***
Павел Алексеевич действительно организовал класс, где дети могли избавляться от своего «тёмного начала», разбивая что угодно: от шкафов до стеклянных пробирок, от досок до испорченных тарелок из столовой. Количество производственных травм закономерно увеличилось, однако число драк и прочего рукоблудия пошло на спад. Таким образом, ничего существенно не поменялось, но правонарушения стали контролироваться свыше. Это как выделять специальный ящик тумбы для бардака — он как бы есть, но как бы санкционируется психикой. Больше всего Разрушиторией для учеников любили пользоваться миловидные учительницы начальных классов: входили церберами, выходили добродушными феями. Антон пнул стул и кинул отлетевшую дощечку в стенку. — Сука! Это надо, блять! Говно историческое, хуилотрица самодержавная, убил бы мразь… Дмитрий Темурович сидел на парте, поставив ноги на два стула и сцепив руки в замок. — В чём-то она права. Антон резко обернулся. — Очевидно, я развращаю детей, — Дмитрий Темурович глянул исподлобья. Антон выдохнул и издал смешок. — Вам норм? Она вас с грязью смешала. — Я привык, поверь. — Так отвыкай, мальчик мой, — передразнил он и принялся мучить спинку стула. Дмитрий Темурович слегка усмехнулся. — Она одинокая учительница с неудачным браком, сумасшедшим сыном и предрасположенностью к алкоголизму. Это никак её не оправдывает, но объясняет причины, по которым с ней бесполезно бороться. Антон разбил тарелку вдребезги, после чего признал полную капитуляцию. — Тох, я очень-очень благодарен, но, пожалуйста, не порть из-за меня отношения с учителями. Тебе осталось проучиться меньше полугода. А ведь реально. — А что потом? — обернулся Антон. — Жизнь, полная сессий и разочарований. — Но вы? Вы останетесь здесь? — от этой мысли внутри всё ёжилось. — Не надейся, — хмыкнул Дмитрий Темурович. — Если ты уедешь в другой город один, от универа камня на камне не останется. Не могу допустить катастрофу. Антон на секунду отвёл взгляд, а затем ляпнул наобум: — Москва? — Хорошо. — Воронеж? — Ещё лучше. — Антарктика? — Почему нет? — Юпитер, Сатурн, Чёрная дыра? — Куда угодно. — Вы безнадёжны, — покачал головой Антон, и Дмитрий Темурович заговорщески подмигнул. — Ты правда не получал двоек? Антон смутился: — Ну да. Хуле все умные ходят? Я чё, хуже? — он поводил носком кроссовки по полу, прибирая дощечки. — Вы наверняка тоже испытывали нечто подобное. — Тох, у меня золотая медаль. Я испытываю это всегда. — Золотая медаль?! — ужаснулся Антон. — Господи, я лобызаюсь с ботаном… — О да, это единственный камень преткновения в нашей паре, — фыркнул Дмитрий Темурович, но Антон пропустил реплику, мотая головой в неверии. — Вы типа играли на скрипке, ваш элегантный чёрный кот ел равиоли… — Вообще-то, на рояле. И он был рыжим. Послышался отчаянный вой, а затем — хехеканье. — Скажите честно, что приятнее: получать медаль или знать, что её не получил конкурент? — О-о-о, блаженство. Ты бы видел её лицо, когда меня вызвали на сцену, — довольно зажмурился Дмитрий Темурович, и Антон рассмеялся. — Ощущения почти как сегодня. Ты её так умандил, такой оргазм… Антона прошибло электричеством. Он неосознанно потрогал завязки на капюшоне, и Дмитрий Темурович вздохнул. — Ненавижу твои завязки. Подойди сюда. Антон подошёл и терпеливо подождал, пока Дмитрий Темурович соберёт их в приличный узелок перфекциониста. — Вы хорошо играете? — почти неслышно спросил Антон. — На рояле? — Очень хорошо, — улыбнулся Дмитрий Темурович, оставил в покое капюшон и поглядел ему в глаза. — Научить? Антон медленно помотал головой. — Я не смогу вас слушать. Дмитрий Темурович опустил взгляд на его губы и медленно поцеловал. Антон почувствовал, как поднимается опасный жар в теле, но подвинулся вплотную, чтобы тут же быть уложенным на парту.Арсений Сергеевич дедуцирует
Папка «Парадоксального дела» снова появилась на столе Арсения, и Захарьин задумчиво уставился на потрёпанную белую обложку. — Нет, — Арсений подул на кофе и отпил немного, аристократически придерживая чашку двумя руками. — Что «нет»? — переспросил Захарьин. — Ты хочешь спросить, собираюсь ли я продолжать это дело. Нет, я хочу продолжить другое дело, более серьёзное. Мне необходимо порассуждать, послушаешь? — Куда я денусь, Шерлок? — вздохнул Захарьин, положил ноги на стол, поёрзал, чтобы выбрать удобную позу, и затих. — Валяй. Арсений подошёл к белой доске, на магнит прикрепив фотографию двенадцатилетнего Дмитрия Позова. Мальчишка выглядел не по-детски строгим и бесконечно усталым — снимок сделали в тот самый день, когда его привезли из леса. Мысленно Арс перенёсся в сосновую глушь. Тихо. Шелест деревьев, трещание разожжённого на дровах костра. Три человека: мальчик и его родители. — Восемнадцать лет назад маленький Дима пошёл в поход со своими родителями — подарок за отличную учёбу и примерное поведение, которым Дима не славился, — начал Арсений, внимательно наблюдая за сценой. Отец улыбнулся Диме, стоящему возле огня. А после его лицо свело судорогой. — По словам мальчика, когда они добрались до привала, отец вдруг почувствовал себя нехорошо и упал. Диагноз — инсульт. Мать поднялась с места, чтобы ему помочь, но неожиданно приложила руку к груди. — Дима ожидал, что мама поможет ему, но, когда обернулся, обнаружил её лежащей на траве — асфиксия. Мальчик с телефоном в руках перебегал от одного родителя к другому, проверяя пульс и пытаясь уложить их ровно. — Как в сказке, они умерли в один день. От двух разных болезней. Минута в минуту. — Ты видел отчёт судмедов, — широко зевнул Захарьин из реальности. — Они не были отравлены. — В сумке отца лежали два полных бутыля с белладонной. — Что?! — поперхнулся зевком Захарьин. — Я бы счёл это чистой случайностью, ведь белладонна является лекарственным препаратом. Но он, — Арсений указал в пустой угол и присел на корточки. Воображаемый Дима посмотрел на него безэмоционально. — С ним случайности не случайны. Мальчик, который препарировал лягушек от скуки и умножал трёхзначные числа в уме. У него было время, чтобы что-то предпринять. — И… что он сделал? — Позвонил в службу спасения. К сожалению, он знал только адрес базы, которая находилась в трёх километрах от него. Он плохо ориентировался в пространстве, поэтому не смог сказать точные координаты. Его искали три часа, из которых два с половиной он провёл в тёмном лесу наедине с трупами своих родителей. — Бедолага. — Да, это так, — маленький Дима закатил глаза. Арсений усмехнулся: — Первые слова, которые услышали от него спасатели: «Конечно, не торопитесь». Дима не показывал привычного для детей испуга, не выказывал шока, спокойно отвечал на вопросы. Он подробно расписал, как именно пытался помочь родителям, следуя инструкции, которую краем глаза видел в коридорах школы. У людей появились сомнения на его счёт — а вдруг у мальчика криминальное мышление? Заключить под стражу они его не могли, но вот испортить психику — вполне. Год за годом ему говорили, что он делал всё неправильно… — И что? Ты считаешь, что он может быть убийцей Сысликовой? — Не говори глупостей. Девушка планировала самоубийство долгие месяцы, готовилась, тщательно заметала следы. Другой вопрос — почему она выбрала это время и это место? Почему её обнаружил именно Дима? Возможно, совпадение. А возможно, она знала что-то такое, что, предположительно, могло убить его родителей. Возможно, она знала, что в школе находится убийца, и решила сделать свою смерть полезной — указать на убийцу или помешать ему совершить новое преступление. Люблю инициативных людей. — Дева Мария, почему никогда нельзя просто сказать напрямую? — Мне страшно за то вещество, что ты называешь своим мозгом. Вспомни записку: парадокс лжеца заключается в том, что нельзя однозначно сказать, лгут тебе или говорят правду. Она сомневалась в своих суждениях, но время было на исходе, так как Дима приехал в школу, и вместе с ним завертелись колёса. Она сумела вставить в них палки, преступнику пришлось залечь на дно. Но он затянул с антрактом. Слишком долго молчит. Либо затевается что-то крупное и требующее подготовки, либо… — Либо ему до сих пор мешают. — Да, но кто? — Арсений задумчиво приложил палец к губам. — На ком всё держится? — Ты говорил с уборщиком? — Он петух, — отмахнулся Арсений. — Арс, у него… — Он петух с раздражающими особенностями развития. Полегчало? — поморщился Арсений. — Если он и причастен к делу, то только косвенно: его комната была обставлена в средневековой манере — подходящее место для отравления экстравагантным ядом. Я не понимаю. Я что-то упускаю… — Ты упускаешь главное, — сказал Захарьин, и Арсений, обернувшись, склонил голову с холодным интересом. — Оберегаешь Позова как можешь. «Он не причастен, он не причастен» — ты даже не рассматриваешь такой возможности, хотя это твоя прямая обязанность. Сказать тебе, почему ты этого не делаешь? Арсений молчал, и Захарьин недобро улыбнулся. — Потому что ты пристрастен. Потому что он тебе нравится. Всегда поддержит, всегда поможет. С чего у человека криминального мышления такая широта души, да ещё и — надо же, какой совпадение — к человеку из полиции? — Мне сложно слушать противные звуки, доносящиеся из твоего рта. Я не говорил, что у него криминальное мышление, я сказал, так посчитали идиоты. — Как хочешь, — поднял руки Захарьин. — Я не собираюсь спорить. Ты никогда никого не слушаешь. Но знаешь, когда мы посадим Дмитрия Позова за убийство ученика, я не буду скрывать радости. — Тогда будь аккуратнее, — улыбнулся Арсений, и температура в помещении резко упала. — Опрометчиво радоваться чужой смерти, когда ты в погонах. Он взял пальто и вышел из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь. Пока шёл по коридору, приветственно кивая коллегам, достал из кармана телефон и набрал номер. — Дозвониться на выключенный телефон? Неплохо, — отозвались после трёх гудков. — Пообещай мне одну вещь, пожалуйста: если что-то случится, ты первым делом позвонишь мне, а не в полицию, — с ходу заявил Арсений. — Даже если пожар? — весело спросили его. — Даже если инопланетный захват. — Я никогда не давал обещания простым людям. Но вы умнее всех на свете, так что я, Антон Шастун, обещаю добавить ваш контакт в избранное. Вы собираетесь к нам сегодня? Очень серьёзное дело — одна учителка нас обижает, может, подсобите. Мы стащили, гхм, то есть попросили у Окс печенья, которые она на технологии скулинарила, и… — Я не могу, — Арсений остановился, закрыл глаза и взял трубку двумя руками. Понизил голос: — Я больше не могу приезжать. Мне скоро запретят. — Арсений Сергеевич, — Антон резко посерьёзнел. — С каких пор вам кто-то что-то запрещает? Арсений искренне улыбнулся. — Они начинают сомневаться в моих умственных способностях. И я боюсь, если эта зараза распространится дальше, я не смогу вас защитить. — Часто люди, которые сомневались в вас, выигрывали? — Никогда. — Так и чё тогда? Признайтесь, что просто стремаетесь проиграть Дмитрию Темуровичу в «Джин-рамми». Арсений тихо рассмеялся: — Ладно. Ладно, передай ему, что он козёл, и я надвигаюсь. — Дмитрий Темурович, а он вас обозвал! — крикнул Антон в сторону. Арсений услышал нечто вроде: «Передай ему, что мы разводимся» и снова засмеялся. — Не сдавайтесь, Арсений Сергеевич. Вам это не к лицу. Арсений глубоко вздохнул, приводя мысли в относительный порядок. — Ты прав. Не к лицу.