Когда-то и меня вела дорога приключений, но потом мне прострелили колено. Скайрим.
Первое, что чувствуешь — боль. Голова болела так, словно Князева настигло жесточайшее похмелье. А потом сверху приложило… самолётом. Да, все части тела ломило, как при гриппе, хотелось выблевать внутренности наружу, но не это ли свидетельство того что он всё ещё жив?! Странно, но его этот факт изумлял. В памяти распласталась нешуточных размеров дыра. Последнее, что он хорошо помнил — это то, как разглядывал пассажиров, а мысли всё равно повернулись к Горшку, к недавней ссоре с ним. С трудом разлепив глаза, Андрей ошеломленно уставился на синее небо и легкие белые облачка, простирающиеся над головой. Давненько он не видал такой безмятежности. Даже на миг залюбовался, мысли потянулись куда-то в сторону философии и тонких материй… Вот вечно они спешат куда-то, а остановиться да и вглядеться в вечное бездонное небо им некогда. Голову поднять некогда! Неожиданно вспомнилось Голубково, воспоминания накатили удушливой волной. Хорошо там было, жаль ничего уже назад не отыграешь. Вся жизнь как-то опошлилась, натянулась и перестала приносить былую радость. С ним самим за эти годы что только не произошло, а небо — вот оно такое же почти! Мелькнула мысль, что если дождаться ночи, то и звёзды здесь будут что надо. Яркие-яркие, вдали от людской цивилизации и света неоновых ламп и выхлопных газов. И Князь Андрей продолжал вглядываться, будучи не в силах оторваться. Вот только умиротворяющая картина никак не вязалась с состоянием. Вокруг была полная тишина, а ведь так не могло быть на природе с таким-то бездонным и прекрасным в своей головокружительной синеве небом. Должен был ощущаться шум ветра, шелест листвы, крики чаек — хоть что-то! До Князя туго доходило, будто б что-то мешало мозгу разогнаться. Какой-то тормоз, по ощущениям от БЕЛАЗА, стопорил его, словно уберегая от чего-то. И только через несколько мгновений он всё же сообразил, что это не вокруг него тишина, а скорее — в нём. Звуки доносились, но как-то издалека и словно сквозь глухую пробку, плотно вставленную в уши. На иных концертах такие беруши бы пригодились. Например, когда их всё же уговаривали выступить вместе с представителями российской эстрады в самых беспощадных их проявлениях. Новая волна — это ж вам не Нашествие, в самом-то деле! Только вот сейчас такая контузия пугала. Попытавшись перевернуться, Князь обнаружил под собой теплый белый песочек. Цепляясь за него и нагребая полную одежду сего вещества, он кое-как встал на колени и огляделся. От увиденного чуть снова не завалился. Картина была одновременно ужасной и страшно красивой. Если бы Андрей не был одним из главных действующих лиц — точно бы текстик написал. А так — совсем не хотелось. Только зажмуриться и не видеть вовек. Как вокруг валялись обломки железа и пластмассы, в панике бегали, лежали, сидели, плакали люди, казавшиеся какими-то не вполне реальными. Слишком уж далёкими те были от привычного их облика вяло копошащейся массы. Дезориентированные, всклокоченные — часть из тех, кто развел бурную деятельность напоминал ошпаренных тараканов. С последними Княже был знаком ближе, чем хотелось. Может, потому и отбитый мозг выдал столь странную метафору. Ведь остальные напоминали усачей уже тапком прибитых… Ну или оглушённых. Как он сам. Андрей с трудом перевёл взгляд. А на границе песка и моря? Океана?.. на границе берега и воды лежала громадная часть фюзеляжа. Без хвоста и кабины. Зато с работающей турбиной, в которую засосало какого-то вставшего столбом бедолагу. Вжых — и уже на песок брызнул кровавый фарш… Запахло шашлыком. От этих мыслей потянуло сблевнуть. А ещё захотелось есть. Вот зараза! Самолёт?! Самолёт разбился? Чей? Князев помотал головой — боль усилилась многократно, но пробки из ушей внезапно пропали. И сразу в них ворвались тысячи звуков: пение птиц, крики людей, шум волн, рыдания, треск пламени, стон турбины, скрип песка. Всё это вместе взятое ударило по башке нет не камнем, но точно кокосом. Никогда, даже на самом дрянно отстроенном звуке его так не глушило. Хотя на концертах бывало по-разному. Но тут дело было не в уровне децибелов, а в их сочетании вместе с медленно затекающей, просачивающейся сквозь уши и глаза в черепушку мыслью, что тут произошло. Какая-то белобрысая девчонка стояла рядом с останками лайнера и просто кричала, как животное — на одной ноте долго и заунывно. Хотелось подойти, встряхнуть, заставить замолчать. Ну и просто, чтоб уже оттуда убралась. Хватило и одного размотанного «шашлычка»… Но встать и сделать намеченное не получалось. Ноги, словно приросли к песку. В рот пробилась вязкая, как ириска «Кис-кис», слюна. Всё ощущалось запредельно остро — и било по менталке с силой носорога. Андрей с ужасом понял, что самолёт был их. Это они летели, летели домой! А теперь вот валяются на песочке, словно выброшенные капризным ребёнком игрушки. Он судорожно начал вращать многострадальной головой, пока не зацепился взглядом за Реника, что, в общем-то было несложно. Такая громадина! Но, признаться, сейчас Княже был рад заприметить этого Колосса Родосского недоделанного! Сашка стоял с открытым ртом недалеко от их рухнувшего боинга и смотрел, как тот самый менеджер-модель-врач делает искусственное дыхание какой-то темнокожей женщине. Видимо, всё-таки верно последнее предположение. Какая-то часть Андрея порадовалась сему обстоятельству. Потому что с Леонтьева, не окончившего свою ветеринарку, проку было мало. С другой стороны, у того хоть это было. И Князев перевёл взгляд на других пассажиров, чтоб оценить масштаб бедствия. Впрочем, и так было понятно, что то, что часть из них ещё чего-то бегает, суетится и орёт во всю мощь здоровых легких — это грёбанное чудо. Поскольку статистику не обманешь! Какой-то парнишка бегал и у всех спрашивал ручку — даже его скудного запаса английского хватало, чтобы перевести слово «pen». Вот, скажите на милость, зачем тому ручка, жалобу что ли писать собрался на компанию-перевозчика? А что указать: плохое обслуживание на борту или недолёт до места назначения?! Андрей даже похлопал по карманам, вынув карандаш, но пацана тот не удовлетворил, и он умчался искать дальше. Правильно, этим бюрократам подавай заполненную по форме жалобу синей ручкой на белом фоне! Затем увидел пробегавшего мимо Яшку, что оттаскивал от самолёта какую-то тетку с окровавленной ногой. После нашёлся и Поручик, что, как и он сам, мирно сидел на песочке, пребывая в какой-то прострации. Только Сашка расположился чуть поодаль рядом с давешним толстячком, утешавшим беременную, выглядевшую так, словно вот-вот начнет рожать. Или уже рожает. Вот уж угораздило, бедную! Сидела б дома — куда её мужик смотрел?! Князь перевёл взгляд на предположительно «доктора» — тот был нарасхват. И так как он один из немногих, кто делал хоть что-то вразумительное, то вскоре вокруг него стал пребывать народ… Который вскоре растекался, видимо, получив указание. Андрею б тоже встать, отряхнуться и идти уже делать хоть что-то, но заставить себя он пока так и не смог. Потому продолжал отчаянно выискивать знакомые лица. Так, Гордей тоже бегал, суетился, чего-то орал, чего-то требовал… Ну, как всегда, короче — уж этот тип так науправляет на своём ломанном английском… Нет, пусть лучше док. Князь обернулся, озираясь, как следует, по сторонам. Вон невдалеке стоит… погодите-ка стоит?! Давешний инвалид, которого они с Горшком в аэропорту чуть не сшибли… Видимо, от шока восстал, не иначе — психосоматику приглушило. Стойте-ка, они с Гор… И Андрей заметался на месте, всё пытаясь отыскать лохматую макушку. Так, часть боинга здесь… и мысль оборвалась — Миха с Балу были в хвосте. И Маша с Егорычем тоже. Хвоста здесь не было. Никого не было. Сердце оборвалось, почти как они совсем недавно, и забилось слишком быстро. — Миха! Балу! Мышка! — в какой момент он успел вскочить на ноги?! Не важно, потому как, естественно, клич этот остался без ответа. А, впрочем, не совсем… На него, вычленив родную речь, примчался деятельный Цвиркунов. — Андрюх, ты в норме? — рядом очутился Яха — Двигаться можешь?! — спросил тот нашего истукана. Князев не ответил, продолжая безуспешно оглядываться в поисках знакомых голов: черной лохматой, как у спаниеля, и длинноволосой обесцвеченной… Рядом с этими двумя должны были быть ещё двоё — уж Машкины дреды он точно бы не пропустил! Вот Егорыча вычленить сложнее… — Князь, бл*дь! — Яшка с силой хлопнул его по плечу, заставляя переключить внимание. — На меня смотри! Двигать можешь? Руками? Ногами? Андрей посмотрел на него как на умалишенного. А чем он, по его мнению, щас занимался?! В воздухе что ли завис?! Нет, стоял на своих двоих, сжимая остро наточенный непригодившийся карандаш в кулаке… Дождавшись утвердительного кивка, Цвиркунов продолжил: — Помогай, давай, нам всем. Людей убирай от самолета. Многие в шоке или не могут ходить. А вон тот чел говорит, — кивок на мечущегося дока, — что надо срочно перетаскивать всех, кого можно — самолёт может в любую минуту рвануть. Ну, давай же! — и Андрей, с трудом переставляя конечности, поспешил за гитаристом. Тот был, конечно же, прав, но его сейчас волновали несколько конкретные пассажиры: — Ты наших не видел? Миха где?! Мышь с Балу? Яков, черт кучерявый со знанием английского, что сейчас особенно важно, явно услышал вопросы, но сделал вид, что это не так и, подстегиваемый истеричной жаждой деятельности, побежал дальше. Князь вздохнул — в нос ударил острый запах крови, топлива и горящего пластика. Впрочем, горел не только тот, но и мясо, плоть. От до ужаса аппетитного запаха желудок, словно переворачивало изнутри, сил держаться больше не было — его вырвало тут же. И выворачивало ещё долго, словно Андрей попал в стиральную машинку в режим отжима. Даже удивительно, как много, оказывается, в человеке может быть всяческих неприятных жидкостей. Паника накрывала, мешала думать. Кое-как пересиливая себя, он занялся делом: уводил от самолета людей, ну, скорее упрямо оттаскивал, учитывая шоковое состояние последних и собственное бессилие в английском (да и факт того, что люди бы его услышали, даже со знанием языка, был сомнительный). Начал с той ревущей белугой девчонки — та почти не сопротивлялась. Покорно пошла к вон той пальмочке, подсунутая под сильную руку. Только вот кричать ему в ухо не прекратила. Пожалуй, с неё можно было бы слепить банши! Так, помогая другим, Андрей сумел на некоторое время выбросить мысли о пропавших членах группы из головы. О Горшке. О мать его за ногу, Михе, с которым он столь отвратительно расцепился! Однако это не мешало ему со страхом вглядываться в каждое лежащее на песке человеческое тело, судорожно надеясь, что не увидит знакомых лиц. Они успели… успели оттащить всех живых. Успели до того, как какой-то несчастный, подошёл слишком близко к уже перемолотившей другого бедолагу работающей турбине и его… тоже засосало внутрь. А потом произошло то, чего все и опасались — турбина, перенасытившись жертвами, рванула, разбросав смертоносно-острые осколки по всему берегу. Одним из таких едва не зацепило Лося — сверкающий обломок чего-то металлического пролетел в паре сантиметров от его шеи. Это, впрочем, помогло вывести последнего из шока. И тот, моргнув пару раз, пошёл помогать. Ветеринарных знаний хватало, чтоб кого-то затампонировать или подшить. Правда, ожидать, что после всё свершенное в антисанитарных условиях, заживёт, как на собаке — не стоило. Впрочем, пока и этого было очень-очень много. Они надыбали что-то из развороченного багажа — не аптечку, конечно, но какие-то тряпки и шейный набор. Вывалился прямо на них. Видать, кто-то привык быть готовым в дороге, ко всему, в том числе и к отвалившимся пуговицам. Естественно, такие события не могли не вызвать угнетающего чувства бессилия перед собственной судьбой. Потому и казалось важным делать хоть что-то. Даже если это и выглядело каплей в океане, в котором они все затерялись. Хотелось бы верить, что не безвестно, и не до конца пропавши. А-то дома… Дома ждала публика. Ну да и черт бы с ней! Дома ждал… дом. Мама и её стряпня, батя и его разговоры и старые пластинки. В груди неприятно закололо. Слетал, значит, он в Америку! Мысли невольно перескочили на Мишку. Обессмертиться тот хотел… Не самая панковская смерть, но да тебе сойдёт, да, Горшок?! Во рту разлилась горечь. Найденное чьё-то чудом уцелевшее виски неприятно обожгло внутренности. Андрей смерил бутылку внимательным взглядом, потом закупорил и всучил Реннику, работавшему на подхвате у настоящего дока. Тот посмотрел благодарно и крепко приложился к горлышку. Американец, увидев это, так красочно выругался на своём бусурманском, что даже Князь понял; после чего отнял алкоголь и использовал уже по медицинскому назначению. Княже же продолжил тенью слоняться по пляжу, хрен знает по какому кругу, выискивая в толпе растерянных людей лица, которых здесь быть не должно было. Потому что хвост отвалился… Говорили, что тот — самое безопасное место в самолёте. Но и на старуху находит проруха, верно?! Он продолжал бродить, пока лихорадочный взгляд не уперся в знакомый чехол… С трудом выкопав из кучи песка, он обнаружил Мишкину акустику — целую! Больше он с ней в тот вечер не расставался. Ухватившие его взглядом Поручик с Яшей понимающее прищурились. Так, перемазанные кровью и копотью, жутко уставшие, в странном «плавающем» состоянии, прижимаясь друг к другу, они сидели на стремительно остывавшем песочке и смотрели на воду. Та была безмятежна и тиха. Отчего-то вдруг подумалось, что это был бы райский остров с рекламы «баунти», если б они не попали на него столь зверским способом. И в неполном составе! Быстро спускалась ночная мгла. Звёзды тут, в самом деле, зажигались яркие-яркие. О существовании части из них на ночном небе Княже и не подозревал раньше. Ещё б суметь сориентироваться, где именно они упали — и вовсе красота! Несколько мужчин разожгли костёр, просто ли чтоб согреться, ибо там, где жарило днём, ночь была немилосердно холодна. Либо же — сигнальное кострище. Должен же их кто-то искать! В свете пламени Андрей отмечал всё больше знакомых по рейсу лиц — тут тебе и Ведьмочка, и мужик-араб, и восточные товарищи, сидевшие немного особняком, и парень-нарик, нервно ерзавший и покрывающийся испариной. У Князева наступило странное состояние апатии. Ему было лень думать, лень двигаться. Сидеть тут, без мыслей, просто сидеть — было хорошо. Ещё лучше — застыть бы навсегда, чтобы никто не трогал. Но от того, что он заистуканился — гитара едва не выскользнула из рук, вызвав заинтересованное движение бровями у пирата-нарика. Музыкант, что ли?! Сил думать ещё и об этом не осталось. Зато пришла в голову мысль… Пусть его поймут только стая товарищей во главе с наконец присевшим Гордеем (тот искал Машку и, не находя, распалялся всё сильнее и сильнее!), но наиграть мелодию да выплеснуть звенящую тоску ему это не помешает. Что-нибудь легкое… Веселое! Взгляд вновь остановился на Ведьмочке. Та уже освободилась от своих чудаковатых браслетов и навязчивого сопровождения. Бить тревогу Андрей не спешил, вряд ли эта милая дамочка людей пачками убивала… Скорее смошенничала где — вот и попалась в стальные кандалы. Или налоги вовремя не заплатила, тут, он слышал, за это только так могут посадить! Но приглядывать себе пообещал. В результате выбор песни лёг на отбракованное Михой дерзкое произведеньице, которое сейчас звучало, как нельзя в тему. И всё же Князь был рад, что, кроме своих, его никто не поймёт. Чуть окоченевшие от холода пальцы с нежностью пробежали по древку Михиной «подруги». На секунду ему почудилось, что та ещё сохранила тепло своего владельца, но затем наваждение спало. Кажется, своим копошением он привлёк внимание. Обойдясь без долгой настройки, Княже заиграл одновременно весёлую и нежную мелодию с таким вот заигравшим любопытными красками смыслом, сложнее оказалось начать петь… Голос первую строку не слушался, трескаясь, распадаясь. Но затем он взял над ним контроль, и песня полилась:С тобой мы, милая моя, целуемся, гуляем. Тебе я нравлюсь, да и ты не безразлична мне. В любовь играем, пустяки друг другу повторяем. Нам просто в жизни повезло, а в частности — тебе.
Андрей вновь воровато поглядел на Ведьмочку. Та сидела и, вслушиваясь, вряд ли соображала, что делала, но изящной ножкой потряхивала в такт. Он с трудом заставил себя оторваться от лицезрения этой самой ножки. Пришлось, напомнить себе, что ужасные дамы не только в сказках бывают, а наружность их при том может быть обманчиво милой… И Княже скорее запел второй куплет, который, он очень сильно надеялся, им всем не грозит… Что сегодня, ну в крайнем случае завтра — их найдут спасатели!Вот если бы с тобой, вдвоем, на остров мы попали, Во мне бы голод пробудил коварный хищный нрав, За ломтик хлеба, что нашла случайно ты в кармане, Тебе бы шею я свернул, и в этом был бы прав.
На самом деле страшный, но не такой уж нереалистичный сценарий. Князь невольно поежился. Его парни смотрели на него во все глаза, словно проверяя: он совсем ку-ку или издевается. Видимо, всё же решили, что первое, потому что расслабились и продолжили слушать. Ренник даже подпевать взялся. Всё равно их тут никто не понимал… Гордей пробормотал что-то типа: «дебилы!» Но вот с кого человеческий облик уже начал понемногу слетать. Он ведь не столько Машку искал, сколько делал какой-то схрон, куда стаскивал вещи с самолёта. Андрей подозревал, что не для общего пользования, тот это предприятие задумал. Тянуть: «Ла-ла-лалай-ла-ла-лалалай-лай-ла-лалалай!» — было почти приятно. Отдыхал и разум, и исстрадавшаяся душа. Даже кто-то из американцев присоединился. Княже же продолжил свою песню, очень сильно надеясь, что та не мрачное предзнаменование, а всего лишь шалость… Чтоб было чем время занять и вообще: люди отвлеклись — это ж хорошо!Как круто, что вокруг провизии немало, Ты только не подумай, что я мрачный живодер. Вот вышла мышка на охоту — и добычей стала, Не я же изобрел естественный отбор.
Интересно, а что, кроме несчастных пассажиров 815 рейса, водится на этом острове? Голову пронзила страшная мысль. Это там в цивилизации человек, нагруженный своими технологическими примочками — самый страшный зверь… А здесь?! Как бы не сталось, что жаль, нет ружья! И не сыграл бы дедушка Дарвин против них… Тот человек, что выжил среди опасностей дикой природы, совсем не чета современному «хомо офисус»! Вы поглядите на того толстячка… тот хоть и показался ему добрым малом, но разве он удерёт от местной живности?! Да и никто не удерёт, положа руку на сердце. Тут, в джунглях, и одного укуса какой-нибудь твари, может, хватить… Тут, поди, ж такие пауки да змеи с мухами «цеце» передвигаются, что можно сразу ползти в сторону импровизированного кладбища. Только самому в песочке могилку вырыть, да. Стремясь выбросить из головы мрачные мысли, Андрей продолжил:Я вижу, напряглась ты, будто струнка натянулась, Ведь, если честно, не хотел тебя обидеть я, Про остров пошутил я, чтоб ты улыбнулась, Но там бы вряд ли я шутил, по правде говоря. Ла-ла-лалай-ла-ла-лалалай-лай-ла-лалалай!
В самом деле. Хорошо бы, то была шутка воспаленного разума, и его просто приложило о полку с багажом, пока самолёт проходил через зону повышенной турбулентности… Хорошо бы! Но нет, Княже понимал, что расклеиваться нельзя. Так потом вовсе можно не собраться. Неизвестно сколько времени их будут искать спасатели, поэтому… Он будет думать о хорошем. Например, о том, что Горшок жив… И где-то в другой части острова (ну или может это и не остров, а континент, а?!) точно также мечется и не знает, что и думать. Держись, Мишка! — посылает он тому сквозь Вселенную. Глупо, бесполезно — но следующей песней он затягивает «Руки к небу». Теперь уже не только Ренник подпевает, но и Яшка, и Пор… Оно и понятно. Глоток надежды хотелось всем. Но больше, чем на две песни, его не хватает. Руки опускаются. Пальцы ноют, хотя Княже не поленился и достал из потайного кармашка такую роскошь, как медиатор. Внезапно к нему подвалил, плюхнувшись на соседний песок, парнишка-наркоман. Рассмотрев вблизи руки того, Андрей мигом понимает, что был прав и перед ним — гитарист! Ну просто замечательно! Хоть заново группу собирай: директор, гитаристы и барабанщик имелись. Сердце снова неприятно кольнуло, стоило ему подумать, где застрял басист, скрипачка и вокалист с техником. Оказалось, что нарика зовут Чарли, и играет тот отлично… Да и поёт неплохо. Причём что-то смутно знакомое. Вроде они в одном из мотелей слышали. Но мало ли в Америке кавер-групп да и вообще групп. Всех и не узнаешь. Постепенно гитара плавно поперекочевывала по их небольшому музыкальному кружку. Яшка сыграл и даже спел, почти охрипнув, Лесника. Леонтьев наиграл Воспоминание о былой любви, чем окончательно нагнал тоски на окружающих. Слёз не осталось ни у кого, сил — тоже. Только тупая ноющая боль. И желание просто пережить эту ночь — ведь завтра их точно найдут… может, даже сегодня. Их точно ищут, вот, тогда, когда их заберут, они и будут оплакивать тех, кто навсегда останется в этом месте. А пока они все жались друг другу, пытаясь не обращать внимание на странные металлические звуки, доносящиеся из чащи — мало ли, может у них птицы какие так кричат. Но никакие птицы или звери не могли объяснить странного и пугающего треска деревьев где-то в глубине джунглей. Вот тебе и естественный отбор, бр-р-р!***
Тем временем Жизнь — это совсем не игра. В той ты можешь взять паузу, подумать, поразмышлять… Или, что ещё лучше, засейвиться на каком-нибудь важном месте, чтоб потом не пришлось начинать весь прогресс с начала. Жизнь же ошибок не прощала. И вторых шансов не раздавала. Даже начать всё с мокрых пелёнок не выйдет. Тут уже даже буддисты признают, что надо сильно постараться, что реинкарнировать снова в человека, а не в, к примеру, дерево. В которое Миха с Балу и приземлились. Да-да, прямо в кресле, пристегнутые и с напяленными масками… Огромное такое, с*ка, нахрен древо, как не чар! Вокруг были непролазные джунгли, по башке тек сок какого-то тропического фрукта… Ну что ж… Живы будем не помрем, славно смотримся… — Эй, Балу! Шурик! Ты как? — он похлопал друга по щекам. На первый взгляд тот был цел, как и сам Горшок. Вот уж не видал! С такого высоты, считай, е*нулись, а он не откололся! — Шурик, бл*дь, вставай, мы живы! Тот слабо пошевелился, затем выкатил на Мишку огромные глаза, чтобы затем резво подорваться, крича: — Маша! Машка где?! Мих! — Тихо, — Горшок поморщился, звонкий голос Балунова хлестко шибанул по ушам — оказывается башку ему посадочка славно встряхнула. Мир вокруг плыл от всего того обилия листвы, зелени и клочков синего-синего неба, с которого они и приземлились. — Ща найдем, Шур, не гони лошадей… — и только он это выдал, как перегнулся через кресло, и его вывернуло… Больше раз, чем обычно при ломке. А это о чём-то да говорило. — Т-ч-ш… — настало очередь Балу его хлопать по спине. — Ты прав. Не будем торопиться… — он выглянул из кресла, оценивая высоту: — А то недолго и шею свернуть или ногу сломать! Как мы потом по джунглям поскачем, а?! — А помнишь… — Миха дышал тяжело. Из него вылезло все то немногое, что он поклевал в самолете и даже больше. Поднятая желчь разъедала пищевод. — Мы в школе мечтали стать Робинзонами?! — Чудо-остров, чудо-остров жить на нём легко и просто! — несколько издевательски пропел Шурик. — Помню, дурачками были… — он подёргал за ремень. Тот не поддавался. — Да и сейчас остались, — безрадостно констатировал он. — Эк угораздило! — Не ссы, — Миха, глядя на него словил приступ жажды приключений. — Зато — это настоящее! Не то, во что мы там играем в компе да на приставке! А взаправду! Понимаешь, да?! Это ж когда выберемся, такие истории миру расскажем! — Расскажет Князь, мы поподдакиваем. А может и мемуары напишем, — воспрял духом Шурка. — Че, не мужики что ли?! Мих? Но тот безнадежно подвис, подковырнутый напоминанием о Князе. Если они повисли здесь, в джунглях, то где тогда он? Где все остальные?! Балу верно прочитал по его изменившемуся лицу, предложив коротко: — Пойдем поищем… Если мы живы, то есть и шанс… — он замолчал. — Только, Гаврил, я это… Кажется, застрял! — Балу вновь с силой подёргал ремень. Горшок, глядя на это, занялся тем же самым, но и у него механизм заклинило. — Класс! Так и сгнием тут, если зверьё раньше не доберётся… — на Шурика, видать, один зверь уже напал. Куда-то закатившийся и показавший дулю оптимизм. Но колото-режущее в аэропорту у них из ручной клади изъяли. Зажигалку и ту пришлось отдать. Решительно непонятно, как выбираться… Выползти не получилось, кресло дико расшатало и они едва не свалились метров с двух… — Может, на помощь позовём?! — скептически изогнул бровь Горшок. — Ну там! Хелп, пипл, хелп! — и он поорал в джунгли. Неожиданно они получили отклик, где-то совсем не далеко надрывался какой-то мужик, уже, видимо, отчаявшийся услышать человеческий голос. — Переведи-ка эту тарабарщину, — попросил Миха Балу, но тот и сам уже напряжено вслушивался, а затем что-то ответил на не самом приемлемом, но всё же английском. — Там, короче, мужик… Тоже застрял, как мы! — наконец, повернулся к нему Шурик. — Приплыли, короче. — Охренительная смерть для панка! — устало пробормотал Мишка и начал ужом виться на этом, вмиг показавшимся ему электрическом стуле… В результате под протестующие крики и оры Балу, он-таки раскачал кресла достаточно, чтоб они с треском грохнулись на землю… И ремень выпустил из своих объятий Горшка. — Ба! — торжествующе рассмеялся тот. — Видишь, каков я?! — Балбес, — сдавленно прошипел тот, морщась от ушибленной задницы. — Давай вытаскивай меня! Кое-как они расковыряли ремень какой-то палкой-копалкой. Потом по голосу дошли до мужика и выковыряли из плена какого-то бодренького дедка. Тот представился Бернардом, дантистом… Миха, как узнал этот факт, нервно заржал, раззявив пасть. Отчего вскоре и дедку стало ясно, что к чему. Но тот не улыбнулся, а совершенно серьёзно отметил, что в Америке ему бы потребовалась ну очень хорошая страховка… А потом погрустнел и начал активно собираться, чтоб отыскать свою жену Роуз. А так как их цели в общем-то совпадали — найти близких, то и расцепляться не стали. Только вот их нашли раньше. Знойная деваха-латиноамериканка и мужик, смахивающий на Крокодила Данди. Что ж, с такими точно можно пытаться выживать. Позже, оказалось, что те услышали крики и пришли на них. Хвост же, в котором они все летели, свалился в океан. Тот, к слову, шумел невдалеке, и скоро они туда вышли… Взору предстала совсем уж безрадостная картина. Почти затонувший хвост и кучка людей — мокрых, взъерошенных, кто-то раненный… Только тогда, кажется, весь ужас случившегося начал обваливаться на их плечи. Как вдруг: — Шура, Миха! — к ним со всех ног бросилась Мышка, за которой радостно выглядывал Егорыч. На душе чуточку потеплело.***
Всё-таки зря он английский так и не выучил. Мало того, что на нём пели все крутые музыканты, так ещё, ё-моё, и в жизни пригодилось. Балу, который служил им переводчиком… А ведь неспроста ж выучил — Иришка его давно в Пиндосии обреталась. Выживших было немного. Всего двадцать два. Мишка сидел, насупившись, подтянув острые коленки к подбородку. Хвост отвалился, а где затерялась другая часть боинга — не знал никто. Бернард ходил безутешной тенью, всё всхлипывал о жене. Сам Горшок ощущал себя немногим лучше. Вот они — чудом выжили. Спаслись. Кого-то там, даже наглотавшегося воды, откачали. А остальной самолёт?! Неужели все мертвы? Говори ли же, что хвост — самая безопасная часть борта… Дёрнул же его чёрт разругаться с Князем! Пальцы сжались, глаза налились кровь, когда в вынесенном на берег волной предмете он узнал красно-черную полосатку. Миха подорвался так, словно там, как минимум, корабль спасения показался. Его ребята обеспокоенно проследовали за ним. Он же шлепая по мокрому песку, наклонился, подбирая футболку. В самом деле — Князя. Только вот самого его не наблюдалось… — Видимо, вынесло с багажа, — тихо резюмировал Егорыч. Горшок же чувствовал себя так, словно ему соли прямо в глаза насыпали. Дышать удавалось через раз. Мягкие руки Мышки обвили его за плечи: — Т-чш, жив он… Вот, увидишь, рядом с ним мой благоверный летел. А такое говно не тонет, — звеняще призналась та, не замечая, как рядом блеснули глаза Балу, который больше не заикался о тех, словах, что прокричал, когда они падали. Футболку Мишка забрал с собой, для верности обвязавшись, как флагом… Наплевав на то, что с той вода стекала и его начинало колотить. Но не от холода. Тут было жарко, как в бане. Тропики, х*ли… Или не они… В любом случае, им тут придется не сладко. От самолёта почти ничего не осталось. Основной багаж пришелся на фюзеляж, а какой был унесло волнами… Часть они подобрали. Но питьевой воды было ничтожно мало. Идти же пока в глубь в поисках источника, которого могло и не быть, они пока не рискнули… Разожгли кое-как из говна и палок костёр, и надеялись, что спасатели их заметят. Костёр вышел не бог весть, какой сигнальный, но в наступившей ночи, внезапно обвалившейся тьмой и холодом, тот хоть немного грел… К сожалению, лишь бренные кости, а не душу. Ту корежило жгучей вьюгой, что завывала одной единственной мыслью: «Ты теперь один!» Что было не так, конечно же… Миша сильнее прижался к теплому боку Балу, у того на коленях расположилась опустошенная Мышка. Где-то рядышком пристроился Егорыч. Так они своей группкой и существовали. Жались к друг другу, как выброшенные недотопленные котята, пока Машка взяла и не выдала в тишине, нарушаемой треском костра, то рыданиями: — Саш, а че ты там мне в самолете прокричать пытался? Ну когда мы это… Я не расслышала. Тут Миха да и Егорыч, что, очевидно, тоже неплохо пригрел уши, вопросительно уставились на неожиданно покрасневшего Балу. Да что б этот ловелас да так налился кровушкой, как синьор помидор! Да, точно… трагикомедия. — Да так… — он пожевал губу. — Кричал тебе, что ты скрасила мою жизнь! — наконец, нашёлся он. Вроде б, и не сказал всего, но в то ж время, недалёко от истинны ушёл. Вон как у Нефёдовой ушки заалели, что аж в пламени костра заметно. И не отсвет это никакой. Горшку, на самом деле, порядком надоели их кошки-мышки… Ну, очевидно ж было, ну… Но Балу отступил, и Мышку прибрал себе Гордей, с которым, теперь уже всем было видно, та особо счастливой не была. «Ну вот… — подумалось ему. — Быть может отмучилась!»***
Их не спасли ни в эту ночь, ни на следующее утро. Напротив, проснувшись, они с ужасом обнаружили, что исчезли ребятишки… Те самые, которых Горшок накануне тщетно развлекал, корча смешные рожи и катая с Балу на спинах… Те потеряли родителей — надо было их хоть как-то отвлечь. И вот теперь те исчезли, не оставив и следа. Что это за остров такой, бл*дский?! Если то, конечно, остров…