Юра — его имя. Он живёт вместе с Костей — лучшим другом, который сейчас является его партнёром в любовном плане — и двумя детьми: Катей и Серёжей. Юра не задаёт вопроса: откуда у них дети. Не спрашивает: почему у них во всём огромном доме нет ни одного окна. Почему нет зеркал? Почему ключи от выхода только у Кости? Он молчит и смотрит. Молчит и думает. Молчит и...

Юра привык не чувствовать запаха одеколона, которым брызгается каждое утро отец, привык не чуять ванили с корицей в мягких булочках, что приготовила мама, привык вообще ничего не чуять. Костя видит мир серым. Он это считал до поры до времени нормальным, но лишь услышав язвительные смешки детей в свою сторону, начал подозревать, что всё что он видит — неправильно.

Костя не верит в то, что он видит сейчас наяву. Ему кажется, что он всё ещё спит, оттого головой быстро трясёт и жмурится сильно. Раскрыв глаза, он не видит его. Видит вновь гладко расстилающееся в горизонт изумрудное море. Но перед глазами всё ещё стоит его образ. Голые бледные плечи, на которых расползлись такие чёрные, смоляные волосы, и только голова с тёмными омутами заместо глаз виднелись из-под воды.

Громкие, чёткие, отскакивающие от стен, шаги немецких сапог приближаются к ним. Юра не пытается отследить слепым взглядом немца, но к звукам прислушивается пристально. Где-то вдалеке он слышит пение птичек. Кажется, грачики. Неужели весна пришла? Уже? Сколько он тут уже находится?.. ...так долго... Первый выстрел, ломающий звенящую тишину на множество острых осколков, врезающихся в сознание, распространился по улице.

Татищев, согласившийся отвести Колю в комнату, прижимает его, слегка покачивающегося, пьяного от многочисленного выпитого алкоголя, к стене, смотрит жаждуще в глаза и дышит тяжело, будто занимался тренировками в зале. Оба глядят в противоположные глаза: одни небесно-голубые, яркие, словно освещающие всё в округе, другие чёрные омуты, пожирающие этот самый свет, и не краснеют. В один момент тянутся друг к другу и легонько прижимаются губами. Невинно и нежно.