***
Копия письма легла напротив досье с фотографиями. Папка располагалась лицом к Захарьину вне зоны читабельности, так что вполне могла оказаться блефом. Белый свет, исходящий не пойми откуда, вызывал дезориентирующие цветные пятна перед глазами, и Антон иногда щурился или моргал, чтобы вглядеться в лицо следователя. — Ну и чё? Говорят, об этот вопрос разбивались многие хорошие аргументы. Захарьин дёрнул глазом. Синяки увеличились, плечи опустились, и видок перестал быть столь же гордым, как в тот знаменательный день, когда наблюдение за Позовым принесло долгожданные плоды. Он сдавался. Всё больше переключался на других подозреваемых, каждый из которых имел тысячу и один мотив на преступление — учителя вообще контингент отчаянно опасный, а в закрытых школах и подавно. «Слишком медленно» — причитал надоедливый голос в голове, но Захарьин гнал его прочь. Паренёк перед ним выглядел скорее заинтересованным, чем испуганным. С ходу заявил, что хочет работать в следственном комитете, по пути до комнаты пытался заглянуть во все места. Словом, вёл себя как среднестатистический подросток, чьё нахальство не знало разумных границ. — Что «чё»? — терпеливо переспорил Захарьин. — Понятно, что не он писал, — скрестил руки на груди Антон. — За сколько вы прочитали письмо? Три минуты, пять? Обычно для расшифровки каракуль Позова требуется неделя. У нас в классе для этого есть алфавитные карточки, могу показать. Почерк похож, но выдаёт лёгкая читаемость. Сто пудов вы провели какую-нибудь супер-пупер экспертизу и выяснили это. Так зачем пудрить мне мозги? Захарьин сцепил руки. Наблюдатели за тонированным стеклом наверняка с превеликим интересом ожидали момента, когда следователь вырулит к нужному диалогу. — Есть версия, что он подделал письмо специально, чтобы отвести от себя подозрения. Получилось смешно, но действенно: он сумел всколыхнуть раздражение внутри Антона. — На него не падали подозрения, — процедил он. — Какой смысл отводить от себя подозрения, если они на него не падали? Вам не приходило в голову, что маньяк просто хочет перевести стрелки на другого человека? — И не предусмотреть все несоответствия, которые ты подметил? — Захарьин даже чуточку наслаждался произведённым эффектом. Допрашиваемых надо выводить на эмоции. Эмоции не лгут. — Да ему даже стараться не надо было! — повысил он голос, а потом резко осёкся. — А. Понял. Антон неожиданно расслабился, заставляя Захарьина, наоборот, напрячься. Сорвался с крючка. Где он ошибся? — Я не хочу любой ценой защитить Позова, — пояснил Антон, и бесшумные наблюдатели разочарованно вздохнули. — У меня нет стокгольмского синдрома, Позов не насиловал меня. Есть способ, с помощью которого можно выяснить, проникали в меня или нет? Я готов сдать анализы, или чё там. Я реагирую так, потому что письмо отправлено мне, он хороший учитель и друг, а моим одноклассникам страшно, ведь на свободе ходит настоящий убийца. И вообще, могу я увидеться с заключённым? Мне кажется, он лучше всех здесь соображает. Захарьин помялся. Антон выбрал тактику контекстной правды: Дима ведь, к примеру, действительно отказался быть сверху до его совершеннолетия,Глава 29. Почти приехали
26 января 2021 г. в 19:00
Теперь Катя постоянно находилась в окружении подруг. Оксана и Яна, любимые её квазиспутники, не задавали лишних вопросов, но украдкой напряжённо переглядывались между собой в поиске ответа на неозвученный вопрос. Сегодня Антона увезла полиция, и Катя занервничала ещё больше: не осталось ни одного человека, которому она могла бы доверить свои переживания. Может, стоило попробовать поговорить с Сергеем Борисовичем. Он всегда твердил, что не нужно пренебрегать чужой помощью. Вероятно, он поймёт — поворчит, поругается, но поймёт и поможет.
Катя решила зайти к нему после уроков, а на перемене перед физикой вместе с Кокоткой зашла в уборную: всё никак не могла проморгаться от туши, попавшей в глаз. Орудуя ватными палочками в четыре руки, они ещё больше попортили ей макияж.
— Так, всё! — хлопнула по раковине Яна. — Я иду за мицелляркой.
— Ян, — попыталась остановить её Катя, но Кокотка уже упорхнула.
Ну вот. Теперь она одна. Ничего страшного за эти несколько минут произойти не может. Да ведь?
Катя помыла руки, перевела взгляд и неожиданно увидела в зеркале Мишу, похожего на чёрта. Он давно превратился в тень самого себя: нездоровая бледность в аккомпанемент с худобой делали его похожим на зомби, а острый взгляд ментально резал по горлу во время вынужденных разговоров по учёбе. Порой хотелось влепить ему пощёчину за то, что он променял талант на порошок, но видит бог, от полного провала Мишу сдерживало только вежливое общество, старавшееся разговаривать с ним как с нормальным человеком. Катя замечала, что даже беспристрастный Дмитрий Темурович старался уделить ему особое внимание на уроках, чтобы заново разжечь утихающий интерес к медицине. Иногда Миша шёл навстречу: глаза наполнялись смыслом, руки переставали дрожать, голос становился твёрже. А иногда — чаще всего — Дмитрий Темурович делал шаг назад и принимался за других отстающих, потому что Миша совершенно не реагировал на внешние раздражители.
Он глядел в упор, и в голове Кати мелькнула дрожащая догадка.
— Это женский туалет, — сказала она, незаметно доставая складной ножик из аптечки.
Дмитрий Темурович предложил им три вида аптечек, обозвав их «Алхимик», «Воин» и «Лекарь» в зависимости от наполнения — страсть как любил превращать уроки в РПГ. «Алхимика» выбирали болеющие люди, поскольку уклон делался на таблетки, сиропы, мази и всё, чего обычно не хватает при очередной мигрени или простуде. «Воином» пользовались крепкие иммунитетом, но слабые осторожностью: в почёте инструменты, перевязки и антисептики вкупе с некоторыми «орудиями защиты». «Лекарь» был обезличен, представлял собой набор универсальных медикаментов, мини-приборов и блокнотов — в чистом виде «Лекаря» носила только Оксана, и надо сказать, он сильно облегчил её участь пожизненной старосты. Катя же укомплектовала маленький отдел для «Алхимика» и большой для «Воина», поскольку жизнь научила, что аспирин бесполезен в тёмных подворотнях: не то чтобы она правда могла кого-то пырнуть, но сделать угрожающий вид вполне способна.
Миша оскалился и приблизился к ней. Катя с разворота раскрыла нож, но Миша выбил его одним движением руки и ударил в лицо, после чего наступила темнота.
несмотря на настойчивые просьбы об обратном.
— Так могу я увидеться? — настойчиво повторил Антон.
Захарьин со вздохом отклонился на спинку стула, повернулся к тонированному стеклу и коротко кивнул. Фальшивая улыбка скрыла внутреннюю истерию, и Антон похвалил себя за выдержку. Он постепенно снизошёл с девятого круга на средний уровень стресса — внутри горело, но горело под контролем. Арсений предупреждал, что его попытаются разозлить. Антону дознавательские планы сыграли на руку: злость приглушала тревогу, смазывала ржавые умственные механизмы и держала тело в тонусе. Он переживал с раннего утра, с тех пор как за ним приехал служебный автомобиль и увёз на глазах у всей школы по неизвестным государственным делам. Антон мог поставить все карманные деньги, что услышит около десяти новых баек, когда они с Димой вернутся обратно. Вернутся они вдвоём, потому что через полтора часа закончится установленное время задержания. Полиция не продлит его. В ином случае Антон поселится здесь и будет доставать каждого сотрудника тупыми детскими вопросами.
В комнату вошёл офицер угрожающих габаритов. Он придержал дверь для задержанного, внимательно отслеживая, чтобы руки в наручниках не совершали резких движений. Антон встал со стула, и на микросекунду они с Димой соприкоснулись взглядами. Сознание вновь разделилось надвое: первая часть заставляла продолжать беззаботно улыбаться, вторая орала, топала и хотела приказать всем посторонним немедленно покинуть помещение во избежание непреднамеренного убийства. Антон понял, о какой дуальности говорил Арсений. Это правда противно — играть кого-то хуже себя.
— Ну здорова, дядь Мить, — громко поздоровался Антон, и Дима вздрогнул. — Меня тут к вам в шлюхи записали, отпад ситуация. Не померли ещё?
Он подошёл и насмешливо хлопнул его по плечу, чтобы перемещение ладони на лоб не выглядело слишком экспрессивным. Дима стоял как солдат: ровная прямая спина и тёмные глаза без намёка на чувства. Он слегка усмехнулся в знак приветствия, но не произнёс ни слова. Антон сделал быстренький медицинский анализ и заключил: температура примерно около тридцати девяти, горло саднит, о понятии «сон» здесь не слыхали, таблетки не принимал, голодный, усталый. Лучше бы не анализировал. Сердце сжалось до размеров аскорбинки без сладкого слоя.
Он отошёл и обратился к Захарьину:
— На нём пирожки жарить можно, — еле скрывая агрессию, оповестил он. — Чё, медиков не лечат? У них особая медицинская аура?
— А мы ему не госпиталь, — ответил вместо следователя офицер.
Для него я выбираю удушение.
— Простите, что прерываю вашу увлекательную беседу, но позовите Арсения, пожалуйста, — прохрипел Дима. — Мне нужно додумать мысль. Мои мозги отказываются работать, нужны нормальные.
Антон и Захарьин переглянулись между собой.
— Он отстранён от дела. И от службы, насколько мне известно, — сказал Захарьин.
Дима взвыл:
— Почему только я понимаю, что отстранять Арсения от чего-либо — это очень, ОЧЕНЬ большая ошибка? Вы послали людей для наблюдения за школой? Вы понимаете, что она сегодня убьёт кого-то?
Присутствующие замерли. Антон вздрогнул первым:
— Она?
Дима закрыл глаза, сглотнул и снова открыл глаза:
— Отравление в комнате, обставленной как средневековый сюр, предсмертная записка, поддельное письмо. Ничего не напоминает?
— Бульварный детектив?
— Заговор, — помотал головой Дима. — Королевы всех династий поступали так: травили и обманывали. Отравление — преимущественно женский способ, верно? — Захарьин промычал нечто неопределённое. Дима усмехнулся: — Эта женщина, очевидно, помешана на истории и ненавидит меня всей душой.
Антон расширил глаза от ужаса.
— Твою мать, — прошептал он.
— И мою мать, скорее всего. — Дима хмыкнул и обратился к Захарьину: — Поэтому вы так детально расспрашивали о моём детстве?
Тот хотел открыть рот, но весёленький рингтон заставил его помолчать. Антон похлопал себя по карманам, выудил телефон из кармана, нажимая на зелёную кнопку:
— Катя?
В трубке молчали.
— Они просят… привести Дмитрия Темуровича… в течение получаса, — наконец сказала она. Голос её дрожал на грани истерики. — Без полиции. Иначе меня пристрелят.
Антон испытал паралич всех мыслей: они застыли, как ледяные фигуры, и не хотели формироваться в слова.
— Куда именно? — просипел он.
Молчание.
— Тебе… лучше знать.
Звонок сбросили. Антон испуганно вытаращился на всех присутствующих.
Когда их с Димой посадили на задний ряд, хлопнули дверью и повезли в школу, Антон почувствовал, что постепенно начал привыкать к постоянной автомобильной карусели. От Димы веяло больной горячкой, сильным напрягом и отрешённостью, поэтому, находясь в паре сантиметров от касания, Антон ощущал себя бесконечно далёким инопланетянином. Он впервые не понимал, что Дима чувствует, потому что сам Дима спрятался в себе и носа не высовывал. Наверное, ему тоже было страшно.
Незаметно проведя рукой по сидению, Антон обхватил мизинец Димы своим мизинцем. Ничего не происходило. Дима по-прежнему пусто смотрел на быстро меняющийся апрельско-майский пейзаж, иногда шумно сглатывая или тяжело выдыхая. А потом, словно с запозданием почувствовав прикосновение, смело сцепил их ладони, несмотря на бдительного полицейского за рулём. Ну слава богу. Словно дышать разрешили. Антон обещал, что они приедут вдвоём, они и приедут вдвоём.
Но в следующий раз надо уточнять детали.