Карт-бланш

***21*** В Больничном крыле полным ходом шла подготовка к тому, чтобы наконец-то расколдовать несчастных окаменевших детей. Сначала, их хотели переместить в Мунго, но, собрав консилиум из колдомедиков, мастеров Чар и Проклятий и одного менталиста, решили, что это будет лишним риском. Мало ли как дымолетная сеть повлияет на детей, как и портключи. А перевозить на Хогвартс-экспрессе — рисковать привезти осколки, а не окаменевших детей. Именно поэтому все то время, пока профессор Снейп и его помощники доводили раскаменяющее зелье до совершенства, Больничное крыло переоборудовали по последнему слову современной колдомедицины. Целитель Сметвик зычным басом гонял своих помощников, обустраивая помещение так, чтобы при возникновении экстренной ситуации иметь возможность быстро и правильно отреагировать и спасти детей, сохранив им здоровье и магию по максимуму. Оставалось дождаться особенного специалиста откуда-то из Польши, и можно было приступать. Она вошла в Больничное крыло, и Сметвик едва не рявкнул на нее, что посторонним здесь не место, ведь выглядела она как семикурсница: небольшого роста, с простой косой и в неброской мантии, но фибула, скрепляющая воротник, говорила понимающему человеку о многом. Перед Сметвиком стояла практически легенда среди колдомедиков — Мартиша Фиалковская. Единственная среди представительниц прекрасного пола, известных представительниц, с мощным, полностью раскрытым целительским даром. Да, ее можно было принять за совсем юную девушку, только глаза выдавали возраст. Слишком мудрые, слишком много повидавшие. — Доброго дня, — поздоровалась она с застывшим Сметвиком. У нее был хороший английский с небольшим акцентом, который лишь добавлял ей шарма. — Мисс Фиалковская, — Гиппократ вспомнил о том, что он не только колдомедик и мастер по снятию сложных проклятий, но и холостой мужчина, который был бы совсем не против видеть рядом с собой симпатичную леди. Он подошел к ней, обхватил тонкие пальчики рукой, в которой они казались еще изящнее, и обозначил поцелуй: — Позвольте представиться, Гиппократ Сметвик. — Рада. Вы меня, наверное, не помните, но нас однажды уже знакомили, — сказала она, слабо улыбнувшись. — Не может быть! Я бы непременно вас запомнил, — Сметвик, как ни напрягал память, но не мог вспомнить ее лицо. Лет пятнадцать назад вы давали курс лекций… Конечно, вряд ли вы запомнили одну из нескольких десятков слушателей, — смешалась она, но тут же встряхнулась и пошла осматривать место предстоящей очень сложной работы. — Всё готово? — Да, мы подготовили всё, что могли, осталось помолиться медицинским богам и приняться за дело, — Сметвик с облегчением перешел на профессиональную тему. Надо же было не заметить бриллиант под собственным носом! — Мне сообщили, что, кроме детей, есть окаменевшая кошка и застывший призрак. — Да, я вас проведу к ним. — Сметвик прошел к ширме, за которой на небольшом столике лежала кошка, а в углу, почти касаясь пола, висел призрак. Заклинания, что использовала мисс Фиалковская, чтобы получить данные о физическом состоянии кошки, были Сметвику знакомы лишь отчасти — славянская школа очень сильно отличалась от традиционной европейской. А вот с призраком целительница работала по методике, совершенно непонятной Сметвику, но он благоразумно не вмешивался. Пусть хоть демонов вызывает, лишь бы детей на ноги поставила. — Могу я увидеть образец зелья? — спросила Мартиша. — Безусловно, — кивнул Сметвик, доставая из кармана мантии небольшой пузырек с ярко-красным содержимым. Мисс Фиалковская аккуратно взяла его за горлышко, взглядом спросила разрешения вытащить пробку, которое немедленно получила, и, соблюдая технику безопасности, помахала ладонью над горлышком. Принюхалась, одобрительно кивая, а потом, поставив пузырек на столик рядом с кошкой, снова достала свою волшебную палочку и начала выписывать сложное заклинание, рассматривая тонкие цветные нити, что появлялись от ее колдовства. — Его готовил гений, — восхищенно выдохнула она, подцепляя кончиком палочки нить заклинания, чтобы лучше рассмотреть структуру зелья. — Он, конечно, гений, но больше дурак, — буркнул Сметвик, которого Снейп послал нецензурно, когда он имел несчастье предложить ему бросить преподавание и уйти работать в Мунго. — Я даже могу предположить имя зельевара, — Мартиша плотно закрыла пузырек с зельем и вернула его Сметвику. — Профессор Снейп ведь до сих пор преподает в Хогвартсе? — Вы правы, рецептуру разрабатывал профессор Снейп, мы присоединились уже на конечном этапе, — кивнул Сметвик и, увидев загоревшиеся предвкушением голубые глаза мисс Фиалковской, внезапно вспомнил ее. Она на лекциях не отводила от него восхищенного взгляда, буквально ловя каждое его слово. Она была такой юной и смешной со своими косичками. Мелкая, глазастая. Да, она не сильно изменилась с того времени, просто вместо восторженной девчонки сейчас перед ним стояла уверенная в себе женщина, знающая себе цену, вернее, знающая, что она настоящее бесценное сокровище. — Что ж, — она посмотрела на Сметвика, заметила его заинтересованный взгляд и продолжила, тряхнув головой. — Через пару часов начнем. Стоит оповестить всех, чтобы собрались. А пока не найдется места, где я бы могла привести себя в порядок, переодеться, да и поесть бы не мешало, сил понадобится много? — Конечно, — Сметвик пропустил ее вперед, подал руку, чтобы она оперлась на локоть, и повел ее на выход из Больничного крыла. В первом же коридоре для временных работников выделили несколько комнат, одна из которых была закреплена за Гиппократом, туда он и привел мисс Фиалковскую, предложив располагаться и заверив, что ее здесь никто не побеспокоит. А тем временем Дамблдор страдал. Да не гипотетически, а самым натуральным образом. Нет, он прекрасно себя чувствовал, но только чисто физически, а вот морально… И нет, страдал он не оттого, что в школе, за которую он нес ответственность, произошло чрезвычайное происшествие, в котором пострадали дети, нет. Он страдал оттого, что бурная ранее общественная жизнь вдруг… иссякла. Альбус привык, что с самого утра и до позднего вечера к нему летели совы, несущие важную корреспонденцию, что в его камин постоянно стучались просители, что он был занят весь день и до ночи всегда. И вдруг вокруг него образовалась буквально зона отчуждения. Он стал никому не нужным, и от этого почувствовал себя стариком, которого бросили неблагодарные выросшие дети. А еще к нему перестали приходить преподаватели Хогвартса с просьбами одарить их своей мудростью. Снейп смотрел либо сквозь него, как через невидимку, а если вдруг и обращал на него внимание, то во взгляде легко читалось презрение и легкая угроза. Помона и до этого его не жаловала, а теперь совершенно распоясалась, фыркая на все его попытки заговорить и обжигая осуждающим взглядом. Флитвик понимающе ухмылялся, скаля острые зубы, а вот Минерва… Минерва расстраивала Дамблдора больше всего. Она всегда слушалась его, слова, сказанные им, были для нее истиной в последней инстанции. Когда Гарри с друзьями в прошлом году пошли в лабиринт, который охранял цербер, то она только горделиво улыбнулась, сказав, что мальчики и мисс Грейнджер — настоящие гриффиндорцы. Да и в этом учебном году она после всех окаменений молчала. А теперь-то что? А Минерва смотрела на Альбуса так, что у него от ужаса волосы дыбом становились. Откуда же ему было знать, что Минерва, достаточно равнодушная практически ко всем, поэтому мало обращающая внимание на проблемы своих подопечных, всей душой любила свою крестницу — Джинни Уизли. Что она переживала за нее весь год из-за болезненности девочки, из-за постоянных срывов, рыданий и походов в Больничное крыло. Джинни всегда была очень нежным в плане здоровья ребенком, а Хогвартс, казалось, совсем истощил ее. Минерва переживала, но ничего удивительного в состоянии крестницы не видела. Но вот ее пропажа и страшные слова, написанные на стене, совершенно подкосили железную МакГонагалл. А уж когда она узнала, что плохое самочувствие крестницы было связано не со слабым здоровьем, а с интригами Дамблдора, то в тот же миг возненавидела его. Как он мог рисковать ЕЕ крестницей! Как он смел, зная о том, что происходит с девочкой, промолчать! Будто не знал, какие узы связывали Минерву и Джинни. Единственное, о чем сейчас жалела Минерва, так это об отсутствии крестного отца у ее крестницы. Ведь именно его бы вытянуло на ее защиту, потому что роли у крестного отца и у крестной матери были совершенно разные. Крестная мать — забота, ласка, душевная близость, воспитание, а крестный отец — физическая защита и помощь в экстренных ситуациях. Вот и оказалась ее малышка один на один с опасностью. Благо, что у Гарри Поттера оказался такой крестный, который вытащил не только мальчишку, но и обоих младших Уизли. Хотя Минерва об этом часто задумывалась, что-то с этим Блэком было не так. Но за спасение Джинни она готова была не задумываться над странными совпадениями и не менее странными несоответствиями. А вот Дамблдору, вызвавшему ее гнев, стоило ходить оглядываясь. *** Гарри вприпрыжку спускался с маяка, а Брок и Локи шли следом за ним. — К нему не одну няньку нужно приставлять, а троих, как минимум, — Локи с усмешкой смотрел на Гарри. — У семи нянек дитя без глазу, — вспомнил Брок присказку Зимнего, который презрительно фыркнул, когда ему сказали, что у его очередной цели куча телохранителей. — Это выражение мне незнакомо. Откуда оно? — Локи всегда любил узнавать что-то новое, а уж вот такие емкие и хлесткие выражения особенно. — Русское, если не ошибаюсь, так говорил один мой знакомый, — Брок, если быть честным, в свое время достаточно сильно привязался к Зимнему. И пусть некоторые слепые и не очень умные считали его практически роботом, он и его команда видели в нем прежде всего человека, которым он и являлся. Интересно, как он там устроился? Комнатку на маяке решили посетить позже. «Нужно поискать информацию, не то влезем куда-нибудь не туда», — постановил Локи, самый сведущий из них в магии, а Гарри и Брок только согласно покивали. Поэтому и спускались вниз, нужно было успокоить смотрителя и мальчишек, которые искренне переживали за Гарри, судя по тому, какими радостными воплями встретили его на улице. — Слава Мерлину, жив! — Мистер Шилдс, потирая грудь с левой стороны, сдавленную внезапным спазмом, сидел на скамейке. — Не нервничайте, всё уже в порядке, — Локи похлопал старика по плечу, одним прикосновением останавливая начинающийся инфаркт, мистер Шилдс даже дышать стал свободнее, а на бледное лицо вернулись живые краски. — Спасибо, господин, — мистер Шилдс благодарно склонил голову. — Хозяин, — рядом с Броком, наблюдающим за крестником и асгардским принцем, появился очередной домовик. — Да? — Пришла на портрет бывшая хозяйка, просила передать, что в городском доме вас ждет леди Малфой. — Спасибо, передай, что я скоро прибуду, — кивнул Брок и повернулся, встретив заинтересованный взгляд Локи. — Что-то случилось? — Мне нужно вернуться в Блэк-хаус. Через пятнадцать минут Брок и Локи, решивший сходить вместе с ним и посмотреть сведения о комнате на маяке в библиотеке, выходили из грузового камина. Гарри было решено, после его уверений, что он будет паинькой и точно-точно никуда больше не вляпается, оставить в Блэк-холле. — В крайнем случае, тебя просто выдернет к нему, — «успокоил» его посмеивающийся Локи. Локи, как и собирался, сразу пошел в библиотеку, а Брок прошел в гостиную, где его ждала прекрасная фея Нарцисса. — Здравствуй, Сириус, — поприветствовала она его, поднявшись навстречу из кресла. — Брок, моя леди, — поправил он ее. — Нет, — она покачала головой, подошла, обняла ладонями его лицо, погладив тонкими пальцами по бровям, по скулам, и грустно улыбнулась. — Сириус. Ты и Регулус еще в детстве называли меня, Меду и Беллу — моя леди. Я понимаю, что ты не хочешь оглашать во всеуслышание свою настоящую личность, но не пытайся обмануть меня. У Брока в мозгах что-то рушилось с оглушительным грохотом, а память женским голосом говорила: «Воспоминания разблокированы». Он помнил или вспоминал сейчас, как он и его младший брат гордились своей ролью пажей при трех признанных красавицах Блэк. Как они сопровождали их на приемах, как приносили им необходимое, как ревниво ограждали от навязчивого внимания кавалеров. «Моя леди» — именно так они обращались к сестрам, жутко гордясь ими. — Моя леди, — привычно сказал Брок, принимая новый кусок памяти и улыбаясь Нарциссе, — разве я когда-то мог вас обмануть? — Сириус, — она всхлипнула, пряча слезы на его груди. — Малышка Цисси, — он обнял ее, понимая, что обрел еще одного близкого человека.