Арсений Сергеевич много разговаривает
Арсений присел на диван в учительской и взял предложенное Дмитрием печенье. Сегодня тот носил голубую кофту с грифельными брюками хорошего французского бренда, его коллега Сергей предпочёл дорогую толстовку и объёмные штаны. Следователь обратил на их одежду такое пристальное внимание, что сами учителя поглядели на него с немым вопросом. — Много сегодня учителям платят? — спросил он между прочим. Сергей с недоумением повернулся к Дмитрию. Тот спокойно отпил чай. — Спрашивает, откуда у тебя такие залихватские шмотки, — перевёл он на человеческий язык. — А, — понял Сергей и расслабился. — Нет, Арсений, зарплата у нас такая, будто деньги не главное. — Тогда… — Что выгоднее: купить одну хорошую футболку или десять дешёвых? — перебив, задал встречный вопрос Дмитрий. — Разницы нет, но одна хорошая быстрее надоест, — без раздумий ответил Арсений. — Зависит от человека, — покачал головой Дмитрий. — У вас такая же философия? — обратился следователь к Сергею. — Ограниченный бюджет не повод для ограниченного удовлетворения. Но, на самом деле, я просто не умею считать. Арсений издал скромный смешок. Сам он предпочитал менять стиль чуть ли не ежемесячно, набирая вещи шкафами-купе. Потом они рано или поздно сами собой исчезали: в секонд-хенды либо на подарки не самым значимым людям — то есть всем людям, которым приходилось дарить подарки. В светлой педагогической обители стояла необычайная тишина. Где-то за границами пространства истекал томительными минутами шестой урок, а потому за дешёвыми фигурными дверьми никто не бесновался. Арсений вспомнил, как странно ему было в юношестве ходить по коридору во время уроков: словно не по школе путешествуешь, а по склепу. Арсений открыл молескин и клацнул ручкой: — Я слышал, у вас соперническое шоу завтра намечается. — О да, — усмехнулся Дмитрий. — Там мы с Серёжей попытаемся убить друг друга, так что советую узнать от нас всю информацию, пока не стало слишком поздно. — Я говорил, что вы ведёте себя как маньяк? — мило улыбнулся Арсений. — Я говорил, что мы с вами отлично друг другу подходим? — вторил улыбке Дмитрий. — Может, мне оставить вас наедине? — поинтересовался Сергей. — Нет, ни в коем случае. Я буду болеть за вас — вы выглядите адекватнее. Биолог усмехнулся. Арсений просканировал Сергея взглядом, и новые сведения словно высвечивались рядом с фигурой мужчины: мягкий акцент, крепкое телосложение, ментальный возраст меньше реального, парочка психических заболеваний нормального человека, синяки под глазами как клеймо мед- или пед-аспирантуры, отсутствие вредных привычек, вмятинка на виске, одиночество, тщательно скрываемая нелюбовь к детям, замкнутость и что-то ещё, что идентифицировать пока не представлялось возможным. Арсению нравилась собственная игра: он разбирает человека на факты, выстраивает их в хронологической последовательности и собирает нового человека, более правдивого и настоящего. К примеру, что появилось в Сергее раньше: вмятинка или замкнутость? Одно могло быть поводом для появления другого, пусть связь неочевидна. А ещё следователь никогда не доверял врачам, тем более бывшим. Справедливости ради, доверять кому-либо с его работой вообще невозможно, однако врачи вызывали в нём бóльшую настороженность, чем все остальные. Вовсе не потому, что представители этой профессии чаще становятся преступниками, — нет, потому что, становясь преступниками, они действуют изощрённо и аккуратно. Ни Сергей, ни Дмитрий не походили на типажи маньяков из устаревших справочников по криминологии, но это ли не главная отличительная черта высшего слоя убийц — выглядеть законопослушными гражданами? Дмитрий дополнительно напрягал тем, что был замешан в деле примерно двадцатилетней давности. Когда Арсений откопал материалы, он понял, что имел в виду учитель, когда говорил о близком знакомстве со смертью. И что, возможно, Арсений слишком поспешно сбросил его со счетов. — Так вы придёте? — спросил Сергей, вырывая его из размышлений. — Если можно, — моргнув, ответил Арсений. — Я думаю, наш директор не настолько смелый, чтобы перечить человеку из полиции. — А если смелый, договоримся. Он должен нам за партию, — вставил Дмитрий, и учителя понятливо усмехнулись друг другу. — Вы с какой целью, Арсений? Нами полюбоваться? — В том числе, — уклончиво ответил тот. — Ну, перейдём к делу. Сергей, вы разбираетесь в ядах? — В пределах университетских знаний. — Как и предположил Дмитрий, девушка отравилась белладонной. Что можете сказать об этом? — Да фиг знает, честно говоря. Белладонна применяется как лечебное средство тоже, верно? Она могла не знать о том, сколько можно применять, а сколько нет. — К чему вы клоните? — Не знаю. Я надеялся, вы за меня додумаете, — смутился Сергей. Арсений опять улыбнулся, кивая головой. — Где вы были в ночь, когда случилось несчастье? — В городе. — Кто-то может это подтвердить? — Да. К примеру, моя девушка, которую вы уже успели допросить по этому поводу, — скрестил руки на груди Сергей. Арсений смиренно выставил ладони: — Доверяй, но проверяй. — Вы недавно работаете, да? — Сергей внимательно посмотрел на следователя. Арсений неопределённо тряхнул чёлкой. — Знаете, здесь угон машины — типичное дело, так что я с ментовкой чуть ли не каждый месяц свою ласточку выслеживаю. Во-первых, я вас ни разу не видел. Во-вторых, вы сильно отличаетесь от местных полицаев. Прежде чем ответить, Арсений для успокоения мыслей посмотрел в окно. Осень начинала медленно раздеваться, теряя жёлто-серые краски, и дышать становилось всё прохладнее. По ту сторону стекла явно намечались предсказанные прогнозом погоды «мелкие осадки»: следователь с горечью представил, сколько ветреных мест предстоит объехать за сегодня. — Я от природы уникальный, — спустя короткое молчание безрадостно отозвался он, — и мало куда вписываюсь. Не сказать, что это нравится моему начальству, но уверяю, на работе это никак не отразится. Сергей сжал губы в тонкую полоску. — Очень хорошо вас понимаю. — Один серый, другой белый, — вдруг произнёс Дмитрий. Все озадаченно умолкли. Дмитрий сделал глоток чая. — Два унылых гуся. Я бы сказал, что вам делать с этой проблемой, но за меня всё сказала «Машина времени». — Я перестал понимать тебя примерно с нашего знакомства, — оповестил Сергей. — Арсений, вы не могли бы сделать обыск в его комнате? Мне кажется, он нечист. — Дмитрий Темурович намекает на песню «Однажды мир прогнётся под нас», — сказал кто-то из прохода. Все трое обернулись. В дверном проёме нарисовалась лохматая голова того юноши, что обнаружил труп, — кажется, его звали Антоном. Он тактично постучался только после того, как засунул свой любопытный нос внутрь, и сразу же состроил виноватую моську: — Извините, что отвлекаю, но, Сергей Борисович, там Андрей… — О нет-нет-нет! — отчаянно застонал Сергей Борисович. — Вы же просто делаете таблицу, каким образом? — Антон пожал плечами. Учитель, не переставая чертыхаться себе под нос, встал с места. — Я не дотерплю до его выпуска. Арсений, сколько дают за убийство детей, напомните? — Не меньше десятки. — А-а-а! — заскулил Сергей Борисович, запрокинув голову, и поплёлся к выходу. — Пошли, шпала, будешь мне поддержкой и опорой. — А можно он останется? — вдруг спросил Арсений Сергеевич. — Мне надо уточнить пару деталей. Сергей Борисович равнодушно пожал плечами. — И снова я один на поле боя, — громко вздохнул он, поравнялся с Антоном и прошептал: — Твой звёздный час. — Не уверен, — пробубнил Антон в ответ. Сергей Борисович подбадривающе похлопал парня по плечу и ушёл. Антон зашёл в учительскую, потоптался и неуверенно указал на сидение: — Можно? — Можно, — хором ответили мужчины и смерили друг друга неоднозначными взглядами. Изначально Антон планировал приземлиться рядом с учителем на диван, но оценил дружелюбие атмосферы по шкале от исторички до подвыпившего трудовика на четвёрочку с минусом и упал в свободное кресло. Следователь прошёлся по нему взглядом-рентгеном, но бомбу не обнаружил и вернулся в привычное светское состояние: — Как дела, Антон? — спросил он, фотогенично улыбаясь. — Как успехи в школе? Началось. Сейчас полчаса будут выяснять, что настрой лучше всех, а невесту пока не нашёл, хотя часики-то тикают. Антон иногда задумывался: может, его внешность забавного хомяка побуждает взрослых морально и физически трепать за щечку? Он не спорил, иногда малолетняя морда лица помогала подлизаться в нужный момент к нужным людям, но вреда всегда оказывалось больше пользы. Да и в целом обязательная манера рассусоливать темы про личную жизнь на официальных встречах слегка надоедала. Если убрать эту часть, всю полезную информацию можно уместить в смс-ку. — Вам честно или вежливо? — Допустим, честно. — Тогда дела у меня как у человека, которого повторно позвали к следователю непонятно зачем. Давайте пропустим часть, где мы мило беседуем ни о чём, чтобы понравиться друг другу, и перейдём к основной шоу-программе? Мне не семь, со мной сюсюкаться не надо. — За борзометром следи, — одёрнул его Дмитрий Темурович. Однако, когда Антон стыдливо отвёл глаза, учитель хмыкнул: — Но вообще-то он прав. Мы уже пятнадцать минут воду льём. Арсений Сергеевич недовольно скорчил своё красивое лицо, положил на колени чемодан делового человека, открыл его, достал на свет божий прозрачный пакет для улик и положил перед Антоном. — Только не трогай, — придирчиво сказал следователь. — Ему можно доверять, — мягко произнёс Дмитрий Темурович. — Я проверял. «Это когда это?» — мелькнула вторичная мысль, но Антон отложил её на потом. — Арсений Сергеевич, простите меня за моё поведение — сегодня было поганое утро, — ответил он на колебания следователя, и тот понимающе вздохнул. — Но у меня есть мозг. Иногда я даже умею им пользоваться, — он кивнул на учителя: — Вы же слышали. Он проверил. Дмитрий Темурович слегка улыбнулся. Следователь перестал волноваться, дал знак головой, и Антон склонился над пакетом с лежащим внутри маленьким обрывочком помятой бумаги. Надпись смазанная, почерк хуже, чем у Дмитрия Темуровича, но в целом читабельно:«О странник! Я Филит Косский, И это лжец привёл к моей смерти, И бессонные ночи из-за него»
Антон под отдалённое тиканье настенных часов безмолвно разглядывал записку. Распрямился, задумчиво отвёл взгляд и потоптал ногой. Мужчины старались его не отвлекать — обоим известно это обострённое состояние рационального полудурмана. Наконец Антон спустился обратно на землю и проморгался. — У вас не будет бумажки и ручки? Когда все предметы квеста перекочевали в его руки, он спешно набросал пару строк и повернул листок к мужчинам:Я лгу или, более точно, Данное утверждение ложно.
— Скажите, Арсений Сергеевич, это утверждение ложно или правдиво? Следователь пораскинул мозгами, но вскоре отрицательно помотал головой: — Я не знаю. — И никто не знает. Древние греки использовали это как крутецкую головоломку. Называется «Парадокс лжеца»: утверждение не может быть истинным, поскольку оно указывает на свою ложность, и не может быть ложным, поскольку указывает на истинность своей лжи. — Мне сейчас это как-то помогло в расследовании, или ты просто понтанулся? — поинтересовался Арсений Сергеевич. — И то, и другое. Видите ли, когда я спросил вас, вы честно сказали: «Я не знаю» и успокоились на этом. А были два философа-маразматика, которых парадокс довёл до смерти: один отказался хавать, пока его не решит, и вскоре скончался от голода; второго звали Филит, он тусовался на греческом острове Кос. Не понял парадокса, закомплексовал, умер. А на его могиле были написаны вот эти строки, — Антон махнул в сторону запакованной улики. — Из этого можно сделать два вывода. Во-первых, мы имеем дело с приколистом. Во-вторых, с больным приколистом. Потому что в руках мёртвой девушки эта записка также попадает в парадокс: с нами говорит обманутый человек или лжец? Все помолчали. — Может, не стоит гоняться за смыслом записки, которая, очевидно, написана, чтобы запутать след? — осведомился Дмитрий Темурович. — Может, — легко согласился следователь. — Однако нужно сравнить почерк девушки с почерком на записке. А чтобы это сделать, нам нужно знать, кто она, и пока судмеды не пришлют отчёт… — Личность до сих пор не установлена? — удивился Антон. — Никто в округе не заявил о пропаже человека? Ни родители, ни знакомые? — Нет по всем пунктам. Зато я придумал отличное название: «Дело о парадоксе тела». Правда, здорово? — Арсений Сергеевич чуть повеселел и выжидательно улыбнулся. Его собеседники перекинулись неоднозначными взглядами. Следователь перестал сиять, кашлянул и пробурчал что-то вроде: «Тоже мне, две зануды». — Так вот почему вы попросили мои контакты, — вдруг прищурился Антон. — Вы хотели сравнить почерк. — О Господи, разумеется, нет, — отмахнулся Арсений Сергеевич. — Почерк подделать проще простого. Я проверял другое, — он открыл рот, чтобы сказать ответ, но Антон и Дмитрий Темурович одновременно подняли указательные пальцы, призывая помолчать минутку. Следователь заинтересованно наблюдал за их сложными лицами, где-то в глубине души упиваясь собственной прозорливостью. — Тот, кто написал записку, — левша? — наконец предположил Дмитрий Темурович. — Мы все писали правой рукой. Вероятность того, что убийца задумается об этом в спешке, была мизерной. Арсений Сергеевич кивнул, и Антон с разочарованным: «Да ну бли-ин» повалился на спинку кресла. Дмитрий Темурович довольно ухмыльнулся: — Не расстраивайся, мальчик мой. Когда-нибудь ты станешь таким же умным и классным, как я. — Не дай бог, — хмыкнул Антон и получил декоративной подушкой в лицо. Арсений Сергеевич неожиданно засмеялся приятным тихим смехом, опустив голову. Даже Антон почувствовал, как тиски напряжения, в которых он провёл предыдущие часов пять, начали потихоньку ослабевать. — А почему вы спросили о записке меня? — полюбопытствовал он. — Знаешь, на что похоже? — Арсений Сергеевич расслабился и подпёр голову рукой. Таким он Антону нравился намного больше. Профессиональный отпечаток делал его каким-то бесчувственным роботом, но, стоило ему отвлечься, на секунду отпустить ситуацию, под маской начинал виднеться человеческий лик, лик необычный и интригующий. — На типичный школьный шифр. Для него всегда берут что-нибудь околоумное и шифруют информацию. Я надеялся на этот подтекст. — Никогда не слышал, чтобы так делали, — удивился заместитель предводителя клана Медичи. — А у нас было. Видимо, старею, — пожал плечами следователь. — Однако есть ещё одна вещь для тебя, — произнёс Арсений Сергеевич, и Антон с готовностью кивнул. — Как ты покинул школу в то утро? Явно не через парадный выход. Существует какой-то тайный путь, о котором не знают учителя, не так ли? Антон округлил глаза и покосился на Дмитрия Темуровича. Следователь осознал, что натворил, но было поздно: — А куда он ходил? — приподнял брови учитель, взглянул на покрасневшего Антона, сложил дважды два и с укоризной цокнул языком. — Подколодка лопоухая, это твоё курево за колонной лежало? — Нет, — быстро солгал Антон. — О, ну тогда я могу его выкинуть? Антон открыл рот, но немедленно его захлопнул. — Ясно всё с тобой. Но пачки не отдам, — Антон сделал самый жалобный вид, на какой был только способен, но особого впечатления ни на кого не произвёл. — Не пытайся, они у директора. Нет, а что ты хотел? Чтобы я заныкал их, пока ты не попросишь? Антон пропыхтел что-то невразумительное и надулся: — Когда этот отстойный день закончится? — Антон, я обещаю тебе закончить его через… — следователь глянул на настенные часы. — десять часов и пятнадцать минут. А ты в обмен покажешь дорогу, идёт? — Замётано. Дмитрий Темурович восхищённо округлил глаза: — В жизни не слышал сделки глупее этой.***
Пока Арсений Сергеевич с воодушевлением носился возле дырявого забора, делая непонятные никому замеры, они стояли в отдалении со спешно накинутыми куртками и время от времени злобно косились в сторону неба, норовившего заплакать в любой момент. Дмитрий Темурович был в тёмно-бежевой джинсовке и грубых чёрных мартинсах, на которые Антон посматривал чуть ли не с вожделением. Он пообещал себе, что его первая зарплата уйдёт на них при любом раскладе бедности и голодания. Хотя нет, прежде всего необходимо съехать от родаков. Делить общагу со сварливым соседом или картонную коробку с бездомным, но в любом случае смотаться настолько быстро, насколько это возможно. А потом мартинсы. Сегодня Антону позвонил отчим. Прочитал длительную лекцию о том, как хорошо, что сынишка учится за кудыкиной горой и тем самым не мешает им с мамой жить — немного другими, более вуалированными словами, но месседж понят-принят. Зачем было поганить утро своим скрипучим, словно несмазанные петли, голосом, Антон не знал, но весь день после звонка проходил как в воду опущенный. Пока Андрей не взорвал раковину, конечно. Только сейчас Антон осознал, что отчим ни слова не сказал по поводу убийства. Либо ему плевать, либо Павел Алексеевич провёл легендарную конспиративную работу, и до родителей эта информация пока не дошла. Кстати, о конспирации. — Дмитрий Темурович, хотел поговорить с вами по поводу Боя. Учитель отвлёкся от созерцания бесконечно сырой серости и заинтересованно склонил голову: — Валяй, но прежде вопрос. Тебе что-то известно про таинственные группы поддержки в нашу с Сергеем Борисовичем честь? — Мне известно о них всё, — Антон тряхнул чёлкой на манер Арсения Сергеевича. — В одну вхожу, во второй свои глаза и уши. — Настолько серьёзно? — поразился Дмитрий Темурович, а после осторожно спросил: — И в какую именно ты входишь? — А вы не снизите мне баллы за неприятный ответ? — хитро улыбнулся Антон. — Группа Сергея Борисовича? — произнёс мужчина с детской ревностной обидой, но поспешно скрыл эмоции за маской взрослой невозмутимости. — Нет, Шастун. Баллы снижать не буду, всего лишь бойкот на три месяца, — иронично пожурил учитель. — Разве я похож на человека, который так делает? Антон знал, что одноклассники считают Дмитрия Темуровича безэмоциональной тёмной лошадкой, но лично Антон мог понимать его с полуусмешки. Было что-то до чесотки знакомое в этих простых ужимках — такое Антон в последний раз ощущал в Воронеже, где прожил большую часть жизни. — Нет, но именно поэтому стоило спросить, — Антон скрыл улыбку. — Так вот, я чё сказать-то хотел: мы выяснили, что помимо научных вопросов там будут испытания на страх. Не спрашивайте как, нам пришлось пожертвовать человеком. Просто… Если Павел Алексеевич спросит о фобиях, якобы для того чтобы исключить испытания, которые их содержат, будьте внимательны. — Спасибо большое, конечно. Но, если ты болеешь за другую команду, зачем рассказываешь мне? — Во-первых, вы всё равно не удержитесь и разбазарите Сергею Борисовичу. Во-вторых, я не говорил, что болею за него. Наоборот. Дмитрий Темурович помолчал. Посмотрел в одну сторону, потом в другую и понизил голос: — Давай притворимся, будто тут я сказал, что мне плевать, что ты можешь быть в любой группе и что Сергей Борисович тоже весьма хорош, — и добавил совсем шёпотом: — Но хрен там. Я разнесу его за две секунды. — Ловлю на слове, — рассмеялся Антон. — А могу я вступить в секту, или как объект поклонения я таких прав не имею? — сказал он уже обычным голосом. — Хороший вопрос. Особенно если учесть, что никакой инициации у нас не было. — В смысле? А вы ходите в загадочных одеждах? Собираетесь в логове под покровом ночи? — Мы собираемся вечерком во дворе, пьём ворованный кофе и в одежде ценим комфорт. — Что же, — Дмитрий Темурович зажмурился и улыбнулся. — Наверное, это больше похоже на мою команду. — ЕСТЬ! — прокричал подбегающий Арсений Сергеевич, и оба вздрогнули. Остановившись возле них, он громко выдохнул и поднял на уровень глаз новый пакет для улик. В начале Антону даже показалось, что тот пуст, но, приглядевшись, заметил синие короткие волоски на самом дне. — Нитки от одежды. Зуб даю, совпадают по цвету с кофтой жертвы. — Вау, — неубедительно произнёс Антон. — Теперь мы выяснили, что она перелазила через забор. И что нам это дало? — Что хотя бы несколько работников вашей школы соврали мне. Очень опрометчиво с их стороны, — по-лисьи фыркнул Арсений Сергеевич. — Девушка училась здесь, пришла сюда сама и выпила яд. Очевидно, эксперты заключат, что это самоубийство. — А вы, Арсений? — спросил Дмитрий Темурович. — А я считаю, что все тупы. Примите моё искреннее скузи ма, вынужден откланяться — надо поговорить с вашим уборщиком. И, попрощавшись, он бабочкой упорхнул в неизвестность, оставив ученика и учителя в полном недоумении.Медичи
Вечером они пригласили Дмитрия Темуровича на скромное чаепитие на окраину леса, предупредив, что с собой надо прихватить ценную вещь для жертвоприношения. Этот обряд за пять секунд выдумал Стас. Он очень расстроился, что не додумался до всяких вступительных испытаний сам, в итоге образовав огромную логическую проплешину в деятельности их клана, а теперь занимался тем, что быстренько подгонял оправдания и аргументы в пользу подобной Инициации — на помощь пришёл Макар, начав затирать что-то про вещизм. Макар не стал двойным агентом после предложения Командира — он и был им всегда. Антону трудно далось держать язык за зубами, но произведённый на всех эффект того стоил. Кокотку раскусили чуть позже изгнания Топольницкой, но в целом она успела узнать даже больше, чем нужно. Они впервые собрались все вместе, включая Окс («Я просто хочу убедиться, что вы не накосячите»), и только тогда Антон осознал, насколько их много: целых шестнадцать человек. Не круть ли? — Тоха, ты что принёс для жертвы? Антон вытащил из рюкзака кеды со штурмовиками из «Звёздных войн», горько вздохнул и сложил обувь в общую кучку драгоценного хлама. Планировалось разжечь скромный поминальный костёр, в связи с чем место подобрали укромное и безветренное. Никто не знал, как Дмитрий Темурович отнесётся к инквизиторскому мракобесию, но Айдар уже чиркнул зажигалкой, отрезав пути назад, и все положились на случай. Сам медик пришёл последним, держа в руке чёрную квадратную книгу. Дети поднялись с брёвен и пледов, расстеленных на сухой траве, чтобы поприветствовать учителя. Тот остановился: — Расслабьтесь, пожалуйста. В классе это выглядит нормально, а здесь я чувствую себя верховным адептом метафорического трындеца. Боже, как вас много, — он нашёл глазами Кокотку. — О, моя красавица! Мне сказали, вы за Сергея Борисовича. Я уж расстроиться успел. — Как можно, Дмитрий Темурович? — промурлыкала Яна. — Медицина — мой любимый предмет. Дмитрий Темурович одарил её лукавой улыбкой и переключился на остальных: — Так и что там за жертвоприношения? — ребята кивнули на костёр, в котором догорали шастуновские штурмовики, пара блокнотов с котятами, бумажные письма и куча мелочовки, всего пару минут назад представлявшей для кого-то особую ценность. Дмитрий Темурович бесстрастно глянул на жертвенник. — Даже вот так. Я-то думал, это для зефирок. Учитель поднял руку с книгой. — Что это, Дмитрий Темурович? — А на что похоже? Фотоальбом. — Можете не кидать, если не хотите, — поспешно произнёс Антон. Стас возмущённо пихнул его под бок, но Антону вдруг стало ультрафиолетово: Дмитрий Темурович не имеет существенного отношения к их странным идеям и тем более не обязан им потакать. — Знаю, — ответил учитель, подходя к огню. Все остальные отступили назад, кроме Антона, которому интуиция подсказывала остаться рядом: сердце у него работало оперативнее мозгов, это он всегда понимал, поэтому никаких внутренних колебаний не возникло. Дмитрий Темурович прикрыл глаза и вытянул руки. Он не дрожал, не выказывал особого волнения, но невидимая электрическая тревога текла через его тело, передавалась чёрной земле и задевала всех остальных. Грешным делом Антон подумал о бесполезности происходящего: личных вещей у медика в кулёк да на палку, а хоронить прошлое, без того покрытое налётом скользкой таинственности, несколько глуповато. Однако он также осознавал, что Дмитрий Темурович не склонен поддаваться на провокации. Если он хочет обратить снимки в пепел, значит, в этом есть сакральный смысл. Пальцы разжали фотоальбом, и тот полетел плашмя в красно-оранжевую смерть. Дмитрий Темурович без эмоций глядел, как пламя охватывает жёлтые страницы, как сминаются и чернеют листы воспоминаний с пометами неказистых оранжевых дат. Раздались несмелые хлопки Оксаны, следом проснулись остальные. Антон внимательно наблюдал за учителем, подмечая плотно сомкнутые губы и холодное напряжение в ровной спине. — Дмитрий Темурович, не расстраивайтесь, — сказал обезличенный голос сзади них обоих. — Теперь вы свободны от оков вещизма. — И заперт сам в себе, — ответил учитель, не оборачиваясь. — Что хуже: зависеть от фотоальбома или от своей памяти? — Считать, что вы обязательно должны от чего-то зависеть и что-то помнить, — произнёс другой голос. — Люди придают слишком много внимания прошлому. — Это вам, молодым, так кажется. Опыта шиш да маленько, чё вам помнить-то? А я жизни спасал, любил и ненавидел. — Тогда почему вы послушались нас? — тихо спросил Антон. Очки Дмитрия Темуровича ярко отражали непостоянное пламя, делая взгляд нечитаемым. Он усмехнулся своей особенной дмитриетемуровической усмешкой, полной едкой иронии, чем заставил Антона поёжиться. — Единственная ценность любой вещи, не имеющей практического применения, состоит в эмоциях, которые мы в неё вкладываем, — глухо произнёс мужчина. — Иными словами, раньше я думал, что закупорил стрёмные чувства внутри альбома. Но это плацебо. Те фотографии… кроме ностальгии и тупой тоски они ничего не давали. А пострадать я могу и самостоятельно. Потрескивание костра стало заглушать шуршание листьев на ветру, поэтому Стас взял канистру с водой и, тактично кашлянув, потеснил Дмитрия Темуровича, чтобы затушить разбушевавшийся огонь. Они с Антоном отошли подальше, чтобы не мешать процессу. Все остальные растворились в темноте собственных дум. Парню было неловко нарушать негласный обет молчания, но всё же он тихо произнёс: — Точка бифуркации. Медик покачал головой: — Как это дерьмо не назови, легче не станет. — Ну, знаете ли. Одно дело стоять в окружении малолеток и воздавать хвалу спичкам, другое дело быть диссипативной системой, дошедшей в своём развитии до точки бифуркации. — Будь здоров. — Спасибо. Водку будете? — Как не стыдно предлагать такое учителю? Конечно, буду. Закуска есть? — Обижаете. Они улыбнулись друг другу и тут же отвели глаза.Альянс
Под покровом ночи Сергея Борисовича окружили тридцать две тёмные фигуры. Одни повыше, другие существенно пониже, все они приветственно поклонились, и учитель совсем стушевался. — Девочки-мальчики, это всё, конечно, круто, но… О-о-о, торт! — капюшоны расступились, и пред их вдохновителем предстал стол, заваленный разнообразными дешёвыми десертами и пакетиками чая «Гринфилд». — Это для меня, что ли? В таинственных плащах стало душновато, поэтому многие поснимали свои загадочные капюшоны и теперь рукавами вытирали мокрые лбы. Лёша Смирнов, поглядев на Нурлана и Щербака, заговорил первым: — Да, Сергей Борисович. Мы думали, что цивилизованно поздравим после Боя, но решили, что перед ним настроение поднять важнее. И мы нихрена не смогли выяснить для вас. Простите. Сначала брови Сергея Борисовича поползли вверх, а затем он отмахнулся от Лёши, как от назойливой мухи: — Господи, дураки, за что извиняться-то? У Павла Алексеевича кукуха едет так быстро, что вы за ней никогда не поспеете. Спасибо, что ли… — он почесал затылок. — Можно вопрос? Почему вы за меня вообще болеете? Многие воззрились на него с бескрайним недоумением: — Потому что мы вас бесим с седьмого класса. А вы — нас. Это ли не любовь? Сергей Борисович рассмеялся и покивал головой. — Любовь, придурки, — улыбнулся он, и некоторые девочки из младших классов отчего-то покраснели. — Любовь.