-
С утра после завтрака нас отводили на уроки, и только после полудня мы были свободны. Так называемую свободу мы использовали в полной мере, однако в город нам не разрешалось выходить, и все время мы проводили на горе Хакодатэяма — это было как раз поблизости с приютом. Джирайя часто рассказывал, что мятежный адмирал спрятал на горе награбленные сокровища. Для детского ума нет ничего притягательнее легенды о сокровищах! Так мы оказались у подножия горы. На наши «исследования» ушло почти все лето, но ничего кроме свинцовых пуль и пары нашивок от мундиров мы не нашли. Зато набрели на заброшенное додзе. Решили обустроить в нем свою маленькую крепость и почти преуспели, если бы на следующий день не обнаружили, что наши труды пошли прахом — додзе только имело заброшенный вид, а на деле оказалось вовсе не так. Мы продолжали ходить в те места, но уже намного аккуратнее, и однажды, затаившись на дереве, увидели хозяина заброшенного додзе. Мужчина средних лет сражался катаной с воображаемым противником. Оружие только и блестело под лучами солнца. Зачастую мы не успевали видеть его движения — настолько быстро и точно он наносил удары. — Охренеть! Вот это да! — сказал тогда Джирайя и тут же получил затрещину от меня. Не дай бог, этот мужчина обнаружит нас, порубит своей катаной на тонкие кусочки сащими. Тотчас же я пожалела, что ударила Джирайю — он не удержался на ветке и соскользнул вниз, прямо ему под ноги. Вместо того чтобы порубить, он строго оглядел нас и спросил, нет ли с нами еще кого-нибудь? Пока мы мотали головами и божились, что кроме нас больше никого нет, он достал изящную кисэру с бело-голубым блестящим мундштуком и начал набивать табаком. — Вы так круто обращаетесь с катаной! Прямо как тигр! — не выдержал и восхитился Джирайя. Я держала кулак наготове, чтобы дать затрещину, если Джирайя вдруг начнет болтать лишнее, но наш будущий сенсей заметил это и улыбнулся. — Какое самое сильное животное на свете? — неожиданно спросил он. — Тигр! — выпалил Джирайя. — Медведь, — сказала я. — Змея, — ответил Орочимару. — А вот и нет! Самое сильное животное, это нуэ — у него голова обезьяны, тело тануки, лапы тигра и змея вместо хвоста. — Нуэ не существует в живой природе, — рассмеялась я. — Нам так в школе говорили. Господин Ёшитойо — так звали того мужчину — осторожно выспросил у нас, кто мы такие и где учимся, а когда узнал, что мы выходцы из приюта, предложил обучить нас фехтованию. Мы, конечно же, согласились. Потом наш маленький кружок подрос, потому что уже нельзя было утаить, куда мы уходим после уроков. Обучение не всем давалось так легко — некоторые уходили после первых неудач, но мы втроем делали немалые успехи и под конец обучения, перед отъездом в столицу, не боялись драться настоящим оружием». Сейчас, сидя перед ними, Орочимару старательно взбивал венчиком чай и рассказывал последние новости. Добавив воды, он протянул пиалу Цунаде. Она слушала друга детства с таким вниманием, что невольно напрашивался вопрос: а точно ли между ними не было чего-то большего? Возможно, в Сакумо говорило собственническое чувство, однако голос разума быстро заглушил его: даже если между ними был опыт близости в какой-нибудь из периодов времени, сейчас они общаются друг с другом как родные брат и сестра, и надо быть последним идиотом, чтобы ревновать. — Сакумо-сан, — обратился Орочимару и протянул ему пиалу с чаем. — Откуда вам известно о школе Теннен Ришин Рю? — Прошу вас, можете обращаться ко мне без суффиксов, — улыбнулся ему и ответил: — Существование этой школы не является ни для кого секретом. В военной академии нас учили в том числе и фехтованию, однако после продолжительного перерыва у меня остались только теоретические знания. — Но в практике он делает большие успехи! — гордо заметила Цунаде. Сакумо хотел добавить, что выживший после битвы Демонический Вицекомандир был последователем одной школы — Теннен Ришин Рю, — и считал, что Цунаде и Орочимару должны были знать об этом. Но промолчал, помня о ее запрете. — Да, я погорячился! Разумеется, о той школе известно многим, однако те движения, которым нас учил сенсей, несколько отличались от классической школы. — Сенсей говорил, что это стиль рода Сенджу. Не понимаю, почему ты тоже ставишь это под сомнение? — Сестренка, мы уже давно не дети. Надеюсь, заслужили право сомневаться? — И ты туда же! — недовольно прошипела Цунаде и, поднявшись с дзабутона, прошла к приоткрытым седзи. — Пойми, я не пытаюсь что-либо оспорить, просто хочу докопаться до сути, — сказал ей Сакумо. — Докопаться до сути, — передразнила его. — Теперь понятно, почему Какаши настолько въедливый! — Ну, уж прости, мы Хатаке всегда были такими. — Господа, как насчет виски? Предложение Орочимару немного сбавило накал и даже вернуло Цунаде к разговору. Впрочем, она продолжала стоять на своем — сенсей обучал их стилю Сенджу. В споре ее трудно было переубедить: пришлось поступиться своим обещанием и рассказать некоторые факты из жизни Демонического Вицекомандира. — Если я правильно понял, ваш сенсей родился в Тама. Придя в Эдо, он примкнул к Кондо Исами и его додзе, а их стилем был Теннен Ришин Рю. — Откуда тебе известно? — спросил Орочимару, явно не ожидая от Сакумо такой осведомленности. — Военная академия, — расплывчато пояснил ему и посмотрел на Цунаде. Она покручивала в пальцах стакан с виски, и даже не смотрела в их сторону. Сакумо знал, что подобная реакция с ее стороны означает одно — ей не нравится тема разговора. В противовес ей, он наоборот хотел узнать правду: почему Цунаде настолько уверена в том, что ее стиль фехтования иной? — Признаться, я и сам несколько удивлен, хотя уже давно не занимаюсь фехтованием. Он обучал нас одному стилю, выдавая его за другой, — сказал Орочимару, доставая из футляра кисэру с бело-голубым мундштуком и чашей, в тон ему. — В его положении было опасно говорить правду, — подвел итог Сакумо. Хозяин дома предложил гостям закурить, но, получив отказ, начал набивать кисэру табаком. Несколько минут они провели в полной тишине, слушая трели цикад. Орочимару торопливо курил. Цунаде, наконец, оттаяла и подлила всем виски. Сакумо выдохнул про себя: его жена была слишком вспыльчивой, но и отходчивой. В следующую секунду он пожалел об этом: Цунаде нахмурилась и вырвала кисэру из рук Орочимару. — Откуда это у тебя? — У старьевщика купил. — Ничего не напоминает? — Потому и отважился показать тебе, — ухмыльнулся он. — Заправь и для меня табак. Пока Орочимару тщательно прочищал и набивал табаком, Цунаде пояснила: — Очень похожая кисэру была у нашего сенсея. — Но это не одна и та же? — поинтересовался Сакумо. Несмотря на то, что он заподозрил их загадочного сенсея во лжи, удивился, насколько бывшие ученики до сих пор уважают его. — Разумеется, — улыбнулся Орочимару. — Похожие трубки были в широком обиходе с начала эпохи Мэйдзи и стоили не так дорого. Цунаде ожидаемо закашлялась от табака, и, помахивая перед собой рукой, сделала глоток виски. — Сестренка, не притворяйся, будто никогда не курила. — Нашел что вспомнить! Это было так давно, что уже почти неправда! — Расскажешь? — обратился к ней Сакумо. Когда она с Орочимару переехала в столицу и поступила учиться в медуниверситет, испытывала сильную нехватку денег. Неизвестно, кому из них пришла в голову сумасбродная идея подзаработать денег в игорном доме, но поначалу им фантастически везло. Чтобы попасть в приличное заведение, они переодевались в дорогую одежду, делали макияж и курили, стараясь во всем быть похожими на обитателей игорного дома. Пока Сакумо слушал ее рассказ, его снова охватило странное чувство, похожее на зависть. Цунаде всю жизнь была близка с Орочимару. Не с ним. Что он мог дать ей кроме любви и взаимопонимания? Эти два свойства — самые важные в жизни, без них можно ставить крест на отношениях, однако сейчас в уме вырисовалась другая необходимость. Сакумо хотел быть сопричастным в ее жизни: они должны были иметь какое-нибудь общее дело, верить в одну идею — как, например, его сын с молодой женой. И, кажется, он знал, где находились общие точки соприкосновения — это было фехтование. Даже предложил ей найти фамильные свитки Сенджу, но Цунаде отказалась. Впрочем, он не переставал надеяться склонить ее на свою сторону. И для этого озвучил свою идею Орочимару. — Какая прекрасная идея! — сказал ее друг детства и всплеснул руками. — Цуна, ты многое потеряешь, если откажешься! — Вы думаете, я не искала? Если вам обоим так интересно, вот и занимайтесь! Она явно больше не хотела продолжать разговор: поднялась с места и начала собираться домой. Сакумо показалось, что он снова перегнул палку, настаивая на своем, но сложно отказаться от идеи, если ее осуществление уже так близко. Когда он поспешно распрощался с Орочимару, на улице зажглись фонари. Цунаде бежала по многолюдной улице так быстро, будто за ней гналась сотня демонов, и уже была на полпути к дому. В памяти всплыло яркое де-жавю — это уже было с ним. Когда он встретил ее впервые на улице, она точно так же бежала, никого не замечая. На этот раз он ее догнал. Догнал и заключил в крепкие объятия, пока сердце заполошно колотилось. — Никогда больше так не делай! Я боюсь тебя снова потерять. — Замолчи, несносный! — горячо прошептала ему в рот и поцеловала прямо посреди улицы.2. Братик
8 января 2024 г. в 14:58
Двери открыла высокая бледнолицая женщина и впустила гостей в темный прохладный коридор. Жара не ослабевала даже вечером, а потому прохлада была вдвойне желанной. Длинные струящиеся волосы ниспадали на лицо женщины и рассыпались черным блеском по плечам, опускаясь к поясу. Сакумо отметил про себя насколько изящно ее светло-лиловое кимоно с вышитыми змеями и удивился, почему в такое время дня прислуга в доме лучшего друга его жены ходит с распущенными волосами. Или это новое веяние моды?
Когда Цунаде бросилась вперед с объятиями и по-дружески поцеловала так называемую женщину в щеку, Сакумо понял, насколько ошибался.
— Как давно я тебя не видел, сестренка!
— Прости-прости меня, все не было времени.
— А вы Хатаке Сакумо, если не ошибаюсь? Премного благодарен судьбе, что смог встретиться с вами! — сказал ему и переломился в низком поклоне.
Сакумо тоже поклонился в ответ — не столько из почтения, сколько для того, чтобы дать себе несколько мгновений обдумать ситуацию. Да, Цунаде предупреждала, что ее друг детства выглядит несколько иначе, однако сейчас он был более чем удивлен.
— Я так рад видеть вас! Цуна мне столько о вас рассказывала. А еще больше рад, что вы теперь вместе! — после этих слов он манерно, почти по-женски смахнул слезинки в уголках желтых глаз и пригласил гостей дальше.
Войдя в комнату, Сакумо подвинул дзабутон ближе к Цунаде и помог ей опуститься, хотя заметил, что она чувствовала себя здесь увереннее, чем он.
Аскетичная пустота комнаты и богато украшенное кимоно хозяина плохо вязались в сознании. Посередине большой комнаты был очаг, у стены слева — книжный шкаф, справа — литография со змеей, кусающей себя за хвост. Очевидно, хозяин дома очень уважает змей, и имя у него что ни на есть змеиное.
Читая записи Цунаде, Сакумо часто удивлялся, как они втроем нашли друг друга, да еще и с такими именами, как из оживших легенд: Цунаде, Джирайя и Орочимару. Только в их случае принцесса тяготела больше к Орочимару, а Джирайя держался особняком от них.
«Время, проведенное за учебой, пролетало незаметно. Так прошло несколько лет. Я уже не считала себя несмышленым ребенком, а после одного случая и вовсе определилась с занятием на всю оставшуюся жизнь.
Каждому известно, что зимы на Эдзо более суровые — в это время года в наших домах гуляет ветер. В одну такую зиму в городе бушевала инфекция, и несколько детей уже отправили в госпиталь. Среди них оказался и Орочимару.
Нам строго запретили навещать больных, но когда меня останавливали правила? Повинуясь желанию во что бы то ни стало увидеть товарища, я вечером уложила вещи под одеяло на манер спящей, чтобы одурачить смотрителя, и прошмыгнула в госпиталь. Там пришлось тоже выкрутиться – лечь под кровать рядом с ночным горшком, чтобы никто из персонала не заметил меня во время вечернего обхода.
Когда я выбралась из укрытия, вид моего товарища поверг меня в шок: на койке лежал некто, похожий на пустую оболочку Орочимару. Он исхудал так сильно, что был вполовину меньше себя прежнего, цвет кожи больше напоминал желтый воск, а губы приобрели синюшный оттенок. О том, что в теле Орочимару еще теплилась жизнь, напоминало поверхностное дыхание и жар.
Я огляделась: в потемках насчитала с десяток коек с больными, но никто из них не подавал признаков жизни — все молча страдали, находясь на границе сна и яви. Не зная, что делать, я застыла посреди палаты. Вдруг с дальней койки заметила шевеление: кто-то встал. Под пляшущими отсветами лампадки у стены я приняла неизвестного за старуху. Пошатываясь, она прошла мимо меня к койке у двери, чтобы проверить такого же больного.
— Вот и отмучился, — пробубнила старуха и накрыла лежащего с головой. Потом оглянулась на меня и спросила: — Ты чья будешь?
— Он что, тоже умрет? — спросила я, не отвечая на ее вопрос, и указала на Орочимару.
— Рано или поздно, все там будут…
Тем не менее, старуха помогла приподнять подушки у Орочимару, чтобы облегчить ему дыхание, надорвала простынь и сложила две повязки для компрессов, потом принесла воды и заставила его напоить.
Ни одна ночь не была такой длинной, как эта! Мокрая тряпка на его горячечном лбу нагревалась так быстро, что я не успевала ее менять и очень боялась, что в скором времени Орочимару точно так же накроют с головой.
К утру пришел фельдшер и очень удивился, что за ночь жар прошел. Я тоже удивилась — в приюте поверили моему трюку с вещами под одеялом, а в госпитале оценили мои старания и позволили навещать товарища.
Орочимару очень медленно шел на поправку. Впрочем, пневмония и сегодня остается серьезной болезнью, а в то время и подавно! Весь следующий год мой товарищ недобирал в весе и, вроде как, перестал расти. Но мои волнения остались в прошлом – когда мы начали заниматься фехтованием, стал выше ростом и шире в плечах.