***
Мужчина за директорским столом выглядел презентабельным, но не склонным к задушевным беседам. Антон неуверенно оглянулся на Арсения Сергеевича и Павла Алексеевича, которые одновременно подбадривающе кивнули. — Антон, мне сообщили, что ты любишь психологию. Более того, разбираешься в искусстве и можешь охарактеризовать личность человека, основываясь лишь на его рисунках. Это так? «Какая оши-ибка!» — голосом Дмитрия Темуровича вторило подсознание. — Зависит от того, почему вы интересуетесь этим, — настороженно ответил Антон. Мужчина нейтрально улыбнулся. — Я работаю на спецслужбы. Нам необходима твоя консультация. Антон открыл рот, чтобы в ироничной форме сакцентировать внимание на недостатках работы отечественных спецслужб, но Арсений Сергеевич выразительно кашлянул два раза, поэтому он принял решение просто зевнуть. Мужчина выложил перед ним две цветные распечатки картин. Первая — техника Малевича, синяя геометрия на красном фоне, чистый супрематизм. Вторая — закос под Брюллова, мужчина, курящий папиросу, 1829 год. Антон долго разглядывал картины, поворачивая голову то влево, то вправо, в задумчивости притоптывая ногой и поджимая губы. Наконец он кивнул сам себе и отклонился на спинку стула. Мужчина вновь заговорил: — Узнаёшь авторов? — Нет. — Но это знаменитые художники своего времени, — выгнул бровь мужчина. — Фальсификаторы любят оставаться инкогнито, так что нет, я не знаю, кто это наделал. — Ты утверждаешь, что это подделки? — Вам следовало сначала спросить про картины, а потом сказать, что вы из спецслужб. Так бы я не стал заострять внимание на поддельных фигнях. — Позволь мне самому решать, в какой последовательности выдавать тебе информацию, — невыразительное лицо стало ещё невыразительнее, и Антон про себя цокнул языком. — Хорошо. Итак, это подделки. Сможешь описать характер фальсификаторов? — Так, а можно для дебилов пояснить, почему это подделки? — подал голос Павел Алексеевич. — Я не для себя прошу, я вот для Арсения Сергеевича. — Благодарю, Павел Алексеевич, — закатил глаза Арсений Сергеевич. — О’кей, — пожал плечами Антон. — Вот Брюллов. Мужчина хреначит папиросу на полотне 1829 года. Поняли? — все присутствующие моргнули. — Так мы историю изучали, да? — Павел Алексеевич незаметно показал ему фигу. Арсений Сергеевич довольно усмехнулся. — Когда в России появились папиросы? — При Александре Втором. Известный факт, поскольку с тех пор табак стал лидирующим продуктом на внутреннем рынке, — без раздумий ответил Арсений Сергеевич, и Павел Алексеевич издал понимающее: «А-а-а». Антон повернулся к мужчине, вопросительно приподнимая брови. Тот кивнул, и Антон продолжил: — Малевича довольно сложно подделать, поскольку этот хмырь мазюкал слоями в определённой последовательности — типа сначала заливка чёрным, потом вся остальная таинственная ерунда. Благодаря этому картина приобретала клёвенький оттенок. Но здесь и без того элементарно: нет белого цвета, а он пихал его куда можно и нельзя, поскольку это символизировало что-то там для чего-то там. — Хорошо, — повторил мужчина. — Одна из картин провисела в музее искусств около двух лет, пока экспертиза не выяснила, что краске на холсте не больше пятидесяти лет. Соотнесите даты сами. — М, — глубокомысленно выдал Антон. — И чё, сколько бы я заработал, будь я фальсификатором? — Около миллиона рублей. Павел Алексеевич грустно вздохнул, глянув в окно, — один пейзаж, из года в год. Антон тем временем покивал головой: — Прикольно. Как думаете, может, податься в поддельщики? — Нет, — не поняв шутки или не захотев её поддерживать, ответил мужчина. — Есть легальный вариант заработать, и я предложу его тебе, если опишешь характер авторов. — Это будет запарно, ведь они старались копировать чужой стиль… псевдо-Малевича я точно не разгадаю, но… Так, у анти-Брюллова небольшой астигматизм и сколиоз — он рисовал в небольшой наклон, при этом левая часть слегка меньше правой. Академическое художественное образование. Как мы поняли, не шарит в истории. Амбидекстер — менял руки, это видно по мазкам. Пожалуй, больше ничего не могу сказать. — Фальсификаторы действительно постарались на славу, поэтому большей информации я не требую. Антон, на какую специальность собираешься поступать? — Психолог или менеджер. Ничего оригинальнее он так и не придумал, а на последнем настаивал отчим. Антон понял, что на любой специальности чувствовал бы себя вишнёвым пирожком из «Макдональдса» — лишним и взятым из жалости, — и успокоился. Легко быть бездарем! — Хорошо. — Ага. — После психологии ты можешь пройти повышение квалификации по направлению психологической экспертизы, и мы примем тебя на работу. Мы часто пользуемся услугами внештатных экспертов, но было бы неплохо иметь под крылом своего человека. — Город? — Наш, Москва, Питер, Омск или Воронеж. — Минимальный срок? — Два года. Антон неуверенно почесал руку. Этого чувака привёл Арсений Сергеевич и одобрил Павел Алексеевич, что само по себе гарант качества, как «Невская палитра» в руках акварелиста. Дело в другом: должны сойтись звёзды на небе, благоприятный климат и тысяча условностей, чтобы провернуть такой финт ушами. Вдобавок ему нужно посоветоваться с… — …родителями. Точно. Да. С родителями. — Хорошо. Понимаю. У тебя есть время до окончания учебного года. — Благодарю вас. Когда Антон и Арсений Сергеевич расстались с покер-фейсом и вышли из школы, чтобы неспешно поплутать по узким дорожкам сада, Антон из-за обилия вопросов в голове не знал, с чего начать разговор. — Почему? — наконец спросил он. — Ну, — Арсений засунул руки в карманы пуховика, — хочется позаботиться о ком-то. Это тешит моё раздутое эго. Антон остановил его за рукав и внимательно поглядел в глаза. Он был выше Арсения Сергеевича, но тот никогда не задирал головы, заставляя дылд наклоняться к нему самим. — Я знаю, вы типа не любите этого, но мне можно рассказать, если чё-то тревожит. — Забавно, что Дима с Серёжей сказали то же самое, — Арсений посмотрел на вырвиглазно-красную рябину около речушки, которая к концу февраля начинала активно подтаивать. — Неужели меня так легко прочитать? — Нет, просто мы уже как семья и видим это всё. — Семья? — улыбнулся Арсений Сергеевич. — Нет? — смутился Антон, осознав, что подобрал слишком громкое слово. — Тоже не знаю. — Арсений Сергеевич подумал и шмыгнул носом: — Но однажды я пользовался зубной щеткой Серёжи, и меня это не смутило. Антон рассмеялся. Постепенно из зажатого ребёнка он формировался в человека, которым, вероятно, и останется до старости лет, пока маразм не возьмёт верх над разумом. Арсений не мог бы выделить основные черты его характера, но это что-то вроде майского воскресного полудня перед поездкой на шашлыки. Он поглядел на асфальт, кашлянул, достал из портмоне бумажку с адресом и протянул Антону. Тот понимал, что задавать вопросы бесполезно — бери, если дают, и иди дорогой дальней, пока не пригодится. Они пожали друг другу руки и разошлись.***
— Он ещё такой говорит: «Даю тебе время, подумай, красная таблетка или синяя». Дмитрий Темурович лениво перебирал волосы Антона, лежащего у него на животе. Собираться через десять минут, а они балбесничают уже бог знает сколько. Перед вечерними мероприятиями всегда так: сначала день тянется-тянется, как резина, а потом резко ускоряется, прямиком до преждевременной усталости. — Ты круть, Ушастик, такие предложения раз в жизни выпадают. Согласился? — Сказал, что мне надо посоветоваться со взрослыми. Вот, собственно, советуюсь: куда хотите поехать? Я обеспечу нам безбедную жизнь. — Ура, я на содержании у малолетки… Погнали в Воронеж. Москву мы пока не потянем. — Вообще-то, — приподнял голову Антон и важно тряхнул чёлкой, — меньше чем через три месяца мне восемнадцать, и я… — Что? — ухмыльнулся Дмитрий Темурович. — Перестанешь сидеть на «Порнохаб» с фейкового аккаунта? — Куплю себе «Моцарт» и пойду в стриптиз-клуб! — О, ну да, — улыбнулся Дмитрий Темурович. — И сниму там проститутку! — В стриптиз-клубах не снимают проституток. — Тогда туда, где снимают проституток! В проститутошную, — безапелляционно заявил Антон, и Дмитрий Темурович захехекал. — А вы сидите тут дальше. — Да пожалуйста, — Дмитрий Темурович поменял их местами и навис сверху, чтобы поцеловать в изгиб шеи. — Держать не буду. Антон улыбнулся. В секунде от фразы: «Без одежды разговаривать проще, не замечали?» раздался писк будильника на телефоне. Оба уставились на него осуждающе. — Какой урод изобрёл будильник? — спросил Антон. — Леви Хатчинс. Я узнал его горячую фамилию очень давно, но так и не смог сгенерировать шутку про «заводить будильник». Ладно, поднимайся. Пора в проститутошную.***
— ЧТО ЖЕ ТЫ НАДЕЛАЛ, СЕРДЦЕ НА ПРЕДЕЛЕ! Олька и Лёха орали со сцены, пока жюри умно черкались на музыкальном досье. Зал бесновался в свечении софитов и диско-шара: Олька состояла в Медичи, Лёха — в Альянсе, и обе группировки не знали, как поддерживать исключительно своих людей, поэтому кричали в унисон, стараясь перещеголять друг друга. В гримёрке Айдар, слушая небывалые овации зала, бил ногами стену. — Да чем мы хуже-то, почему нам меньше аплодируют? — Айдар, завянь, — Лёля тряхнула пламенем на голове. — Всё чики-пики, сейчас выйдем, и все вымрут к чертям. — А нужно, чтобы ожили, — подметил Артём. — Вот ты вообще не помогаешь, — шепнул Витя, наблюдая, как Айдар скачет на одной ноге от неожиданной боли в ступне. После Серябкиной с Щербаковым выступали участники вне конкурса: Елена Владимировна с песней собственного сочинения, которую по ночам распевали в девичьей спальне, Сергей Борисович с отдалённо знакомой «Да, со мной непросто» и Дмитрий Темурович с «На заре». Увидеть Сергея Борисовича с зачёсанными волосами и в красной атласной рубашке — уморительно; услышать Дмитрия Темуровича в чёрном плаще, включившего запредельные мощности своей хрипотцы, — уникально; понять, как их уговорили на это, — невозможно. И вот настал момент, когда название их группы электрическим ударом прозвучало за стенами. Артём и Витя взяли тявкающего Айдара под руки и понесли на сцену, пока Лёля воинственно шагала впереди, отвлекая внимание от потасовки за её спиной. Тёмный зал переполнился головами, и все молчали, ожидая представления. «Теплопотеря» встала по своим инструментам, Айдар вытер мокрые руки о джинсы и взялся за микрофон. — Летит в мою голову Сорок пятым калибром Очередная идея, Ради которой Я намерен страдать. Это так нездорово, До пульса пунктиром, И я совсем не уверен, Я совсем не уверен, Что я правда способен Что-то сказать... Когда вымрут все люди за Земле, Критиков свезут в самый тихий лес, Вот тогда я в абсолютной тишине Расскажу немало удивительных чудес! Напишу бестселлер, нарисую я портрет! Песен штук пятьсо-от, столько же стихо-ов, Жаль, что никого здесь больше-то и нет, Жаль, что не оценит-то никто… И летит в мою голову Сорок пятым калибром Очередная идея, Ради которой Я намерен страдать. Только толку от неё-то, Только толку от неё-то, Если я не решаюсь сказать?.. Когда вымрут все люди за Земле, Критиков свезут в самый тихий лес, Вот тогда я в абсолютной тишине Расскажу немало удивительных чудес! Напишу бестселлер, нарисую я портрет! Песен штук пятьсо-от, столько же стихо-ов, Жаль, что никого здесь больше-то и нет, Жаль, что не оценит-то никто… Когда они закончили, Медичи глотки рвали, но орали и улюлюкали, отчего потряхивало всё многовековое здание. Айдар засмеялся и на радостях прыгнул в гущу толпы — спасибо Макару, который вовремя сориентировался и спас его от переломов. Витя же напряжённо смотрел на жюри. Одна учительница музыки подняла на него взгляд и улыбнулась, незаметно кивая.