом с Хавьером достаточно времени, чтобы наверняка знать, какие его слова неправда. — Это испанское слово, обозначающее, эм, уважаемого человека, который старше по возрасту. Мудреца. — Вот спасибо, Хавьер, — произносит дядюшка, поднимаясь на ноги, немного шатаясь от выпитого. — Пен-де-хо, — он указывает на Хавьера зажатой в руке бутылкой. — У вашего народа прекрасный язык. — Ты подлый ублюдок, — просто говорит Тилли, когда Дядюшка, пошатываясь, уходит спать. Хавьер разражается громким смехом, подавившись глотком пива. — Ты знаешь, что этот дурак скажет первому встречному мексиканцу, что он уважаемый pendejo среди своих людей, — заявляет Джон, сотрясаясь в беспомощном приступе смеха. — О чём вы говорите? — спрашивает Пирсон, хмурясь. — Один мексиканец в Роудсе огрызнулся так на меня на прошлой неделе, это звучало не так уж и дружелюбно. Это заставляет их рассмеяться ещё сильнее, и ещё громче, когда Пирсон начинает громко засыпать их вопросами, как ребенок, который повторяет одно и то же, пока не получит ответ. — А, к черту вас всех четверых, — в итоге жалуется он, с уязвлённым самолюбием забирая последние монеты, с которыми его оставил Хавьер. — Боже, это то, чего мне не хватало, — произносит Хавьер, всё ещё не перестав улыбаться. — Дерьмовыми выдались последние недельки, да? Артур кивает, рассматривая своё пиво. — Думаю, Датч ещё не смирился с уходом Молли. При этих словах Пирсон отворачивается, чтобы сплюнуть, и кривит рот в усмешке. — Я не могу поверить, что она вот так сбежала от него после всего того, что он для неё сделал. Артур и Тилли обмениваются друг с другом пристальными взглядами, но она ничего не произносит и с удвоенной силой возвращается к своему шитью. — Ну, — начинает Артур. — Он довольно грубо вёл себя с ней, Пирсон. И ты это видел. Уголком глаза Артур замечает, что Хавьер притих и застыл, не донеся пиво до рта. Хавьер любит Датча, как родного отца, Артур это знает — они с Хавьером оба прокляты в этом смысле. Но при всей этой любви и глубочайшей преданности было бы глупо не видеть, как далёк теперь Датч от того человека, который однажды подарил им дом и семью. Если они продолжат просто идти за этой полубезумной тенью из прошлого, тогда вся кровь будет на их руках… Артур делает большой глоток из своей бутылки, запрокинув голову, не отводя глаз от Хавьера. В его взгляде читаются призраки — Артур узнаёт этот взгляд. Он видит его почти каждое утро в туалетном зеркале для бритья. Но Пирсону не доступен такой самоанализ. Он с отвращением сплёвывает второй раз и машет своим пивом перед лицом Артура. — Спроси меня, так я скажу, что эта тупая мразь сама нарвалась, — говорит он, напустив на себя умный вид. — Чёртова дерзкая сучка всегда воротила свой нос от…— Артур едва успевает осознать слова Пирсона, как Тилли встаёт со своего места и так резко даёт Пирсону пощечину, что шлепок эхом раздаётся по всему лагерю. Шляпа Пирсона падает от удара на землю. Она трясёт ладонью, забывая о шитье, которое теперь тоже валяется в земле. — Саймон Пирсон, я знала, что вы собака, но я не знала, что вы животное, — выплёвывает она. — Что с тобой за херня, женщина? — кричит Пирсон, прижав ладонь к пострадавшей щеке. Тилли мчится в свой фургон, даже не взглянув на них. — Эй! Я говорю с тобой, чёрная сучка. Джон тянется и тащит Пирсона обратно на место, со злостью схватив его за пальто. — Сядь назад, чертов ты идиот, — шипит он. — Что ты собираешься делать, Пирсон? — мрачно спрашивает Хавьер. — Преподашь ей урок за то, что она с тобой так разговаривает? — Может быть, кому-то стоит этим заняться, — огрызается Пирсон со стеклянными глазами от слёз. Артур знает, как ранит такая пощечина. Колм лупил его так, и не один раз, чтобы иметь возможность над ним с удовольствием посмеяться, когда глаза Артура непроизвольно наполнялись слезами. — Так поступил бы Датч, не так ли? — с издёвкой уточняет Джон. — Ты мог бы даже сказать, что она это заслужила. — Брось это, Марстон, — резко говорит Артур, в то время как Хавьер достаёт свой нож, обнажив его для того, чтобы почистить грязь под ногтями. — Мистер Пирсон, — произносит Хавьер, растягивая слова, не поднимая глаз от своего занятия. — Может быть, для вас пришло время пойти в кровать, м-м? Я думаю, что возможно ваш рот ещё бодрствует, хотя мозг уже давно спит. — О, да пошёл ты, чертов гризер, — говорит Пирсон, обращаясь к Хавьеру. На мгновение он выглядит так, будто ему ещё есть, что добавить, но Хавьер поднимает на него взгляд, медленно и уверенно. Артур слышал историю про то, как однажды Хавьер заставил одного парня намочить штаны, до смерти напугав его только одним своим взглядом — больше раз, чем он может сосчитать, если честно — но это первый раз, когда он думает, что в нём была доля правды. Пирсон бледнеет и захлопывает свой рот. Вскочив, он поднимает шляпу с земли, демонстративно смахнув грязь с поношенного меха. — К чёрту вас всех, — бормочет он, и уходит, избегая встретиться с Хавьером глазами ещё раз. Несколько напряженных секунд проходят в тишине, прежде чем Артур тяжело вздыхает, опрокинув в себя полбутылки пива за раз. — Господи Боже, этот человек пытается лишить себя жизни. Хавьер усмехается, убирая нож обратно короткими и точными движениями. — Мне стоило перерезать мерзавцу горло, но тогда бы нам пришлось узнать, насколько хорошо умеет готовить Марстон. Джон закатывает глаза, выуживая сигарету из смятой пачки. — Только трус поднимает руку на женщину, — произносит он, прикрыв рукой спичку, чтобы она загорелась. — Датч сам вбил нам это в голову. Я не знаю, что с ним творится в последнее время! Ты хорошо знаешь, как и я, что он собирался оставить тебя с этими ублюдками О’Дрисколлами…— — Захлопни свой чертов рот, Марстон, — шипит Артур. — Ради Бога, ты говоришь слишком громко. Джон бросает на него раздражённый взгляд, скрестив на груди руки, но ущерб уже нанесён. Хавьер откидывается на спинку стула, наполовину рассерженный и наполовину неверующий. — Пошёл ты, Марстон, — произносит он низким голосом. — Это неправда. Артур понимает — видит Бог, понимает. Датч в последнее время нестабильный, непредсказуемый и раздражительный. Это нисколько не оправдывает тот факт, что он поднял руку на Молли, но это соответствует тому ужасному, жестокому нраву, который он в себе взрастил. Тем не менее, это бешенство не объясняет его идею бросить Артура, свою правую руку, своего старшего сына, в лапы людей, которых он поклялся убить. Нет, это нельзя назвать актом жестокости. Это, с трудом думает Артур, было всего лишь безразличием. Предательством. Хавьер смотрит на Артура, ища поддержки. Артур хочет его успокоить — хотя бы ради того, чтобы вернуть эту лёгкую улыбку назад на лицо Хавьера, но слова умирают у него в горле. Когда Артур просто отворачивается, Хавьер наклоняется над столом, его голос понижается до яростного шёпота. — Это неправда. Артур, он бы послал нас за тобой, если бы знал. Он… — он мешкает на мгновение, жестикулируя. — Обдумывал планы, пытался убедиться, что мы сможем безопасно вытащить тебя. — Что именно, — тихо говорит Джон, — Датч не знал или Датч планировал? Хавьер с чувством ругается себе под нос, качая головой в яростном отрицании. — Мы бы тебя не бросили, — говорит он резко, но что-то в его голосе просто звучит… умоляюще. Отчаянно, чтобы это являлось правдой, даже если он знает, что это не так. Артур встречается с ним глазами, видит в них страдание, и от этого боль в его груди становится ещё сильнее. Будь проклят Датч, и то, что он с ними сделал. — Мы бы так не поступили. Я клянусь тебе, Артур. — Я знаю, — устало говорит Артур, потому что это правда. Хавьер приложил бы все силы, чтобы вытащить Артура из адского пекла, и, вероятно, с радостью бы умер во время этого. Во многих отношениях Хавьер лучший из них. Датч может рисовать дикие планы, но Хавьер в них по-настоящему верит. — Я знаю, что ты бы не сделал этого. Я знаю. У Артура не так уж и много вариантов когда дело касается Датча: слишком много долгов, которые ему никогда не выплатить. Но Хавьер, который всю свою жизнь боролся с настоящими ублюдками изо всех сил, лучше Датча. Он мог бы сражаться без передышки и чьей-то помощи. Артур знает это в глубине души. Плохие люди творят ужасные вещи руками хороших людей — это тоже ему известно. Может быть, Хавьер однажды заметит, что его внутренний огонь горит ярче, чем те отголоски чужого света, что использует Датч. Артур искренне надеется, что заметит, и как можно раньше. — Ты хороший человек, Хавьер, — утверждает Артур. — Не позволяй никому заставить тебя это забыть.               *               Два дня спустя Тилли всё ещё не разговаривает с Пирсоном, но большинство женщин в лагере терпят этого мужчину лишь в лучшие дни, так что это не так уж и ненормально. Хавьер всё ещё выглядит затравленно; Артур видел, как он вечером наблюдал за Датчем сквозь языки огня с пустым выражением на лице, погруженный глубоко в себя и свои мысли. Если и есть какие-то правильные слова, которые нужно сказать, чтобы успокоить его, Артур о них не знает. Поэтому он решает хлопать его по плечу по утрам и пристаёт к нему с просьбами поиграть на гитаре вечером. Это немногое, но единственное, что Артур может придумать. Одним утром Артур возвращается обратно в лагерь, проведя всю ночь, ошиваясь по плантациям Брейтуэйтов, как проклятый купидон для этих двух недоразумений. Он даже не уверен в том, как позволил втянуть себя в их бессмыслицу, если не считать того, что Бо Грей так умоляюще смотрел на него, рассказывая о своей любви к этой девушке, которую весь мир советовал ему игнорировать в угоду семейному долгу, и в конечном итоге Артур поднял вверх ладони, бормоча: — Хорошо-хорошо, я займусь этим, чертов дурак. Позднее утро, так что большинство мужчин уже ушли по делам. Когда Артур подъезжает к коновязи, то обнаруживает там Джека, вставшего на цыпочках в попытке расчесать гриву Олд Боя. — Привет, дядя Артур, — щебечет Джек, высунув язык от усердия, проводя щеткой вниз по шее жеребца. — Привет, Джек, — отвечает Артур, спешиваясь и принимаясь за то, чтобы привязать Рошин. — Пытаешься лишить Кирана занятия? — Я помогаю, — поясняет Джек. — Мы с мамой и папой собираемся ехать на ярмарку! Артур поднимает брови, оглядывая Олд Боя. И правда, тот нагружен больше обычного, несколько тяжелых сумок дополняют привычный набор из винтовки Джона и седельных сумок. Неподалеку кобылка Эбигейл собрана таким же образом. — Ярмарку? — Ага! В Санденни, — Джек поворачивается к нему с широкой улыбкой. — Мама сказала, что там будут львы. Артур думает об этом проклятом придурке Маргарет и его коллекции «экзотических» зверей и закатывает глаза. — Вот как? Хм-м-м. Он видел, как развешивали листовки, в тот крайний раз, когда проезжал по Сен-Дени. Судя по всему, это будет обычная сельскохозяйственная ярмарка с призами за лучших бычков, тыквы и аккуратную вышивку крестиком, как и любая другая окружная ярмарка в Мидландсе. Несомненно будут и салюты, и достаточно леденцов и сладостей, чтобы мальчик возраста Джека был вне себя от счастья. — Утро, Артур! — кричит Эбигейл, идя по тропе рядом с Джоном, каждый из них занят тем, что несёт дополнительные сумки. Дядя следует за ними, выглядя чуть менее пьяным и чуть более чистым, чем обычно. — Здорово, ребята, — приветствует их Артур. — Вы все собираетесь в Сен-Дени? — он многозначительно смотрит на Дядюшку и снова переводит взгляд на Джона с Эбигейл. — Взяли с собой всех детей, как я погляжу. — Ничего подобного, Артур, — небрежно парирует Дядя, с кряхтением забираясь на свою лошадь по имени Нилл. — Я просто еду встретиться с прекрасными людьми в большом городе, — он многозначительно постукивает себе по виску. — У меня тоже есть несколько зацепок, которые нужно проверить, если ты хочешь знать. Эбигейл закатывает глаза, склонившись, чтобы посадить Джека на свою лошадь. — Я видела эти листовки в Роудсе, когда мы в последний раз с девочками ездили за продуктами. Я подумала, что учитывая всё, что происходит в последнее время… — Мальчик заслуживает того, чтобы повеселиться, — грубовато договаривает Джон в своей обычной манере. Он держит поводья лошади Эбигейл, пока она устраивается в седле позади Джека. — Эбигейл, Дядя, можете начинать ехать. Я догоню вас через минуту. После того, как Джек послушно прощается под маминым руководством, пара отправляется в путь по тропе из лагеря. Джон ничего не говорит, пока они не исчезают за поворотом. — Мы ненадолго, — произносит он, бросая взгляд на Артура. Артур пожимает плечами. — Датч знает, куда ты направляешься? Джон коротко кивает. — Конечно. Я сказал ему. Судя по прикидкам, может пройти пару недель. Джеку всё ещё трудно проводить в седле весь день, поэтому постоянные остановки прибавят времени. Думаю, во время остановок по дороге мы могли бы взять его порыбачить и поохотиться. Возможно, сама ярмарка продлится всего день или два, но… — он пожимает плечами. — Эбигейл не спала на настоящей кровати уже долгое время, и у меня хватит денег, чтобы снять нормальную комнату на пару дней. Хоть раз заказать ей хорошую ванную и обед, который она не сама пожарила на огне. Это странный момент: стоять в высокой траве с Джоном чертовым Марстоном, который первый раз в жизни говорит толковую вещь. Артур провёл долгие месяцы, желая задушить недоумка, сетуя на то, что у него есть хорошая женщина, которая его любит, и сильный, здоровый мальчик, который не хочет от этого мира ничего, кроме любви отца. Он бросил надежду на то, что Джон прозреет, и это заставило только сильнее боль от предательства Джона разрастаться в его груди. Это заставляет Артура теперь смотреть на него с уважением. Кажется, что несколько недель — слишком долгий срок, чтобы провести их в городе, но он не может винить парня за его попытку всё исправить. — Хорошо, — грубо говорит Артур. — Это отлично, Джон. — На мгновение он колеблется, прежде чем строго добавить: — Горжусь тобой. Джон просто закатывает глаза, толкая Артура в плечо. — О, старик, закрой рот. Собираешься рыдать у меня на плече? — Не-а, твоя шкура не стоит того, чтобы лить по ней слёзы, — говорит Артур, посмеиваясь. — Ты о них позаботишься. И о Дядюшке тоже — этого старого засранца только выпустишь из своего поля зрения, и он сразу наживёт себе кучу проблем, а он обычно находит себе такие неприятности, которые не против компании. — Да-да, — отвечает Джон. — Знаю, — он начинает забираться в седло, но останавливается перед тем, как в него запрыгнуть. Он протягивает Артуру руку для пожатия — осторожно, как будто не уверен, что Артур не отбросит ее. От этого у Артура сжимается в груди; может быть, он чересчур издевался над парнем. Они выросли вместе, и иногда трудно сказать, где была та грань, за которую нельзя переступать, когда они хотели устроить друг другу ад. Он сильно сжимает его ладонь и удивляется, когда Джон притягивает его к себе, чтобы крепко обнять, грубо похлопывая по плечу. — Ты мой брат, — произносит Джон, отпуская его, низко опустив голову, чтобы не встречаться с Артуром глазами. — Я… я знаю, что мы не всегда вели себя, как братья, но…— Артур вздыхает. — Конечно, вели, идиот, — он ухмыляется Джону, когда тот стреляет в него глазами. — В мире нет другого бесполезного недоумка, которого бы я выбрал себе в братья. — Отвали, Морган, — отвечает Джон, но смеётся, забираясь в седло. — А теперь убирайся отсюда, — говорит Артур, отмахиваясь от него. — Купи ребёнку мороженое, когда доедете. И держи его подальше от чёртовых львов!               *               От оружейного магазина в Роудсе у него мороз по коже, который ни с чем не спутаешь. Он перешёл к новому владельцу с тех пор, как Артур вытащил из подвала бедного мальчика, и у них на кассе теперь стоит молодая девушка. Это немного облегчает покупку боеприпасов, но Артур по-прежнему старается не смотреть на дверь, ведущую в нижнее помещение. — Вы планируете ограбить банк, мистер? — спрашивает девушка, когда Артур ставит на прилавок несколько коробок с патронами для дробовика и зарядами для винтовки. — Не-а, — он отвечает с улыбкой, — для этого нужен малый калибр, мисс, и револьверы подойдут лучше. Девушка фыркает, отзываясь на эти слова с улыбкой. — У вас милое чувство юмора. — Мне ли не знать, — отвечает Артур, приподняв шляпу. Она заливается румянцем, смеясь в ладонь. Если округлять в большую сторону, ей может быть лет 16. Больше ребёнок, чем нет, думает Артур с печальной улыбкой. В этом возрасте он уже считал себя настоящим мужчиной, но эта девочка едва ли выглядит взрослой для того, чтобы перестать вплетать в волосы ленточки. — Благодарю вас, мисс, — говорит он, укладывая патроны в сумку. — Желаю хорошего…— — Черт возьми, Морган, ты такая заноза в заднице, тебя было чертовски трудно найти, — объявляет Мика, с грохотом открывая входную дверь магазина. С течением времени он выглядел всё более ужасающе: масляный и тощий, с жёлтыми глазами, теперь одинакового цвета с цветом его зубов. Прямо сейчас он выглядит так, как будто собирается затеять потасовку с Артуром, но затем его взгляд падает на девушку за прилавком, и его поведение меняется, как будто кто-то переключил рычаг. — Здравствуйте, мисс, — подобострастно приветствует он, посылая в её адрес достаточно широкую ухмылку, чтобы были хорошо заметны пробелы на тех местах во рту, где должны были быть его зубы. — Как вы себя чувствуете в это прекрасное, прекрасное утро? — Мерзавец, — рявкает Артур, хватая его за куртку. — Прошу простить, мисс, хорошего дня! Он вытаскивает Мику на улицу, как котёнка, спустив его с лестницы магазина. — Эта девушка просто ребёнок, — говорит Артур, наблюдая за тем, как Мика поднимается на ноги. — Да пошёл ты, — отвечает Мика, кашляя себе в кулак. Когда он опускает ладонь, Артур замечает на ней кровь, смешанную с мокротой. Мика грубо вытирает её о штаны. — Решение остаётся за ней, не правда ли. — Любая женщина, которая примет решение выбрать твою гнилую тушку, нуждается в лечении больше, чем в тех самых быстрых пяти минутах в своей жизни, которые ты можешь ей подарить. — Заткни пасть, Артур! — возмущается Мика. Он напоминает Артуру мокрого кота — жалкого, сходящего с ума, ведущего себя так, как будто может загнать бизона, чтобы утешить своё раненое самолюбие. Он снова кашляет, на этот раз быстрее и резче, и вытаскивает зловонный платок, чтобы в него сплюнуть. — Ах, ради всего святого, ты ещё не ходил к врачу? — Нет, — отвечает Мика с хрипом. — Единственный доктор в этом чёртовом городе — это наглый дарки. Что, черт возьми, он знает о врачевании? — Уж побольше твоего, — бормочет Артур, отходя назад с поднятыми руками. — Держись от меня подальше, чёрт побери. — Человек из универсального магазина подсказал мне средство, которое быстро поставит на ноги, но твоя забота чертовски трогательная, братик, — говорит Мика с фальшивой искренностью. На его зубах тоже заметна кровь. — Ох, боже милостивый, какого чёрта тебе вообще нужно? Мика оскаливается. — Датч ждёт нас в салуне. Он хочет поговорить с тобой — у него большие планы. — Вы всегда говорите это, — вздыхает Артур. — И никогда ничего не сбывается. В салуне тихо в такую рань. Если есть место, олицетворяющее падшую благодать, Артур полагает, что это хороший выбор; занавески выгорели на солнце, обои выцвели и отпали в углах. Собралась всего парочка завсегдатаев, которые заняты тем, что курят и играют в карты. — Артур, мой мальчик! — объявляет Датч, повернувшись на барном стуле. — Мика, почему вы так долго? — Он был…— — Не важно, — говорит Датч, хлопнув Артура по плечу, вызывая отголосок боли из-за недавней раны. — Теперь вы здесь. Пойдём, сынок, у нас есть дело, которое нужно обсудить. — Замечательно, — устало отвечает Артур, но позволяет ему увлечь себя за столик у окна и садится напротив них. Датч зажигает сигару и машет одной из девушек. — Сьюзи-Мэй, — зовёт он, — не будешь ли ты так любезна принести нам ваш лучший виски, девочка. — Думал, мы отложили эти деньги на поездку в Таити, — замечает Артур, наблюдая за тем, как Датч выдувает колечки из дыма. — Так и есть, Артур, так и есть. Но что такое человек, который время от времени не позволяет себе радоваться жизни? — он указывает сигарой в сторону Артура. — Животное, вот что. — Наверное, — тянет Артур, глядя в большие окна у входа. По дороге, ведущей в город, поднимается полоска пыли — кто-то гонит лошадей изо всех сил. — Тебя чудовищно плохо слышно, слишком высоко ты сидишь, — издевается Мика, хихикая. Сьюзи-Мэй возвращается с их стопками, смеясь грудным смехом, когда Датч тянется, чтобы хлопнуть её ниже пояса. — Если вам, мальчики, понадобится ещё что-нибудь, вам нужно только сказать, — говорит она. Артур полагает, что её блузка сидит так низко, что если бы её сорочка сдвинулась из-за движения на долю дюйма, он бы увидел розовый полукруг её сосков. Он с удивлением обнаруживает, что в этой мысли нет никакого желания. Только равнодушие, по большей части. — За нашу удачу, — говорит Датч, чокаясь с ними. Артур выпивает свой виски одним глотком, и Датч закатывает глаза. — Это напиток, который нужно потягивать, Артур. Сьюзи-Мэй, ещё один для моего невоспитанного друга, пожалуйста. — Полагаю, что моя невоспитанность — это твоя заслуга, Датч, — отвечает Артур, пока девушка наливает новую порцию. — Чёрт, разве моя кровь течёт в твоих венах, — спрашивает Датч, смеясь. Артур вздрагивает, отпивая виски, чтобы заглушить внезапный острый укол под грудиной. — Мне пришлось просто работать с тем, что было в моём распоряжении. — И ты проделал прекрасную работу, босс, — вставляет Мика, поднимая бокал и одаривая Артура масляной улыбкой. — За Артура и его здоровье. Артур чокается с ними своим стаканом; это проще сделать, чем начать драку. — А теперь к делу, — произносит Датч. — Это дело с Брейтуэйтами и Греями становится…— — Это Хозия, — говорит Артур, глядя в окно. Всадники, которые создали песчаный вихрь на въезде в город, теперь видны, и нет никаких сомнений, что это Серебряный доллар с Хозией, и, конечно, Хавьер, который рассекает за ним воздух, дрожащий от жары. Позавчера они уехали на Изумрудное ранчо, чтобы продать драгоценности. — Так и есть, — подтверждает Датч, хмурясь. Мужчины привязывают лошадей у входа в салун; Артур уже отсюда может сказать, что рот Хозии сжат в мрачном выражении. — Хозия, — приветствует Датч, когда пара входит через парадную дверь. — Не ждал вашего возвращения ещё несколько дней. Чем обязан я этому удовольствию? — Нам нужно поговорить, — отвечает Хозия, скользя на сиденье рядом с Артуром. Хавьер берёт себе стул и падает на него. Они оба все в пыли и в поту; наверное, долго ехали в таком виде. — Что не так? — тихо спрашивает Артур. — Что-то в лагере или мы…— — Нет, нет, ничего настолько плохого, — произносит Хозия, а затем вздыхает. — Пока что. — Пинкертоны, — негромко говорит Хавьер. — Не здесь, на Изумрудном ранчо. Шеймус сказал, что они разнюхивали всё вокруг ранчо две недели назад. Артур прикрывает глаза, чувствуя, как вес в десять фунтов прибавляется к тянущему крюку в груди. На Изумрудном ранчо пару недель назад; если бы Пинкертоны были немного удачливее, к настоящему времени они могли бы уже быть на пороге лагеря. Датч делает глубокую затяжку и глоток виски. Он выглядит так, как будто Хавьер упомянул, что завтра может пойти дождь. — Он рассказал? — Что? Шеймус? — уточняет Хозия. — Нет. По крайней мере, он сказал, что нет, и другие люди подтвердили, что Пинкертоны уехали, выглядя недовольными. Но смысл не в этом, Датч, Изумрудное ранчо чертовски близко к…— — Это очень далеко, Хозия, — отвечает Датч, осторожно разводя руками, как он делает, когда Граф не в настроении. — Люди сказали, что они ушли расстроенными, значит, о чём нам ещё беспокоиться? Хозия ошарашенно откидывается на спинку сиденья. — Ты это не серьёзно. — Наверное, это постаралась твоя сбежавшая шлюха, — с умным видом говорит Мика. — Уверен, они хорошо её наградили за наводки. Артур уверен, что это не правда; Молли только вчера телеграфировала Тилли: она в безопасности в Чикаго, её кузены встретили её, как героя. — Молли отсутствует не так долго, — отрезает Хозия. — Они были там ещё до того, как она ушла. И эта девушка не была крысой, мистер Белл. Следи за своими чёртовыми манерами. Мика с ухмылкой поднимает стакан за Хозию. — Мои глубочайшие извинения, — говорит он, растягивая слова. — Не знал, что у нас есть свой детектив. — Говоря по правде, Хозия, — начинает Датч. — Ты беспокоишься слишком сильно. Мы здесь в безопасности, я это знаю. И, как я только что говорил Артуру, нам посчастливилось получить очень полезную информацию. Хватит этих деревенщин и их американского золота. Нам уготовано лучшее. — Ты серёзно? — шипит Хозия, перегнувшись через весь стол. — Прямо сейчас ты хочешь поговорить о работе? Эндрю проклятый Милтон в одном дне езды от нашего лагеря, и…— — Я не допущу, чтобы ты причитал, как старуха, Хозия, ради всего святого! — ухмыляется ему Датч в ответ, совершенно не тронутый чужой речью. — Это наш образ жизни. Мы гонимся за свободой, а это чудовище идёт по нашему следу. Всё, что мы можем сделать, это продолжать стремиться к нашей обетованной земле, — он снова жестикулирует своей сигарой. — Таити. Хозия просто смотрит на него с открытым ртом. Артур глядит на Хавьера и видит, как он с пустым лицом смотрит в стол. — Мы должны продолжать двигаться, — произносит Датч, не обращая на это внимания, — это наше нынешнее положение в жизни, мой старый друг. Чтобы сбросить эти оковы, мы должны сражаться. Мы должны воровать. Мы должны жить так, как задумал Бог: свободными и бесстрашными. — Какого черта ты делаешь, Датч, — спрашивает Хозия. Это не совсем вопрос. Хозия звучит так устало. Он достаёт из нагрудного кармана платок и вытирает лоб. — Ещё одно дело, Хозия, — говорит Датч почти нежным голосом. — Ещё одно, и мы будем выращивать манговые деревья. Что разрывает Артуру сердце больше, чем всё остальное — это убеждённость, заключённая в этих словах. Какую ложь Датч бы ни внушал им, первым человеком, которого он обманывал, был он сам. — Я был в Сен-Дени, — произносит Мика, игнорируя взгляд Хозии, когда его сотрясает в приступе кашля. — Там очень красивый банк, мистер Мэттьюз. Выглядит превосходно. — Ты хочешь ограбить банк, — медленно говорит Хозия, глядя на Датча. — Банк в Сен-Дени. — Большие люди умирают так же, как маленькие, — философски изрекает Датч. — Это справедливо и для банков всех видов. Так же неправильно, как и глупо, — думает Артур. Нельзя выстрелить чёртову сейфу в голову. — У нас сейчас даже нет столько людей. Для такой работы нам нужна Карен — и Джон тоже, — Хозия пристально смотрит на Датча, его горло сжимается. — Проклятые Пинкертоны слишком близко…— Датч шлёпает рукой по столу, громкий хлопок раздаётся почти в тишине салуна. Их напитки трясутся. Когда Артур оглядывает помещение, все пятеро посетителей и официантка смотрят на них. — Хватит, — говорит Датч опасным и низким голосом. Он пялится на Хозию через поверхность стола и делает несколько глубоких вдохов, слегка успокаиваясь. — Достаточно этого, Хозия. Наши заблудшие овцы скоро вернутся к нам. И когда они это сделают, их будет ждать работа. Это понятно? После этого особо не о чем говорить. Эти вспышки гнева Датча что-то подожгли в животе Артура, отчего у него по рукам побежали мурашки. Как будто сейчас у окна сидит другой человек, как будто кто-то другой получил вожжи от эго Датча, и доводит лошадей в повозке до бешенства. — Не волнуйтесь, — говорит Хозия Хавьеру и Артуру, когда Датч и Мика расплачиваются и уходят. Они сидят так в тишине несколько минут после этого, просто слушая, как всё вокруг снова приходит в норму. Хозия делает глубокий вздох и кивает сам себе. — Я разберусь с Датчем. Он всё поймёт. Что ж, — думает Артур, вставая из-за столика, — всё бывает впервые. Когда Артур уходит, чтобы отвязать лошадей, Хавьер на миг отводит Хозию в сторонку, их головы наклоняются друг к другу, и голоса звучат слишком тихо, чтобы Артур мог хоть что-то расслышать. Это длится всего пару секунд, но лицо Хозии принимает мягкое выражение облегчения, пока Хавьер разговаривает, как будто он получил подарок, о котором мечтал. Выражение лица Хавьера намного труднее расшифровать, но если по нему и можно прочитать что-то, то это напоминает мрачную решимость. — Что это значит? — спрашивает Артур, когда они выезжают из города. Хавьер не смотрит на него, следя взглядом за чем-то за горизонтом. В конце концов он отвечает: — Просто решил кое-что, брат. Не бери в голову.